15 ноября 2021 | Цирк "Олимп"+TV № 36 (69), 2021 | Просмотров: 620 |
«Проснешься мимоходом»
Ольга Брагина
Реценизя на книгу:
Александры Шевченко. Зимующи. –
Днепр: Герда (Поэтическая серия «Тонкие линии»), 2021. – 48 с.
«Зимующи» – третий сборник украинской русскоязычной поэтессы Александры Шевченко. Александра – биолог по образованию, это отражается в четкой выверенности формулировок, тяге к созданию перечней обыденных вещей, за которыми скрывается темная изнанка бытия, сочетании рационалистского взгляда на мир и попытки рационализации окружающей хтони.
Стихи Шевченко находятся в рамках актуальной поэтики, но, тем не менее, история вхождения во взрослый мир детей империи накануне распада, переживших всплеск надежды на свободу и погружение в стагнацию «стабильности» старших, история мира, который спит, но всегда готов к революции или нервному срыву, вечное забарматывание в стиле «конца истории» Фукуямы – оптика поэтессы точна и по-научному непредвзята. Мир таков, каков он есть, здесь может произойти что угодно, здесь нет места панике или нагнетанию истерического позитива, нет места всхлипам, которыми, как обещали, должен закончиться мир. Но мир всё равно существует, он более живуч, и о нем нужно продолжать писать стихи, если мир продолжает существовать после Освенцима, о нем нужно продолжать писать стихи, каким бы мучительно бессмысленным этот мир ни был.
твоя коллега живет в общаге (у нее тоже шестилетняя дочь),
и отвечает за кусавших собак и прочих возможно бешеных,
и танцует в противочумном костюме на праздниках
8
не в состоянии произнести слово "дератизация",
он выдумывает нечто ужасное,
в конце переходя на миши-миши-крысы
Истории из жизни – слесарь повесился, квартира перешла к отцу, городские легенды постсоветского быта, из которого нет выхода ни в безумие, ни в рациональность, герои-недотыкомки зависают в бардо, имитируя жизнь и выполнение служебных обязанностей, словно подтверждая теорию о том, что наш мир – чистилище на пути в светлое будущее или ничто, но здесь ни у кого нет вариантов верного выбора, только кафкианская атмосфера рассылки сканов писем и почти осмысленных разговоров в очередях.
озеро, выше тропинки по берегу ресторан,
рядом бонификатор.
— ой, я думала, вы посолиднее будете.
ну, вы их стряхивайте, когда насядут.
— не убирают, вон решётка забилась,
кто купаться запрещал, почему вы ничего не делаете
Абсурд постсоветской хтони прорастает из пейзажа, метамодернистская постирония стирает грань между бывшим и небывшим, что угодно может оказаться чем угодно или ничем, череда перевоплощений бесконечна, но, тем не менее, перед нами не театр абсурда, а мир со своей логикой, мир, обреченный на снос, но от того – любимый еще нежнее.
позже он вытащил из лесу химический институт,
и даже коробку их здания разобрала какая-то фирма.
когда он допишет воспоминания,
болота восстанут из мёртвых
и реки пойдут, как им хочется.
Снова перечень, описание зримого мира, были и небылицы – а была ли эта недавняя, но уже перешедшая в разряд мифологии история, о которой хочется хорошо или ничего, но научный интерес естествоиспытателя заставляет говорить объективно. Возможна ли по эту сторону мира объективность, но окуляр микроскопа авторки аккуратно увеличивает предметы, по очереди достает их из тьмы небытия, чтобы потом вернуть обратно на полку.
кровью написаны все учебники,
ради которых кто-либо выходил в поле.
что мы узнаем в поле?
материал. качество карандаша.
цвет полевого дневника в траве.
коллег. работу в одиночку. погодную воду.
рецепты местных наливок. следы собак.
чьи-то следы. внезапные новости.
Где настоящее, где прошлое, где вечно длящееся «теперь», о чем мы говорим, когда говорим о мире – у каждого свое прошлое, свой набор комплексов и страхов, хотя страх, возможно один – забвение, поэтому нужно запомнить как можно больше, названное существует, названное не может пропасть. Это разговор прежде всего с собой, детали для посвященных, а кто более тебя посвящен в подробности страха забвения, исчезновения твоего единственного мира. Ушедшая, но вечно грозящая империя, ушедшее, но снящееся детство, мир, где можно, кажется, только перезимовать, если будет не слишком холодно, если рядом теплотрасса, транзит из точки А в точку В, не слишком уютный мир.
злаки бледные у дороги:
встань
, встань
, встань
, встань
, встань
, встань
держусь за сваренные фигуры.
перемешиваю свой вес
Реальность расползается целлулоидной кинопленкой, кинокадры бесконечного артхаусного кино, картонные декорации для смены жизней и сюжетов, но здесь никогда ничего не меняется, кто-то просто без конца монотонно бубнит над ухом, нужно ли искать в этой истории смысл, нужно ли пытаться сделать выводы из прочитанного.
проснёшься мимоходом,
а речь идёт о клептомане,
никак не съедет после развода.
проснёшься мимоходом,
о профилактике после шестидесяти.
проснёшься мимоходом,
о незрелой молодежи,
не ценящей будущую жизнь.
Маршруты сменяют друг друга, вот радиорынок, обретший статус мифологемы, лабиринт Минотавра, где можно заблудиться среди деталей к не существующим более механизмам, о чем мы говорим, когда говорим о ностальгии, лабиринт Минотавра, из которого некуда идти, теплый и уютный лабиринт, где всё знакомо и понятно, хотя нет больше применения этим диодам и микросхемам, это – что-то не более понятное, чем реалии Древней Греции, еще одна империя рухнула, и мы перебираем ее обломки.
о радиорынок,
чудны дороги твои,
лампы в твоих коробах старорежимны и опоясаны ртутью,
велики твои мастера, карманники и запасы мела,
о радиорынок,
внезапны твои шахматные столики
под плетением проводов и грязью всесторонней,
и внезапна мелочь диодов, и у двери куст зелёных
в октябре помидоров,
Хирургически беспристрастная фиксация, кажется, не оставляет места для утешения, но человеку нужно куда-то идти – в излюбленный или постылый быт, в формалин слов, хранящий вечную красоту и одиночество плоти в межеумочном воздухе мертвых империй