06 мая 2015 | "Цирк "Олимп"+TV №17 (50), 2015 | Просмотров: 1729 |
Бленнофобия и знак-метастаз: о прагматике повторов в рассказе Марианы Леки «Всегда пожалуйста»
Екатерина Евграшкина
Мариана Леки (Mariana Leky). Всегда пожалуйста (перевод Екатерины Евграшкиной).
Начну издалека: среди современной немецкоязычной прозы, которую сегодня можно найти на русском книжном рынке, вы встретите всего два романа нобелевского лауреата Г. Мюллер, которая даже при своей концентрированной гротескной форме репрезентации диктаторского режима Чаушеску в Румынии 70-80-х гг., к сожалению, не заинтересовала русского читателя, несмотря на актуальную политическую ситуацию в России, наталкивающую на поиск исторических аллюзий; множество книг Э. Елинек, экспериментирующей с дискурсивным пэчворком, и издающейся на русском под грифом «читать модно», романы К. Крахта, П. Штамма, Б. Шлинка, И. Нолль, К. Хакер и др. Существует тенденция, что переводить выгоднее всего романы, поскольку они представляют наибольший интерес для читателя. Роман – самая экономически активная единица переводной литературы с точки зрения книжного рынка. Именно поэтому вспомнить навскидку хотя бы несколько сборников рассказов, переведенных и изданных в течение последних пяти лет, значительно труднее. Малая эпическая форма, как и поэзия, в лучшем случае появляется на страницах «Иностранной литературы», почти неминуемо с некоторыми потерями, ибо теряется связь рассказа с художественным и дискурсивным пространством сборника, в который он некогда был включен в оригинальном издании.
Автор, а также рассказ, с которым я хотела бы вас познакомить, по моим данным, совершенно не известны в России, ну, может быть, за исключением студентов-германистов, в том случае, если им посчастливилось не остановить свое знакомство с современной немецкой литературой на именах Генриха Бёлля и Гюнтера Грасса.
Мариана Леки (Mariana Leky) родилась в 1973 г. в Кёльне, помимо книготоргового дела изучала германистику в университете Тюбингена. В период с 1996 по 1998 года она получала дополнительное образование в литературно-театральной студии в Тюбингене – время, в которое и определился ее литературный талант. С 1999 года изучала креативное письмо в университете Хильдесхайма. Еще во время учебы ее короткие рассказы завоевали несколько наград в конкурсах «молодой» литературы. Дебютный сборник рассказов «Любовный бисер» был опубликован в 2001г.
Прежде чем представить вам рассказ Mit Vergnügen (буквально «С удовольствием»), я хотела бы в нескольких чертах охарактеризовать сборник в целом. В рекомендательной аннотации к книге сказано, что это «девять пестрых коротких рассказов о жизни, любви и обо всем остальном… Молодая женщина рассказывает от первого лица короткие остроумные истории о любви в общем и, так или иначе, в частности. Она описывает потерпевший крах брак своих родителей, сообщает о сбывшейся и несбывшейся любви и о смерти. Короткие рассказы, если рассматривать их поверхностно, кажутся пустяковыми, но это впечатление обманно: их убедительная атмосфера улавливается благодаря мелким, почти случайным деталям, а от меланхоличного языка попадаешь в зависимость. Прежде всего, благодаря предложениям, как например: «Я еще никогда никого к себе не приглашала. Я даже не знаю, каков мой звонок на слух», - книга становится такой чудесной и заслуживающей быть прочитанной».
Несложный язык, концентрация на повторах, чья функциональность, однако, меняется от рассказа к рассказу, детали и люди, напоминающие друг друга от рассказа к рассказу, а также впечатление, что повествование принадлежит одному и тому же субъекту, объединяет рассказы в своеобразный мозаичный роман, где логика повествования растворена в мгновенных переносах от события к событию с нарушением хронологии, отсчетом для которой могло бы быть, к примеру, взросление героини. Эта гипотетическая связь рассказов внутри сборника может быть метафорически рассмотрена через его название: «любовный бисер» – традиционное немецкое лакомство в виде крошечных разноцветных шариков, которые, по ироничному определению героини одноименного рассказа, «не имеют вкуса»; в сборнике пестрые рассказы разбросаны и существуют сами по себе, но по отдельным деталям они потенциально могут быть сведены к единому полю повествования, то есть «нанизаны» на его нитку.
Я хотела бы также заметить, что, не являясь сторонницей биографического подхода к анализу текста, я все же предприняла некоторые усилия по возможности восстановления потенциального прототипа художественного пространства текста. В самом рассказе город не назван, но по отдельным деталям – зеленая река, по которой переправляются на особом типе лодок, управляя ими с помощью длинных шестов, гора Шлоссберг, а также учитывая некоторые моменты биографии самой М. Леки, я предположила, что таким прототипом мог стать город Тюбинген на реке Некар. Для работы переводчика подобные разыскания могут быть необходимы во избежание ошибок при воспроизведении деталей художественного пространства на другом языке.
О художественном пространстве
Художественное пространство рассказа практически ограничивается двумя точками: это гора Шлоссберг, на которой живет героиня, и театр, в котором она работает – внизу, под горой. Героиня вынуждена преодолевать дорогу с горы и в гору, собственно, ее перемещение носит маятниковый характер. Механизм «маятника» оказывается испорчен, когда осенью появляются слизни, перед которыми героиня испытывает панический страх, уходящий корнями в ее детство.
О фобии героини
Собственно, бленнофобия – боязнь слизи – не самый точный термин, характеризующий страхи героини. Она скорее боится того, что нечто приклеится, пристанет к ней. Вспомним, что этот страх возникает не только тогда, когда она говорит непосредственно о своей боязни слизняков, но и тогда, когда она обосновывает свое нежелание кататься по зеленой, «как суп из ревеня», реке: «Боюсь, что никогда потом не смоешь этот густой цвет». Страх того, что нечто чужеродное и неприятное пристанет к ней и от этого невозможно будет избавиться, может касаться менее очевидных и более важных вещей, чем преследующие ее слизняки.
Как героиня «читает» пространство
Нам показалось интересным рассмотреть, как фобия героини влияет на ее отношения с реальностью, каким образом героиня «считывает» реальность. Наверное, удобнее всего размышлять в терминах семиотики, вспомним структуру знака: есть нечто (означающее), что указывает собой на что-то иное, не обязательно присутствующее здесь в данный момент (означаемое), а также есть некто, кто смотрит (интерпретатор) и устанавливает эту связь (интерпретанта).
Героиня выступает как интерпретатор, по ряду признаков устанавливая связи между неприятными ей слизняками и осенними листьями, отсыревшими обоями, губами статистов и даже лицом Исполнителя Главной Роли. Все перечисленные компоненты реальности являются означающими, а слизняк – навязчивым означаемым в системе семиотической ориентации героини в пространстве. Именно фобия вовлекает героиню в особый семиотический процесс: многообразие реальности сводится для нее к одному единственному означаемому – слизняку и – через символический перенос – стоящему за ним страху, что нечто прирастет к ней и это невозможно будет изменить. Видимо, с точки зрения семиотических процессов такой знак можно охарактеризовать как знак-метастаз: постоянно увеличивающееся нефункциональное множество означающих сводится к одному единственному означаемому, что резко ухудшает возможности героини адаптироваться и свободно ориентироваться в пространстве.
Знак-местастаз и языковой повтор
В тексте знак-метастаз находит свое выражение в большом количестве лексических повторов в разных ситуативных контекстах: это однокоренные лексемы, формы одного и тоже слова, либо разнокорневые лексемы с общими семами. Релевантным становится следующий ряд лексем: слизняк, слизнеподобный, вспучиваются, пузырятся, влажные, мокрые, приклеенный и проч.
Ирония и эффект вовлечения в семиотический круг
Интересно, что в тексте есть единственный эпизод, который не содержит упомянутых нами релевантных повторов, однако в нем присутствуют лексемы, косвенно указывающие на наличие семы «сильно», «крепко»: «Одной рукой я крепко держу мешок, другой обвиваю шею Исполнителя Главной Роли, так крепко, что нос плющится о царапающий золотой галун униформы…» Сравните: «А страшно в слизняках то, что их нельзя стряхнуть, что они висят приклеенные, и можно потом сколько угодно трясти, они все равно висят, будто приклеены, и не падают…»
Ирония текста заключается в том, что героиня вдруг сама оказывается в положении слизняка, она крепко держится за Исполнителя Главной Роли и ни за что не упадет, не отпустит рук, не отцепится, т.е. она как будто приклеена. Героиня вовлекается в семиотический круг, но на уровне письма, пространства текста. И на уровне же письма посредством подобной неожиданной смены перспективы развития знака-метастаза (означающим для собственной фобии становится сама героиня) размыкается его фобическая сущность. Можно было бы развивать идею знака-метастаза и далее, рискуя выйти далеко за рамки данного конкретного текста и заявить, к примеру, что знак-метастаз не просто сужает возможности ассоциативного познания реальности, но и вовсе блокирует способности интерпретатора к развитию любой семиотической системы: за своим страхом наступить на слизняка героиня не замечает, что сама метафорически может быть за него принята.
Можно было бы за фобией героини усмотреть принципиальный страх жизни, нежелание в прямом смысле этого слова ее касаться. В таком случае перед нами рассказ с интересным взглядом на любовь как на иллюзию безопасного опосредованного взаимодействия с этой самой жизнью – в конце концов, героиня доверяет себя Исполнителю Главной Роли, тем самым опрокинув и поставив с ног на голову семиотическую систему, в которую она вовлечена своей фобией.
Так или иначе, концентрация на определенном наборе языковых средств, т.е. на повторах, не только «цементирует» текст и реализует его единство, но и передает одержимость сознания конкретными образами, и позволяет выйти за пределы этой одержимости. В конце концов, фраза «мы теряем равновесие», произнесенная в первом случае Исполнителем Главной Роли всего лишь указывает на закон всемирного тяготения. А та же фраза, завершающая рассказ и принадлежащая героине… и да, и нет.