Обычная необычная жизнь
Татьяна Риздвенко
О книге Сергея Белорусца
«Песни для чтения. Прозаическая ретропись»
2013г. Издательство: Academia, Союз писателей Москвы
«Песни для чтения» с подзаголовком «Прозаическая ретропись» Сергея Белорусца – завидно-толстый кирпичик текста, каждое, даже состоящее из одного слова предложение в котором написано с красной строки. Такое устройство книжки действительно придает прозаическому тексту песенно-стиховую организацию и какую-то, что ли, приподнятость.
Книжка начинается с интервью, столь густого и концентрированного по мысли, и, как скажут, по мессиджу, что в день прочтения его трудно вобрать в себя еще хоть страницу текста. После каждого абзаца книжку приходится класть на колени и делать задумчивую паузу. То, что это не спонтанное интервью, не вызывает сомнений. По оформленности мысли и важности послания вступление кажется выношенным не 9, а все 12 месяцев, - но не переношенным. Вступительное слово достойно отдельной книжки, захоти автор развернуть – панорамировать – свою мысль.
Две трети книги – мемуары в чистом виде, притом соблюдены естественные пропорции человеческой жизни. Огромное, щедрое на впечатления детство, более аскетическое по размеру отрочество, быстро пролетающая юность, скупая взрослость. Примерно треть книги занимают рассказы, от коротких до очень коротких, практически заметок. Рассказы в большинстве своем зиждутся на мемуарном же материале и воспринимаются продолжением мемуарной прозы.
Человек уникального объема памяти, Белорусец сохранил в ней документальный материал почти этнографической редкости и точности. Автор создал своего рода живой музей детских и даже младенческих воспоминаний ребенка конца пятидесятых-шестидесятых. Белорусец не делит материал на важный и второстепенный, перебирая и излагая его с педантичностью архивариуса. Но вот сам-то материал не вполне обыкновенный, как не вполне обыкновенна семья, из которой автор происходит. Единственный ребенок в ней. Большой начальник-Дедушка. Рано ушедшая Мама. Остроумец-Папа, в приведённых репликах которого можно увидеть прообраз манеры письма самого Белорусца с его склонностью к оскюморонам. Это детство, укутанное заботой многочисленной Родни, где единственное дитя – смысловой центр всех или почти всех семейных телодвижений, и в эту центробежную системы затягивает уже и не только родственников. Показателен эпизод, когда мальчика, не желающего пить кефир, начальница его высокопоставленного Дедушки вовлекает в настоящее долгосрочное кефирное соревнование. То есть – дама-управленец разрабатывает целую педагогическую методику и приемы, чтобы внук её сослуживца правильно питался. В этом идеальном и почти стерильном мирке случаются, впрочем, события кинематографического драматизма. В окрестностях дачи детского сада (были такие) группой взрослых и детей обнаружена мина. Куда девать затаившийся до поры, начинённый смертью тяжёлый металлический предмет? Озабоченные взрослые во главе с родителем-военным, завернув смертоносный груз в Папину куртку от коричневого лыжного костюма (он приехал в ней на воскресник), и возбужденные приключением счастливые дети долго ходят по окрестностям, чтоб найти подходящее поле и мину взорвать.
Чуждый спонтанности, Белорусец и этот эпизод, и все последующие описывает с несколько меланхолическим отрешённым спокойствием. Пульс повествования ровен, лишь в нескольких – на толстенькую книгу - местах сквозь ткань письма прорывается боль – но и здесь ритм не сбивается. Эпизод смерти Бабушки напитан нежностью, благодарностью, в нем маленький мальчик Серёжа просвечивает сквозь взрослого дядю, провожающего на тот свет очень пожилого, очень близкого и важного для него человека. За 7 часов до смерти Бабушки рекомендованная знакомыми врачиха, пришедшая с визитом, одобрительно скажет: очень сохранная старушка!
Хроники литературной жизни – «моя жизнь в литературе» - читаются со смешанным чувством. Поразительная память автора, сохранившая и канву жизни, и многочисленные мелочи, сберегла все. И если детальки детства важны все до единой, то подробности литературно-чиновничьего толка – забавны, на мой взгляд, только цеховикам, прошедших тем же заковыристым путем. Впрочем, тут важны не детали, а люди, а на людей Сергею Белорусцу везло и продолжает везти. Эти хроники ценны тем, что дают рассмотреть и оценить удивительную цельность и, да – оригинальность - авторской личности.
Ровные, почти до занудства обстоятельные, тщательно и досконально перерабатывающие материал частной жизни в литературу, эти мемуары читаются на удивление легко и увлекательно, и оторваться от них довольно сложно. Что же - задаю я себе вопрос – цепким якорьком держит внимание читателя?
Прозаическая ретропись – изложенная прекрасным языком, чуждым цветистости, но пропитанным тонким своеобразным юмором, обычная необычная жизнь обычного необычного человека, необычного уже тем, что в наличие у него имеется литературный дар. Это точная (абсолютно, учитывая особенности дарования и темперамента ее автора) литературная проекция большой жизни, лишённой романических перипетий и чрезвычайных происшествий, но тем и интересной. Не всякому дано видеть орнаменты и рифмы в жизненной рутине, Белорусцу данная способность отпущена сполна: так ребёнок, поставленный в угол (давно не ставят), всякий раз извлекает всё новые и новые увлекательные сюжеты из нехитрого тускловатого рисунка на обоях.
Любопытное послевкусие остается от этих «Песен»… Невольно сличая жизненные фактуры, изложенную в книге и свою, - собственную жизнь начинаешь вдруг озирать с новыми интересом. Заново узнавать с проснувшимся свежим любопытством… А ведь ещё в предисловии автор говорит, что « …так важна любая попытка, направленная на понимание жизни – её смысла, её ценности, её красоты».
То есть – получается - книга-то - работает...