20 сентября 2018 | Просмотров: 1077 |

Птичий язык. Новый фрагмент из романа #нашамать#

Ирина Саморукова

Птичий язык

По двору ковыляла ворона. Правое крыло волочилось по земле, видимо, перебито. Свои поклевали или пулевое ранение. Сосед иногда стреляет ворон из пневматического пистолета. Выходит на балкон и прицельно бьет по тварям, что злонамеренно обсерают его автомобиль. Усядутся рядком на ветку ясеня и гадят. Так их, так.

Ворона влезла на бордюр и поползла по траве в направлении кустов. Бедняга. Надеется тихо подохнуть.

Нет, голубушка или, как там тебя, голубок, со мною этот номер не пройдет.

Взять ворону руками в кожаных перчатках оказалось легко.

Ну вот. Ворону подобрали. Какого хера? Чтобы вылечить и приручить, полагаете? Ну, уж нет. Не выйдет, пробовали с одним, то есть с двумя. Ворону мы просто принесем в квартиру и попробуем с ней ужиться.

…Мне-то что. С моим опытом я уживусь с кем угодно. Главное, чтобы не было скучно. Я прожила в веселье всю жизнь. Я, знаете ли, была счастлива, потому что счастье всегда дело наших собственных… нет, конечно, не рук, счастье - дело нашей головы. Не можешь изменить мир, скорректируй точку зрения на него. Трюизм. Банальность. Потому извиняюсь.

Не стоит путать счастье с надеждой. Типа, вот стоим мы с ним на берегу Волги. У нас бутылка виски. Август девяносто восьмого, паника. Народ скупает впрок растительное масло. Но виски, шикарный такой виски, прежде недоступный, все еще продается по старой цене.

 - Последняя бутылка осталась, - признался  менеджер алкогольного – нет, не ларька – бутика. – По нынешнему курсу просто даром, - добавил он, ибо сразу понял, что мы забрели в его разорившуюся лавку, полные решимости. Стильные покупатели, знающие толк в элитном бухле. Еще бы! Об абсенте, виски, текиле и самбуке мы читали, когда этот парень сидел на комсомольских собраниях.

Мы были красивой парой. Он походил на Альбрехта Дюрера: пушистые кудри, рыжая борода, напряженная жилистая худоба. Его, верите ли, всегда принимали за художника.

С посещением секонд-хенда ему везло. Куртка попалась шикарная, не просто фирменная – эксклюзив и инд.пошив. Качественная замша. Но, главное, полно карманов, в том числе потайных. Куртка на нем слегка висела, в смысле, сидела свободно, но в плечах – его широких плечах -  как влитая. Конец августа выдался холодным, но все-таки на дворе стояло лето, поэтому он был в кремовых брюках.

Я тогда держалась за остатки респектабельности и потому выглядела буржуазно: брючная пара в полоску, кашемировое пальто. И шляпа, на которую год назад случайно сел Дмитрий Александрович Пригов. Он ее, разумеется, помял и, будучи воспитанной личностью, сразу извинился. Он немного расстроился тогда в номере поэта Льва Рубинштейна на втором этаже гостиницы, которую из «Центральной» переименовали обратно в «Националь». Скромный Дмитрий Александрович стеснялся признать, что своим седалищем он, первый из живых русских поэтов, эту шляпу обессмертил.

Да, в том бутике мы отыграли красиво. Менеджер предложил купить пластиковые стаканы. Мы переглянулись. Одноразовую посуду мы презирали: ваши руки привыкли к пластмассе, наши руки привыкли держать серебро. Серебро хранилось в его сумке – сувенирный набор из четырех шкаликов чуть больше наперстка, подаренный моей покойной матерью. Как художник художнику, она преподносила зятю то, что возвышает над суетой.

Вместо стаканчиков мы купили гаванскую сигару и «Мальборо». Бывают такие, настоящего штатовского производства. У менеджера они завалялись: последняя пачка.

- Ароматные, как в юности, и курятся, глянь, в три затяжки. Качественный табак, потому и стоит вдвое дороже обычных «Мальборо», которые хер знает чем набивают.

Пляж был пустой. И мы, в куртке и пальто, пили на нем виски из серебряных наперстков. Сохранились фото, на которых я счастлива. И у меня нет доводов, оспаривать это.

Кстати, надежды, что всё рассосется и будет хорошо, тоже не было. Кризис и падение рубля здесь не причем. Безразличные к всеобщей панике, мы яснее ясного понимали, что ничего хорошего нам не светит. Одной почки у нас уже не было, вторую декапсулировали и, чтобы вытекала жидкость, установили дренаж: трубочку в боку. Это к той, что торчала из живота. А к правой ноге под штаниной пристегнут пластиковый мешок. Мочеприемник…

- С этой хренью, мамик, я к тебе не пристану, - сказал он с неопределенной интонацией: толи спросил, толи констатировал факт…

- Никогда, - вздохнул зав. урологическим отделением, ученик самого академика Лопаткина, а сам Лопаткин в Москве подтвердил: - Он никогда не сможет функционировать нормально. Никто в мире не сделает его целым. - И объяснили почему. Очень убедительно.

Зато живой. Ученик Лопаткина сказал, что живым он останется еще лет пять, а сам Лопаткин, восьмидесятилетний старик, обещал годы и годы. Это, наверное, потому, что с ними разговаривала я, рёва-корова, а они, мягкотелые интеллигенты, хотели меня ободрить.

Будущего у нас не было. Но текла Волга, отливал золотом песок, в который мы воткнули бутылку. Холодно, но мы тепло одеты, вдобавок,  согревает возвышенное чувство трагической избранности. ХПН, терминальная стадия.

- Ты, птичёныш, у меня терминатор. Постчеловек.

Было сейчас. Счастье, что мы вот так вдохновенно оттягиваемся, забив на все. Эх, надо было это счастье больше ценить…

А теперь попробуем ужиться с вороной. С одним левым крылом она далеко не улетит.

Тут, понимаете, примета, рудимент представлений о метемпсихозе, переселении душ, которое в древности существовало у всех народов, русских и нерусских: если человек исчез, и вдруг тебе попадается птица – приюти ее, возможно, это он, вселившийся в птичье тело. Фактическая вера выродилась в метафору, типа, птичка – символ души. Птичка божья.

Только что мне душа. Половина его души никуда не делась. Вот она – я, однокрылая, как эта покалеченная ворона. Во времена биотехнологий «половина души» звучит варварски, как ампутация. И очень больно.

Рассуждая о душах, уместнее пользоваться терминами из области информатики и теории коммуникаций. Информационные следы фиг  сотрешь: система перекрестных ссылок, куки, подкасты, репосты. Можно писать в его акаунте, который висит открытым. Типа он живет, откликается на события, ставит лайки, отфенживает придурков. Кое-кто пользуется этим способом продления существования. Однако жизнь в сети – бестелесна, лишена теплой и объемной плоти. Чисто духовная она, эта сетевая жизнь – элизиум теней. Увы.

А ворона, зараза, нагадила в прихожей, потом забилась под шкаф, принявшись долбить его ножку жестким клювом: тук, тук, тук. И так всю ночь. Ты, братец, дятел, что ли?

…Какого хера тебе сдалось его тело, насквозь больное и до предела изношенное? С этим телом было столько хлопот, что расслабиться невозможно. Едва расслабишься – на тебе: упало давление, выскользнул дренаж, остановилась фистула – такая штука, когда вену с артерией сшивают, чтобы подключить искусственную почку. Этот терминатор двенадцать лет прожил без почек. И в любой момент мог умереть. Но всегда выживал. Тридцать операций, как с гуся вода. И курил ведь еще. Как наркоз отойдет, сразу говорит: - Помоги, я встану. Прогуляемся – до чердака, подвала, мужской уборной в травматологии. Там покурим.

Двенадцать лет держался, но в последний год… Вобщем, пришлось купить ему трость, такую с сидением. Два шага пройдет, посидит. Иногда зависал в прострации. – Слабость, ничего особенного, - говорил.

«Ничего особенного» настораживало и злило. Но,  думала я, если быть бдительной девочкой, держать его, то есть:

А) кормить мясом (тем, кто без почек, показана белковая диета – красное мясо, чтобы частично компенсировать прогрессирующую анемию);

В) каждый день втирать крем в ноги (изношенность сосудов у живущих без почек проявляется в гомеостазе нижних конечностей, которые синеют, отекают и шелушатся);

Г) следить, чтобы ел таблетки (сначала от высокого давления, а потом, ближе к концу, давление становится низким, типа сорок на семьдесят, и ничем его не поднимешь, кроме таблеток кофеина, да и те нифига не действуют); 

Д) поэтому для тонуса ему необходима легкая нервная встряска, нечто вроде мобилизации организма. Самый простой способ –  семейный скандальчик. Он обидится, сядет за компьютер, нацепит наушники и улетит в небо на своих самолетиках. На двадцатой минуте полета скажет как ни в чем не бывало:

- Мамик, я соскучился. Полетай со мною…

Эх, надо было это тело, моё до самой сокровенной интимности, до чего даже названий нет – только фигуры и метафоры, это богом предназначенное мне тело, моё, повторю, но другое, - короче: надо было это тело больше ценить…

А теперь мы, взрослая дама с ученой степенью, способная рационально объяснить происхождение суеверий насчет перевоплощения покойников в птиц, подбираем покалеченных ворон.

Думаю, вы догадались, как назвали птицу.

Он был романтичным чуваком, полагая, что, если ты не нашел времени воспарить над суетой хотя бы на полчасика, день прожит зря. Как вы догадались, воспоминания об этом самые красочные, ух, какие это воспоминания: самые счастливые.

…Весь день промаялись бездельем. Лето, жара, дача. А под вечер он открыл капот. Да, капот нашего автомобиля. Какой марки? Неважно. Для нас имело значение лишь одно – заведется ли ласточка, если, допустим, продуть свечи.

- Ну, мамик, молись, - сказал он, поворачивая ключ заживания.

Святой Христофор, покровитель путешественников на всех видах транспорта, не подвел: мотор заурчал, и мы покатили в горы прямо на закат.

- Включи музыку, - велел он и, покопавшись в мешке с кассетами, я достала Криденс. Беги сквозь джунгли.

Знаете, что мы пили? Леспенефрил. Бельгийское средство семидесяти процентов крепости, экстракт альпийских трав. В инструкции написано, что оно снижает интоксикацию организма при почечной недостаточности. И на вкус этот Леспенефрил, поверьте, замечательный. Правда, дорогой, собака: сто граммов, как порция фирменного коньяка. Поэтому надо уметь его употреблять. Как?

Окей, расскажу, чего там. Леспенефрила больше нет. Перестали закупать. Способ нам открыл один хирург-травматолог. Вобщем, делаешь так: крепкое, приблизительно чайную ложку, не разбавляя, льешь под язык и туда же, за нижнюю челюсть, не прикладывая тары к губам, опрокидываешь граммов тридцать чистой водички. Все это рассасываешь и смакуешь. Потери активного вещества при таком способе употребления крепких спиртосодержащих изделий минимальны, и ста граммами можно…

Вот тут каждый выбирает для себя: убухаться в соплю или взлететь, как птица.

Он взлетел. По дороге нам встретились два мужика, выкатывающие из  огорода самодельный оранжевый аэроплан – воздушного змея с мотором и деревянной лавочкой для пассажира.

- Влезай,- сказал пилот, на котором из летного снаряжения были только трусы.

И знаете, никто не кудахтал: - Ай, ой, разобьетесь. - Будничный тон пилота внушал надежность. А он, двенадцать лет не отрывавшийся от земли, не мог даже мечтать о смерти в небе.

Зря надеялся. Керосинка летала орлом, она даже пару раз скрылась в облаках. Сохранилось видео, записанное на его телефон Нокия 91, которым я совершенно не умела пользоваться. Все смазалось. Полосы и пятна.

Покружив над окрестностями деревни Подгоры, машина совершила посадку прямо на шоссе, рядом с нашей тачкой: - Вуаля!

Он был бледен, сказал, что сиденье для пассажира висело над бездной: - Едва тапки не слетели, - усмехнулся.

Они с пилотом пожали друг другу руки. – Знаешь, - сказал ему ты, – я инвалид первой группы. – А тот серьезно ответил: – Повезло, у меня только вторая, за шизофрению больше не дают.

- Заходите, еще полетаем, - вежливо пригласил нас летчик.

Стоит ли говорить, что тот раз был последним. Каждый раз всегда последний.

Про вывод вы догадались: надо было тот раз больше ценить и освоить, наконец, опцию «видеосъемка»…

Так какого же хера тебе ворона с перебитым крылом? Лучше сделаем вот что. Возьмем швабру и выметем эту тварь из-под шкафа. Сразу ее в сумку, застегнуть, чтоб не вырвалась. Вызвать такси и к ветеринару. Пусть наложит шину, прокапает антибиотики и витамины. Первый прием шестьсот рублей, зато каждый последующий – со скидкой.

Птичка живучая, глянь, как клюется – поправится.

Что потом, вы догадались. Откормленную ворону со сросшимся крылом мы отпустим на волю.

Лети, голубок! И ворона, понятно, учешет в свое небо.

Но однажды вдруг прилетит, усядется на балконные перила, раскаркается, зараза:

 - Привет, мать.

И тогда … Знаете, что сказал о суевериях поэт Баратынский:

Предрассудок, он обломок древней правды.

Понятно?

Поэтому она откроет дверь и скажет этой твари:

- Здравствуй, птичёныш.