
наш отец пропп
(из "Книги фигур" 2020-2021)
Вера Котелевская
***
Брат скажет: съешь
ложку мёду –
и съешь
а наши братья
давно по ту сторону
родинки
эти звёзды
душного до мурашек родства
одуванчики и (ш)пионы
оловянное войско
отцов подставных
может быть оттого
сказки народов любых
отвратительны
наш отец пропп
узаконил сиротство
теперь эти функции бродят
скрепляя губастую куклу политика
с петрушкой
ну или кинзой
вдыхаешь машинопись
трудов по знаковым системам
сметаешь пыль
открываешь окна
в дрожащую мильхштрассе
***
Нет теперь
эти звёзды другие
крупнее дороже
ничего от мелкого блёклого чая
по чернильному шапито
но о н о –
то же самое
удушение производит толчками
рокочет взрывая нажитый отит
сегодня большая стирка
навсикая где-то взболтала бельё
полощет в самый висок
мне нравится
эта отставленная рука
в заднем дворике
кто-то курит
кажется женщина
с плеч сползает
наброшенное пальтецо
жесты
клёкот водопроводный птиц
после стирки
мне кажется так
мы еще не репетировали
штильлебен:
февраль
***
Папе восемьдесят
вино и салат
и рассказы про древо
про ленинградские сны
как сладок кисель картофельный
(как чёрен мой водоём
легче молчать мне
вдвоём и втроём
вдесятером тот шум во дворах
апельсиновой коркой звенит песок)
ты поёшь папа как умирал ямщик
по ящику элтон джон поёт «I believe…»
***
Верчу ее, тишину:
это серёжка, варежка,
санки ползучие брата.
Ложки звяканье о янтарные стены.
Шорохов суд и вес.
Луч
падает косо в купе
а ты –
воздух всесущий
мной говоришь-слушаешь
чаешь
грядущего –
и олово озера
плещет в стекло
проводница
дочь распекает
угольный блеск телефона
бровь сигаретка
орехи яблоки шерсть
время пожрёт
всё
вспыхивает и гаснет
пятно на столе –
мультипликация
памяти мелочной
и мне довольно штриха –
как просыпаюсь в затопленной комнате
сжимая запястье.
***
речи эти
не чтобы речь
пусть рекут
реки да ивы
ещё бес-
человечнее
надо быть ещё
бесчеловечнее
чтобы суметь
говорить с тобой только
прошлыми ветками
кадрами
подныривая
в некий день
опознавая детали
суфлируя той себе то
что так и не рассказалось
там и тогда
я будто хожу по заброшенной
киностудии
завершить
опись инвентаря
невозможно
только устанешь –
взрываешься ото сна
изумруд винограда
пронизан солнцем безвременья
карточки
полнятся буквами
буквы
смыкаются в воинства
***
новая память
короткая
чертит водой
кисточкой беличьей
водит
свистит по плечу
может быть, еще тише –
не нужно дышать
падает капля, и цапля грозит головой
новой подёнщины голод –
как полдень звенит! –
не узнавать ни людей ни фасадов окрест
олово леса размятая память-стекло
не полароид – а мята, папирус, зенит.
***
Спохватишься –
чужое всё кругом:
и стон цикад, и ватный мячик снега,
и в улицах теряться дураком
последним, без надежды, без ночлега.
Но там был холод – помнишь? – или зной!
(что тем влюбленным чёрствость или милость?)
Батон бульваров жаркий, нарезной,
и улицы как ярмарки ломились
от изобилия вещей, людей.
Коробки, переезды, поясница
поёт от тяжести. И мне не спится
в сухом сугробе, в комнатной воде.