28 марта 2021 | Цирк "Олимп"+TV №35 (68), 2021 | Просмотров: 1117 |

Два рассказа: «Кровь для пациента» и «Красота без амбиций»

Юлия Кисина

Подробнее об авторе

Кровь для пациента

(Рассказ врача)

За мной тогда гналась одна женщина. Она выслеживала меня везде, где бы я не находился. И я не знал, чего она от меня хочет. У нее были короткие темные волосы, тонкий нос, и она всегда носила перчатки. В общем, выглядела она очень даже хорошо. Имени ее я не знал. Я не помнил, где я увидел ее впервые. Любовных записок она мне не писала. Просто она появлялась везде, где был я: то в опере сидит в ложе напротив и, не отрываясь, наблюдает за мной в бинокль, то стоит на остановке трамвая, когда я туда подъеду,  и пристально смотрит мне в глаза.

Лицо у нее было красивое, это я понимал, но при этом, моя память никогда не могла его ухватить. Часто она подкарауливала меня у дома, а завидев, бежала прочь. Однажды меня пригласили на какой-то важный юбилей. Неожиданно двери раскрылись и вошла она, села напротив с другой стороны стола и за весь вечер ни с кем не заговорила и ничего не съела.  Когда я попытался выяснить, кто она, никто не мог вспомнить, была ли там персона, которую я описывал.

Спрятаться от этого наваждения я мог только в больнице, где я тогда работал начальником отделения. Туда просто так не войдешь. Ты должен быть или сотрудником, или пациентом, на худой конец, родственником пациента. На работе у меня всегда была спешка, суета, напряжение, ответственность. Под моим началом был совсем молодой медперсонал, люди неопытные, дети почти. Так что, только в больнице я не опасался явления этой дамы.

И вот, к нам привезли какого-то знаменитого старика - оперного певца. Ему накануне сделали операцию и он истекал кровью. Меня подняли ночным звонком и я помчался в отделение.

Навстречу мне выбежала юная сестра, и запыхавшись, кричит:

— Мы ему уже закачали ведро физраствора. Ну, куда ещё!

Мы обшарили все склады. В больнице не оказалось ни одной банки подходящей крови.

— Сыворотка есть?

— Нет.

— А как же я определю, что ему вливать? 

Моя кровь подходила, но ему нужен был целый бочонок. Я не мог лишить себя жизни ради пациента, а старик был огромный и толстый. К тому же оказалось, что у нас в отделении все меломаны и что старик международная величина.

—  Если мы его спасем, это будет большое дело. Правда, любимый тенор — сказали медсестры.

— Конечно, мне все равно, тенор или немой. Спасать надо всех.

 Но время не ждет. Я стал расспрашивать медперсонал, у кого какая группа крови.

— Третья не годится. 

Свою группу знали только сестра и анастезиолог. Все остальные были полные идиоты.

— Будите всех, берите кровь. Нужна сыворотка.

Мы взяли кровь у всех, кто подавал признаки жизни, включая туберкулезников, печёночников, сердечников и даже сифилитиков, и пропустили через центрифугу.

— Лейкоциты - направо, сыворотка - налево. Время не ждет.

Мы выкачали практически всю кровь у персонала, вдули старику, а тут как раз подоспел главный хирург, разрезал его опять и мы стали с ним возиться.

Все это время, я помню, в углу операционной почти всю ночь маячила темная фигура. Но я не обращал на нее ни малейшего внимания и вообще даже и вообразить себе не мог, кто здесь и почему. Иногда я смотрел в ослепительно яркую рану и где-то в глубине моего черепа мелькала эта женщина. И вот накатило: в оцепенении концентрации я думал о ней все больше и больше. Я думал о ее неуловимых явлениях, о том, что постепенно она становится частью моей жизни, моей тайной женой. Но мысли эти будто протекали где-то в задних помещениях моей головы. А здесь — мясо, кровь, шуточки главного хирурга, громкий смех медсестры.

Мы возились до самого утра. Казалось бы, старик спасен, но неожиданно в самом конце операции случилось немыслимое: прямо на только что зашитую свежую рану вскочила черная кошка и сестры истошно заорали. Это было совершенно невозможно! Но я не стал раздумывать, откуда здесь эта тварь. Кошку я сбил одним ударом и стал промывать шов. Но потом осознал, что делаю я это зря, все трубки выскочили — скорей всего сами медсестры своим криком и действиями это учинили. Машины показывали остановку сердца.

И мы стали его оживлять, дуть в него кислород и так далее. Но увы: ничего не помогло. А кошка все еще гуляла по операционной, жалобно мяуча. Когда старика увезли, я увидел наконец эту фигуру снова. Кошка подошла к ней и терлась о ее ноги.  И тут стало ясно, что это был единственный человек в помещении, который несколько часов простоял в углу, только наблюдая.

— Кто это?

Я не сводил глаз с этой фигуры. Все уже давно сняли маски, кроме нее.

— Снимите маску!

Тогда я сам подошел и сорвал с нее маску. Под ней оказалась та самая женщина, которая везде меня преследовала. Я опешил. Скривившись в мучительной улыбке, она извинилась и быстро ушла. Я начал спрашивать у всех, как она здесь оказалась, но никто не смог ответить мне на этот вопрос. Потом мне рассказали, что это была его дочь.

Красота без амбиций

Суккубина была ослепительная блондинка: фарфоровые колени, кошачьи глаза, рот до ушей и зверская наглость молодости. А еще, носила она леопардовое пальто, которое было готово в любой момент вцепиться вам в горло. Мы ходили с ней по Венеции, куда я убежала стряхнуть с себя гадство цивилизации. Я годилась ей в матери. А еще я могла бы сгодиться ей в любовницы, но сейчас у меня были другие планы. Она не отставала от меня ни на шаг, заглядывала в зрачки и смотрела мне в рот, все время повторяя, что быть рядом и дышать сo мной одним воздухом - это счастье. Мне трудно было разделить ее радость. Голос у нее был густой и медный. Она километрами декламировала стихи Ахматовой, патриотический китч, жестикулируя так, будто стряхивала с пальцев смолу. Я пялилась на нее во все глаза. Пальцы у нее дымились. И еще: она рассуждала о роли женщины, как министр и авторитет.

— Мужчины не любят амбициозных женщин.  — или — Женщины не должны работать. Нужно сохранить красоту. Женщина должна служить.

Забегая в магазины, она торопливо нюхала духи, поливала себя ими щедро, а заодно и меня. При этом ей нравились только самые дорогие, что объяснялось аристократическим происхождением ее дедушки (он был князь или граф). Из магазинов она выходила с добычей и, не заплатив, гипнотически улыбалась. При этом вид у нее был величественный — римская пава!  Зачем это мне, за какие грехи! К счастью, никто за ней не гнался. Я была на нее обречена еще на два дня, пока не приедет Левка, — она была его новой пассией.

Левка снимал конуру на крыше одного из палаццо на Большом Канале, что неизменно привлекало девчонок, особенно бедных, особенно откуда-нибудь из Саратова или Самары. Раньше у него их было много, целый кордебалет. Состав менялся  каждый квартал. Он влюблялся в них за лопатки, плечи, подвздошные косточки, берцовые сочленения, за ноздри, тычинки, крестоцветия, мочки, мокрофлору, пассисраки, морфологию, грамматику и т.д. С некоторыми из них я начинала дружить, а иных сразу же забывала.

Левка ходил по улицам в японских халатах как гейша, потому что он был поэт, и любил только женщин и книги. «Ебать не переебать — читать не перечитать!» Теперь уже трудно сказать, что он любил больше.

— Чистосердечный секс — грязь и пошлятина, это все — для масс.

Вся его засранная конурища, в которую нужно было подниматься по темной и узкой лесенке, была заполнена «атрибутами»: над дверью висели инфузорные туфельки, трусики, перчатки, чулки и корейская порнобиблия. В комнате с отсыревшими стенками стояла кровать с проеденным молью балдахином. Секс происходил на твердых корешках книг. Девушки писали ему: — «Сен Жермен. Дождь, вечер, грусть и ваша мордочка. Запах судьбы... ням-ням божоле... фи-фи Шалимар. Вычеркните очи и семените к Макдональдсу. Навеки Ваша, Альма Малер» И он всегда соглашался в надежде на эрекцию-бенефит.  Зато потом были скука и раздражение, даже бешенство.

 Суккубина слегка  косила, что придавало ей пикантности.

— Мы не любим красоту, а лишь особенности. Обожаю хромоножек. — говорил Левка.

Иногда она пела прямо на улице оперные арии. И надо сказать, пела она хорошо. А когда не пела, рот у нее не закрывался. В Джованни и Паоло — церкви для отпевания — рухнув на колени и жеманно задрав подол, она то ли в шутку, то ли всерьёз, молилась о непреходящем оргазме, и снова читала стихи, и тащила меня в обувные магазины, надевала каблуки до пупка, и со смешками расхаживала взад и вперед, пугая продавщиц.

— У женщины не должно быть занятия. Мужчины ненавидят деловых женщин.

Это была красота без амбиций, длинные ноги пропадали зря. Меня это бесило. Ведь я каждый день проповедовала обратное: женщина должна быть человеком, а не грустным и вычурным паразитом. Хоть бы в проститутки пошла! — злилась я. Но она любила только одного мужчину — моего бестолкового друга.

А я была эротическим пришпилком к нему — человеком из его прошлого, знающем всю его подноготную. Она хотела мне понравится.  И когда я поняла, что избавиться от нее невозможно, я решила, будь что будет.

И тут она повела меня в самый дорогой ресторан.

— Платить не будем. Увидишь, как это делается. — сказала она, а во время ужина раскрыла секрет:

— Все проще простого. Делай упражнения влагалищем. Сжимаешь и разжимаешь. Десять раз. Активируются гормоны, в воздухе появляются неразличимые носом феромоны — и счет закрыт.

Мне было не до влагалища, но я честно старалась: два влагалища — двойной доход — или наоборот — экономия, пока не прошел аппетит. 

Когда в конце обеда принесли счет, она смотрела в глаза официанта, как удав на кролика, считая до десяти — десять взмахов ресниц, десять криков совы!

— Видала! — сказала она на улице. — Гаденыш чуть не окочурился. В следующий раз он еще сдачу даст.

На следующий день утром на кухне нашего старого палаццо прорвало трубу и нас затопило говном. Я хотела устроить починку, но она категорически запретила — мол, не женское это дело, и потащила завтракать. Шел проливной дождь. Суккубина вышагивала на каблуках, прокладывая путь сквозь плотную толпу гадов.

 — Женщина — корабль, женщина — бульдозер, женщина — танк! Ха-ха-ха!

Мы шли в позорное кафе Флориан. В любом другом городе идти с ней по улице рядом было бы стыдно, но не в Венеции. Я и сама ходила в марокканской джелабе. Во Флориане уже в десять утра сидели жеманницы и жеманники, а музыканты наяривали «Бесами мучай». Здесь, в золотом интерьере, она в очередной раз призналась мне, как любит Левку.  Когда чай был выпит и мы встали уходить, она заметила на рогатой вешалке чью-то забытую шляпку.

— Завтра будет светить солнце, а тебе она очень идет.

Не долго думая, она нахлобучила на меня эту шляпку и, опять совершив трюк со влагалищем, вышла.

Я понимала, что у меня уже давно прошли наркотики юности и что скоро я поплыву в лакированном гробу в сторону Сан Микеле. Она же оставалась в этом мире и у нее было все впереди. Из нее можно было бы сделать крупную аферистку в стиле Наоми Кэмпбелл, разводчицу или бархатную динамистку.

Она тыкала пальцем в палаццо.

— Вот в этом хочу. Нет, буду жить в этом.

Я рассказала ей про мое восхищение бандитской парочкой Бонни и Клайд, и главное — про Анну Дельви, анаграмма — Девил.

— Твоя почти ровесница Анна Дельви выдавала себя в Нью-Йорке за богатую наследницу, развела людей на 22 миллиона. А рыжая шпионка Анна Чапмен! А еще прекрасная лимоновская графиня Леночка Щапова! Вот они, героические женщины! Равняйся на этих.

— Я не хочу причинять людям боль. — сказала она, заломив пальцы и вдруг ее прекрасные глаза наполнились слезами.

А потом она рассказала мне историю о том, как ей приспичило купить очки. 

— Причем не какие-то там, а Дольче и Габбана!

Я не стала отговаривать ей, что такие очки отличаются от китайских исключительно ценой. Ее бы это разочаровало. Но для начинающей графини это была великая цель, а очки были первой ступенью к палаццо или к Бутырке.

Зимой Левка уехал, оставив ей на полтора месяца четыреста евро. Очки стоили больше, и она принялась искать спонсора. Для начала она охмурила красивого юношу из овощной лавки. Почему не оптика? Это был промах. Зато, овощник навестил ее на чердаке с целой авоськой плодов, когда она решила, что от него пахнет потом.

— В отличие от тебя, которая спит до трех, я встаю рано утром и много работаю. — сказал он.

— Иди в ванную! — палец ее был приказом. 

Она вымыла его в душе, окропила духами и с растерявшимся членом выставила на улицу. Так она проделывала несколько раз с разными кулинарами. Ей носили мед и фрукты, молоко и трамеццини. А один раз ей даже оставили деньги.

Теперь она щеголяла своими дорогими очками, о цене которых догадывались лишь самые проникновенные.

Наконец вернулся Левка — виноградно-кудрявый: с разбойничьей мордой, счастливый и хитрый. Он привез плотную пачку денег и бросил к ее ногам. А когда на город спустилась ночь, из их спальни донеслись душераздирающие крики любви. Но это были всего лишь звуки. А по крыше бегали ночные чайки, стучали каблуками и кричали: «Приехал граф, граф, граф!»