Эвтектика
Александра Шевченко
Александра Шевченко родилась в 1986 г. в Киеве, живет в Харькове. Криобиолог, к.б.н. Публиковалась в журнале «Воздух», в сети. Автор двух книг стихов: «Лаванда & Розмар (в соавторстве с Г.В. Осадко, Тернопіль: Навчальна книга — Богдан, 2011) и «Штрих» (К.: Фенікс, 2019).
0.
*
- да, знаешь, могла бы быть за правых,
но их таких нет в природе, мне кажется;
а с теми, что есть, кроме Лены, не очень везло:
пошла как-то выпить пива после работы,
а тогда С14 устроили погром на Лыске, вынесли и сожгли табор ромов.
сидят в кафе знакомые, и с ними сидит мелкий тип
и говорит и говорит, говорит и говорит про ультраправых
(я пьяных редко видела и все ждала, что он отключится),
и с ноги он попрошайке челюсть вывернул,
и дилерам они ходилки ломают, а геев бьют
потому что в конституции упомянут только брак
между мужчиной и женщиной,
и с ментами все на мази,
и тут я, значит, меняю тему:
- а я акаролог, клещей изучаю.
а он обрадовался и такой:
- а меня тоже клещ укусил, -
берёт рукой мою руку и кладёт мне же на промежность,
- в член! знаешь как больно было?
поднимаю я его руку, кладу на стол,
сука, думаю, надо было вшами заняться или, может быть, комарами...
а теперь я практически не пью,
я теперь сперму замораживаю.
*
- ещё случай был романтического толка:
познакомилась в маршрутке с адвокатом по уголовке,
а чё, молодой, красивый,
вечером взяли по бутылке сидра,
сели на лавочке;
хобби у него интересное было, спирт гнать,
напитки разные, настойки, даже кефир сам готовил,
разные иконки над каждой дверью в квартире;
а уж умудрённый был — клиентов напрочь не выносил,
все такие бедные, болезные, тупые или негетеро у него;
например, в доме престарелых
кого-то выкинули из окна
потому что сказал голос в голове;
но он был, типа, за fiat justitia,
против нарушений при сборе доказательств
и не догонял, отчего кто-то со знанием английского ещё не свалил;
перевёл разговор на возраст согласия
и как хорошо в жопу девушек ебать; зря я с ним целовалась;
договорились больше не встречаться, провёл домой,
а на следующий день я вспомнила какое-то его слово,
похожее на триппер или гонорею,
и на боль в горле он вроде жаловался;
пишу смс «у тебя часом не триппер?» -
с каким интересом он перезвонил,
полчаса разбирались, что тогда он говорил про Candida
и что против них кефир полезный,
а в горле у него грипп и только грипп.
*
- а одного я на Троицу бросила (на втором свидании),
ну хорошо, давай, предложил, пройдёмся;
и тут как начал рассказывать, ой, мама;
к концу дня он обоссал весь микрорайон
и тётенька в пивном киоске считала нас развёденной
но такой милой парой,
и выдал этот свой рассказ про расчленёнку,
скупую мужскую расчленёнку с разрубленным до кучи крыльцом;
сестре больше понравилось про то, как он девушку в опере спаивал
(хотя нормальный же у нас «Онегин»);
и он пел из «Иоланты»
совсем как давным-давно пел дедушка,
только с незастёгнутой, конечно, ширинкой.
1.
*
изоляция медной проволоки, мутный изогнутый рыбий мех,
я забралась бы в тебя и уснула,
осторожным газом пробежала бы по твоим недостаткам. помнишь —
я готова провести с тобой ночь в полиции, но не за избиение в метро;
рваньё хитина облапило нас и сохранило от всякого зла
под бликом на седьмую зрачка;
броненосец, я забралась бы в тебя и уснула —
не водолазом сердца твоего, но рыцарем твоих плит,
каждой разрисованной кирпичами плиты,
обнимая пред тобой песчинки, помнишь —
я надел парашют, нет, люблю тебя; сомкнись, cплоти меня.
*
мёрзлая, битая лужа,
осколки гравия, утекание вглубь,
асфальтовые обзубья в сложных отношениях с холодом;
родакариды в развалах водорослей на берегу,
неизвестно, надолго ли живущие вместе,
хватающиеся за норки и щели,
смываемые, сменяемые волной;
тишина в сердце моем стиснута в коготках
как отлетающие искры;
за окном голова человека в очёчной проволоке
и плакат пловца с круглыми лезвиями подмышек,
и кто-нибудь с окровавленными викарными ноздрями,
и взявшиеся за руки, и подбирается прилив.
*
свет предпещерный, дальний, греется о траву.
под кожей бьётся фольга
*
скопа обнимает брызги в слепок января;
голая шея воды на холодном закате
растворяется как музейный билет в новоприбывшем.
выпрями спину, пришедший за расстановкой света, эха и линий.
вместе они — чучело серебра, подстреленное метаморфом
и выскобленное в пространство, как иногда женщина
или зима и монархи залива Монтерей.
ветвись, история, в гулкий суп; изгони ностальгию,
но впусти остроту слабого ветра над загорающим укурком;
твои морские львы, твой стамбульский водитель пробиты в билете когтями.
*
и вот они обходят вниманием, образуя берег;
изменчив и склонен к обвалам наш островной край:
вон растворяется история о женском гормоне трихополе;
там осыпалась дружба N, здесь выползок её срыва; в песке
грушеполостная лужа утренней болтовни;
что изгибает меня, прямоходящую на площади,
должно быть остротой предисловия, безударным куском колокола;
нёбным опрокинутым озером, пройденным со слепой верой на вкус;
молчание придерживает за шею на внутреннем берегу,
готовя к оврагу и чужой тропе, где нити расстались хвоей, где дым.
*
дым орвано гнёздами муравьёв.
2.
*
мелькания бы огней
в этом году
мы почти не используем
боковое зрение
*
недоразобранное почвы:
облегчение медузы,
поднятой волной с берега,
её спина оборвана пенным языком.
ты выбираешь эту утрату.
*
день.
ребёнок копает песок,
летящий полуденной тесьмой.
когда он удивляется, так приподнимаются его брови.
ночью
я живое собрание, ива,
насыщенное решительными лицами и шрифтом.
я могу свить их плеяды кремния и кислорода
и до половодья лелеять в густых мычащих мхах на коре.
*
просыпаешься ночью,
мятный янтарь потери.
3.
*
угрюмые, тёмнорыжие берёзы,
запахи бульонов и дров,
лёд у высоких заборов.
закатился во двор,
под воронами серебрится тополь.
такой здесь жемчуг, такие в нём тени.
а недавно он вышел на работу.
дёрн без льда, окна наливные, линные,
что-то, на что в чужом городе смотрят с любовью,
как на руку, над которой задержалась первая лимонница;
смеркается в яблоке недзвецкого, и он падает навзничь,
перед ним сахарятся окрестности зёрен,
пушинки зимородков, ваза пара завода
и трудная, сонная боль,
и в троллейбусе спит, потея, мужчина
в оранжевой спецовке на чёрные кружева;
обсуждают традицию бить легко отвинчиваемыми,
вездесущими шлангами от стиральных машин;
некто жалуется, что с оккупированной территории
отказались прислать копию его уголовного дела;
передают на проезд.
*
пригород, дым откупорен на всех полянках.
по краям высохших луж
зеленеет пыльца.
тянет вспоминать пересказанную бытовуху
с остановившимися взглядами, такую, что не отмоешься;
а когда-то непоправимой цельностью были расплетенные косы,
дробь чёлки на ветру, смола на ладони;
серебряные мёртвые сосны скуласты и растворены.
*
тёплый ветер вдоль поднебесного
ровного слюдяного скола,
следы шин в грязи.
*
важна и способность клубники разваливаться
в аурке сладкого пара;
сдёрнешь ягоду в очередной замкнутый механизм, муравьям;
жена скользит вдоль фотографий,
у нее безмолниевое лицо,
а ведь там, на стене, такое что скручивает зубы и
стирает всего и разлипает в чайные пакетики на глазах;
и ты опускаешь взгляд в жидкую траву,
и смотришь в жидкую траву,
и смотришь.