
Несуществующее наречье
Ия Кива
***
собеседник пребывает там где водится воздух
речь ведется там где водится война
я есть там где не существую
с тех пор как лицо мое внутренне переместилось
мне снится вторая жизнь в зоне отсутствия
вне времени контуры образов
пустоты вправленные в воротнички
тени угадываемые за черными шторами
транспаранты без единой буквы
ноги в отрыве от человеческого облика
столько всего оказывается с тыльной стороны
под нежным жиром воспоминаний
на дне чемоданов с семейными фотографиями
в пространстве межреберном
что пытаешься эту пыль слой за слоем
показывать себе как игру как слайды как в детстве
как будто бы улица твоего рождения упирается
в шахтную выработку на месте вторичной героизации
перекладываешь советские запахи из кармана в карман
не находишь себе места в переименованном мире
но эти качели еще помнят твоих родителей
и следовательно угрожают безопасностью
копировальная бумага становится документом
который долгие годы будет считаться безвозвратно утерянным
***
предчувствие тумана упадка
и дальних колокольчиков распятия
тишина опрокидывает отражения случаев
как пленку в мельчайших царапинах
стены цепляются за подол платья
удерживая на губах воздух на черный день
рассечение мякоти приближения
подобно фехтованию скрипачей в контрапункте
гасит луна убывающая огонь восхождения
тысячи домов бьют в бубенцы окон
земля изрыгает из себя фрагменты людей
история опоясывает лес крапивой
Анна стоит всякий день на одной ноге
держит годовые кольца под языком
церемония выживания в сыпи световых вспышек
хаг самеах майне либе
***
подоткни меня ладонями-близнецами
со стороны тыльной и стороны парадной
обороти меня шейной лентой
что это за туман с того берега наступает
мертвой водой к самому краешку подступает
где мы стоим-качаемся утопаем
знаем ли мы
нам после расскажут что знаем
мы и поверим
и проверять не станем
выдохнемся из потного воздуха
в несуществующее наречье
с головой завернемся
и человечьими слезами заплачем
горько кричат нам по ту сторону горько
мертвыми языками
***
по каким приметам узнаешь своего черного человека
уголь сыплется из его карманов как зубы из твоего рта
бекграунд его пересекает твой и закрашивает штрихами
борьба за территорию воображения теряет невинность
он вырывает топосы с мясом из твоей картографии
подслушивает чужие истории и выдает за свои
собирая аплодисменты как подать с душевнобольных
носит на шее монетки выбитые у бедняков
он пришел чтобы убить тебя и опрокинувшись в зеркале
волком степным убежать в линию леса
закрытого на войну силами сопротивления
кровь твоя в сердце его поднимает восстание
проклятие обращенное на отсутствие идентичности
разрушает дороги болью преисполненные от его следов
маленькая ложь оборачивается хорошо вооруженной армией недоверия
и игра придуманная им для забавы проигрывает его
как тень в которой более нет необходимости
***
неуместно молчать и говорить беспокойно
словно вывели тебя на снег голым
с нечищеными зубами и растянутой кожей
среди большого леса и всех соседей
а ты и маму звать не умеешь
кабы плясать в пестрой юбке и биться больно
а то убьют раньше чем зернышко вскрикнет
и устроено как в том чудном кино показали
открываешь рот сказать всем чего удумал
выдыхаешь cебя свинцовыми пузырями
***
под теплыми одеялами молчания
в теле болезни путешествуешь
в праздности слепоты
в коконе раздвоенной воли
ощупываешь очертания букв
о нет мой сидур звучал по-другому
если мы все еще в пределах еврейского алфавита
отверженные в радужной оболочке ковчега
темный коридор неразличения
сворачивается лентой красно-горячей
от жертвоприношений многим богам
но мы ли здесь умом потрудились?
***
что мы скажем о белой речи
что ее молчали святые
что запятые страгивались с мест
и тишина прорастала молитвой
а стало быть и годовыми кольцами ритма
или скажем что наши песни украли российские люди
и фигурами слушателей вскормлены все восточные земли
что трагическое бездействие заливает воском раковины ушные
что мы больше не различаем ни наших святых ни нашего бога
или скажем что свет рядится в одежды смертные
чтобы спеленать от нас будущее и прошедшее
что священное отрицание требует новых жертв
что и красный огонь бывает пламенем бледным
что мы скажем о черной речи
что дана она нам в утешение
чтобы заполнить бессилием лакуны памяти
чтобы изрыгать проклятия в праведной блевоте
или скажем что мы больше не властны над речью белой
или вообще ничего не скажем
но говорить продолжим