13 мая 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 25 (58), 2017 | Просмотров: 1106 |

Лето, полдень, огурец

Владимир Тучков

Подробнее об авторе

 

Когда Бесноватый Филя вылез из своей конуры, выполз из своей подворотни, проковылял тремя переулками, выбрался на улицу, где люди ходят, и начал истошно орать, что нефть – гной земли – сочится из-под Уральского хребта, заливает кремлевские тайные подвалы, которые набухают смрадным нарывом, грозящим прорваться и отравить тут, где люди ходят, всех живых, было ровно два часа пополудни.

И был его крик столь дик и гортанен, что у домов перекосились дверные косяки, а ставни захлопали, словно уши у стада бегущих на запах слонов.

И лишь один Поливанов, Фрол Нилыч, вышиб дверь могучим плечом, вышел настежь с головой обмотанной влажным полотенцем и смоченными уксусом висками, и угрюмо побрел на звук, на ходу сочиняя план действий.

И все ближе, все громче, все истошней: нефть – гной – хребет – подвалы – нарыв – живых – ых!

И с выдохом ЫХ! – топором, скользя по лучу солнца, замешкавшегося над Уральским лучом, примерно от виска до примерно места сочленения челюстей, меж которых шел крик, надвое.

На два полушария, которым уже никогда не быть вместе.

Был гордиев узел. И нет гордиева узла.

Нет Евразии.

По хребту разрублена.

А взамен – четко сформулированная дилемма.

Или – или.

Нет, больше уже не сочится. Не наливается. И не набухает.

И, стало быть, надо жить по-новому.

Только боязно как-то.

 

 

***

Кабинет министров в этот час пустынен, а потому и многозначителен, как хитроумное уравнение с полутора дюжинами неизвестных.

Кресла замерли вдоль длинного стола, асимптотически устремляющегося к месту схождения земли и неба, Запада и Востока, закона и воли, преступления и наказания.

И перед каждым креслом стоит ноутбук, по дисплею которого совсем недавно скользили письмена, распахивались настежь браузеры,  пышным цветом расцветали разноцветные кибитки под воодушевленные цыганские напевы Ай-На-Нэ!

Но в этот час ноутбуки молчат. Их дисплеи находятся в соитии с кейбордами. Оно и понятно – союз сенсорики с созерцательностью, от которого что-нибудь, да и рожается.

Что-нибудь, кто-нибудь, где-нибудь, как-нибудь, чем ни будь, будешь Чтом, Ктом, Гдем.

А один ноутбук, который установлен перед главным креслом, из которого открывается вид на место схождения преступления и наказания, прозрачен, как земля в стихотворении Арсения Тарковского про тот жил и умер. В недрах ноутбука копошится вирус, проделывающий какую-то свою - важную для кого-то, кто не вхож в кабинет министров, работу. Роется в папках, перекачивает файлы, меняет кодировки, подчищает пароли, подменяет контакты, загружает контент, открывает аккаунты в самых отдаленных точках необъятной страны.

И генетический код у того вируса – че-ло-ве-чес-кий.

 

 

***

Фрол Нилыч посреди ярмарочной площади, да в кольце красавиц в цветастых юбках, со сверкающими золотыми зубами и звенящими монистами и чему там еще положено звенеть у породистых цыганок, задорно голосящими Ай-На-Нэ!,  выглядит импозантно.

Не с товаром он прибыл в Нижний. И не за товаром. Всего у Фрол Нилыча в достатке, включая деньги и чувство собственного достоинства.

С миссией.

 

 

***

Входит премьер. Входит со словами «Ну что, бляди, проспались?!». «Я бы вам...», - возмущенно вскидывается министр-женщина с воловьими глазами, наделенная функцией безутешно скорбеть по всем россиянам.

«А я бы тебя не стал», - надменно, словно Манфред и Каин, отвечает премьер.

«Что у нас по регламенту?», - спрашивает премьер, усаживаясь перед лептопом.

На дисплеях всех ноутбуков, установленных на взлетно-посадочном столе кабинета министров, загорается надпись: «Готовность номер один: ЧТО У НАС ПО РЕГЛАМЕНТУ?».

 

Потрахаемся? – говорит риторически министр, облеченный семью процентами власти, сидящему рядом министру-женищине, у которой воловьи глаза и функция безутешно скорбеть по всем россиянам.

Потрахаемся, - соглашается женщина-министр. И они начинают быстро-быстро нажимать клавиши на своих ноутбуках, стремительно виртуализируя четыре квадратных метра кабинета министров, в пределах которых два кресла плавно опускаются вниз, сквозь дематериализовавшийся пол. И через минуту паркет вновь сверкает своим кабинетным лоском, а два лэптопа в унисон подпрыгивают на столе.

Тот-топ, топает малыш, с мамой по сторожке с Ксюшей Стриж, - неловко шутит министр, облеченный полутора процентами власти.

Премьер в большом недоумении. Как это – спрашивает он у своего ноутбука. Но ноутбук безмолвствует, злобный червь грызет его нутро.

 

 

***

Форточник вползает ужом в окно респектабельного особняка, не создавая ни малейшего звука, словно соткан из одних фотонов двух когерентных лучей, сходящихся на окне третьего этажа в четыре часа пополудни.

Толстая девочка ест мороженое, стекающее у нее по подбородку розоватым язычком таксы Изольды, шныряющей в клумбах в поисках приключений.

Розовощекий студент пишет в айпэде: «фартучник, фартучник в смокинге белом, что ты там та-та-та? та-та!».

 

 

***

Человек, просто человек, возраст, пол, физические данные и прочие параметры которого не имеют абсолютно никакого значения. В кабинете, все равно в каком, но не в министров.

Садится за стол. Включает настольную лампу. Надевает очки. Достает из среднего ящика стола картонную папку, сумевшую сохранить себя в прекрасном состоянии. Развязывает тесемки. Раскрывает папку. Отгибает боковой, верхний и нижний ограничители. Звонит телефон. Человек, просто человек, поднимает трубку и тут же опускает ее на рычаги. Сердито, почти швыряет. Перекладывает верхний листок справа налево. То же самое проделывает со следующим листком. Приоткрывается дверь. В дверь всовывается голова, просто голова, все равно какая. Человек шикает. Голова исчезает. Дверь закрывается. Внешний наблюдатель, которого здесь нет и быть не может, слышит два щелчка ключа в замке, запирающем дверь. Человек, просто человек, перекладывает справа налево еще тридцать пять листков. Замирает. Надолго. Задумывается. Встает. Достает из кармана связку ключей. Подходит к сейфу. Отпирает сейф и отворяет его дверь. Достает пистолет. Передергивает затвор, посылая патрон в патронник. Затворяет дверь сейфа и запирает сейф. Двумя щелчками, похожими на удары бойка, не нашедшего капсюль. Ключи убирает в карман, правой рукой. Потому что в левой держит пистолет. Подходит к столу. Садится за стол. Кладет слева от себя пистолет. Потому что левша. Или правша. Это не имеет ни малейшего значения. Снимает очки, протирает стекла извлеченным из левого кармана брюк носовым платком. С виду абсолютно чистым. Надевает очки. Платок выкидывает в корзинку для мусора. Говорит, сам себе говорит: «Прам-пам-пам-прам-парам». Сидя на стуле, отбивает каблуками скоротечную чечетку. Читает, все более и более погружаясь в содержание, отпечатанное на лазерном принтере корпорации Хьюлетт-Паккард.

Из ниоткуда в никуда течет время, заполняя свое русло собой без зазоров. И пока мы размышляем о том, кто же, каким способом и зачем усек сложносоставное слово «рус-ло», человек читает.