12 сентября 2015 | "Цирк "Олимп"+TV №18 (51), 2015 | Просмотров: 3090 |

Водка (рассказ)

Татьяна Риздвенко

Подробнее об авторе

В начале девяностых мы приятельствовали с Лёней Д. 20 лет назад Лёня, писатель и журналист средних лет, трудился в одной симпатичной московской газете. Журналиста ноги кормят, - приговаривал Лёня, отправляясь на задание: расследовать какой-нибудь культурный феномен или восстанавливать справедливость, опять же в культурной сфере. Иногда Лёня прихватывал на задание и меня, молодую бессемейную поэтессу без определенных занятий. Задания у Лёни были интересные. Благодаря Лёне я попала в  Дом Мельникова,  где тогда жил старенький сын архитектора.  Однажды Лёня привёл меня ко Льву Евгеньевичу Кропивницкому в его знаменитую мансарду на Старой Басманной. Я, затеявшая заняться журналистикой, взяла у Маэстро, как звали его близкие, интервью. Интервью так и не вышло, зато в замечательном альманахе «Мансарда», собранном Кропивницким, были напечатаны два моих стихотворения. Когда спустя недолгое время я забирала авторские экземпляры «Мансарды», Льва Евгеньевича уже не было в живых…

Не то чтобы мы дружили - Лёня опекал меня, сестрицу по цеху.  Я годилась ему в дочери, но не в лапочки-дочки, рождённые в крепком осмысленном браке, а в золотушные, сутками орущие, заделанные по глупости и рождённые в сердцах по залёту на третьем курсе: нас разделяли аккуратные двадцать лет.
В тот ноябрьский или, того хуже, мартовский вечер Лёня повёл меня на открытие выставки современного искусства в галерею «Марс». Тогда галерея располагалась на первом этаже жилого дома, недалеко от метро, кажется, Кунцевская. Ни открытия, ни собственно работ не помню. Впрочем, припоминаю мифического красного зверя на контрастном бирюзовом фоне, слева от входа. Могу предположить, что на открытии не наливали, или наливали очень мало, благодаря чему мы с Лёней на выставке не задержались и оказались чуть менее чем через час снова на Кунцевской.  Хотелось продолжения банкета. Откуда-то взялась бутылка водки – либо она имелась у Лёни с собой, либо была приобретена в ларьке. В начале девяностых ларьки, где можно было купить выпивку, курево и харч на любой невзыскательный вкус, светляками сияли у всех станции метро и вообще везде. Впечатляли шеренги бутылок ярчайших – алых, купоросно-голубых, лаймово-зеленых – алкогольных смесей. Подсвеченные неярким светом, сочащимся из ларьков, они трубами призрачного органа манили на торжество бездомного веселья.

Где двоим искателям культурных впечатлений темным ноябрьским вечером в начале 90-х было распить бутылку водки? Правильно, за ларьком. Надеюсь, распитие сопровождало хотя бы яблоко (у Лёни была дача с яблонями), хотя бы конфета «Ласточка» или «Кара-Кум», потому что без закуси мне бы далось это нелегко, а мук не помню. Всё шло хорошо. Стоя за ларьком у метро Кунцевская, мы пили водку. Поезда шумели мимо нас взад-вперед, обдавая метроветром.  Мы болтали, наполняясь оживлением по мере того, как пустела бутылка.  Долго ли коротко ли, мы её прикончили. Не тот это был напиток и не та ситуация, чтобы нянчиться с последним глотком жидкости, лелея нежное опьянение.  

Допив, Лёня бережно поставил бутылку на асфальт. Мы посмотрели друг другу в глаза прохладным, взвешенным взглядом, отчасти заговорщицким. Мы были, как сейчас скажут, на одной волне. На этой волне мы, не сговариваясь, могли бы пойти и купить еще поллитру. Замыслить неопасное хулиганство. Одновременно вспомнить один и тот же смешной эпизод, - их, совместных, у нас было немало. Что-то, не знаю, по пьяни отчебучить.

Но мы бросились друг другу в объятья.

Нормально? Неуютная Москва 90-х. Ноябрь. Изрядный холод. Темень, шуршащие мимо метропоезда. Достаточный, но еще не распустившийся внутри (всё впереди) хмель. Тёмные некрасивые одежды, других в ту пору не помню.

Стоп. Стоп! В вышестоящем абзаце огульно, сплеча, унижена эпоха. Как это – «тёмные некрасивые одежды, других в ту пору не припомню».
Что за мерзкое враньё!

А дерзкий, магнитящий взгляды стиль хиппующей художницы? Самосшитые толстые юбки, самовязанные смешные шапки, самокрашенные просторные кофты. Бусы, бусы в три ряда, в пять рядов. Сонмища пуговиц. Стада теплых, добрых, уютно пропахших куревом мужских и женских свитеров домашней вязки. Браслеты, брякающие на тонких запястьях. Платья до пят в сложных разводах – стихийный продукт домашнего крашения, в баке, в кипящем ядовитом анилине. Но красота же, красота, головы сворачивали! Вельветовые пиджаки из первых секондхендов. Оттуда же – редкостные, странные вещи, по которым людей запоминали и отличали. С обувью было плохо, но как-то выкручивались. Боты гимназистки со шнуровкой, чередой крючочков почти до колена с Тишинки – не хотите ли? Безумные,  толстые кожаные, шитые бисером, исколотые значками сумки. Было, было красиво. Мужчинам приходилось сложнее, девушкам – проще, но, чёрт возьми, тот шик и то изящество достигались не посредством ловкого шоппинга, а… достигались, и всё тут!

Никогда и никакими специальными флюидами мы с Лёней не обменивались. Не краснели удушливой волной, не касались бедрами при случае, не тешили призрачных надежд. Ничего такого. И вот каверзница водка при несильном (на первый взгляд) опьянении – превратила нас, двух приятелей, друганов в бурмалиновых одеждах - в двух сплетшихся ветвями героев Родена.

Мы начали за ларьком. Можно было бы сказать, что время остановилось, но это будет неправдой.  Житель Подмосковья, Лёня всегда помнил про последнюю электричку. Я, жившая с родителями, должна была попасть домой в приличное время. Но час у нас был, и мы провели его, целуясь и млея. Не расцепляя объятий, оказались на платформе Кунцевская. Переплетясь, вошли в вагон. Шевелящимся макраме встали у дверей. Скандализируя пассажиров, страстно, чуть не рыча, целовались. Черные стекла отражали бородатого мужчину за сорок и девицу чуть после института.  

Лёня держал ситуацию под контролем, на кольцевой он отлепился и, качнувшись, вышел. Мы обменялись влажным взглядом над метроущельем, оно запахнулось. Лёне нужно было на вокзал, у него, заложника электричек, тикали особые часы подмосковного человека. Через пару-тройку лет я переселюсь в Болшево, и у меня затикает так, что мало не покажется. С юношей Павлом из Фрязино мы будем обсуждать сравнительные достоинства электричек нашего с ним ярославского направления, отдавая дань вагонам старого фасона, с деревянными рамами (спать удобно), кляня новые, с металлическими, ледяными, бесчеловечно жёсткими.  

Автостоп взял всё на себя и не подвел. Мутило. На открытую всем ветрам станцию Выхино я добралась без приключений. Осторожно, чтоб не взбалтывать, внесла себя в автобус двести девятого маршрута. На остановке Самаркандский блв. пришлось спешно спешиваться; о прочем  память тактично умалчивает.
Об инциденте мы с Лёней позабыли уже на следующий день. Мы были чисты и новы. У меня был приличествующий возрасту кавалер, у Лёни – прекрасная семья; нам и в голову бы не пришло усложнять. Мы всё так же приятельствовали, ходили по местам культурных сгущений, выпивали в чудесной общей компании, сложившейся как раз в  то время и существующей до сих пор. Праздновали дни рождения. Отмечали китайский новый год. Ходили – изредка – друг к другу на литературные вечера. Чаще я на Лёнины, чем он на мои. Часто у Лёни и изредка у меня выходили книжки. По Лёниной книге сняли сериал. У меня пошли дети, позже у Лёни пошли внуки: жизнь шла своим чередом. На общих наших посиделках Лёня читал свои остроумные саркастические рассказы, я – рассказывала анекдоты.

На одной из таких встреч, разомлев от вкусной еды и виски, мы затеяли рассказывать по кругу истории, описывающие самые значительные события жизни. Ну, или, не помню, самые яркие,  самые романтичные.

Увлечённые возможностью побыть в центре внимания, подогретого хмельным дружеством, мы вспоминали, распускали перья, рассказывали. Совершенно не помню, что я предъявила в качестве такого красивого эпизода. Забыла и другие рассказы. Лёня, подняв рюмку, сказал: однажды – много лет назад – в начале девяностых, мы с Таней после какой-то презентации в галерее «Марс», напившись водки, целовались у метро за ларьком. Это был один из самых прекрасных моментов моей жизни.

Дело было сделано:  овеянный крепкими ароматами 90-х  эпизод всплыл в моей памяти во всей своей живописной неприглядности. Однако ж, получается, произошёл он не зря…  

Но вот о чём важно сказать. О водке, главной, истинной героине этого небольшого рассказа. Водка тогда была хуже, но пилась – лучше. Время уравновесило ситуацию: водка с тех пор в целом получшала, а вот питьевая способность, ослабленная доступностью сухих белых вин, резко сократилась.

Да и хватит об этом.
Проехали.