28 июня 2014 | "Цирк "Олимп"+TV №13 (46), 2014 | Просмотров: 2622 |

Принстонский дневник: новые стихи

Дмитрий Кузьмин

Алексу, без которого этот цикл был бы длиннее

Оказалось, что университет прислал
За мной в аэропорт машину. Водитель,
Подтянутый старец при галстуке, с сомнением
Оглядел мой камзол и шипованные сапоги.
«В аспирантуру к нам?» – поинтересовался,
Выруливая с парковки. «Нет, преподавать, –
Ответил я. – Профессор, надо же, смешно».
«Да, – сказал водитель, помолчав, – понимаю.
Когда меня в первый раз назвали «сэр»,
Я тоже подумал: кто, я? Хотите
Воды? Или, может, кекса с корицей?»
«Нет, спасибо, в самолёте два раза кормили».
«Знаете Битлз? Вот когда моей приемной дочери
Было девять, она спросила за завтраком:
Папа, а Битлз ещё живы? А у меня
Ещё было, может, четыре седых волоска в бороде».
Дальше ехали молча. И лишь когда
Свернули с хайвэя на местную, со знаком
«Осторожно, олени!», водитель спросил:
«А что за группа у вас там такая, «Пусси райот»?»
Я объяснил. «Да, – сказал он, – понимаю,
Идеология. Я когда был во Вьетнаме,
Ведь за всем стояли китайцы. И вот
Вожу теперь в университет одних китайцев,
А идеология та же. Ну, вам сюда,
Вон с того входа, на пятый этаж.
Вам у нас понравится, это хороший город
И хорошая страна». И я взял сумку и зонтик
И пошёл на пятый этаж в отдел заселения.

*
Траты первого дня

Шампунь и мыло, забыл дома, – семь с мелочью.
Местный мобильник, с какой-то суперскидкой, – 30.
Три чашки кофе (на каждую час вайфая) – почти 12.
Порция мороженого в соседнем кафе – три с чем-то
(И вайфай не работал, зато местные юноши
Довольно-таки дворового вида в четыре руки
Лабали джаз на расстроенном пианино,
На полуфразе встали и ушли, помахав соседнему столику).
Чай, сахар, молоко и хлопья на завтрак
В супермаркете под названием «Университетская лавка» –
12, и, подумавши, еще 25 за дисконтную карту.
Спички для газовой плиты – на заправке бесплатно.

Спалось не так чтобы очень: зима холодней обычного,
А тёплые одеяла, как выяснилось, не предусмотрены.
С рассветом наверху заскрипели половицами соседи,
В девять кто-то заиграл Лунную сонату,
Довольно уверенно. Я послушал минуту-другую,
И тут запищал еле слышно будильник
На новеньких наручных часах, подаренных мне к отъезду.

За окном асфальтированная дорожка,
Пара припаркованных машин из соседнего дома,
Два неизвестных дерева (слишком близко,
Чтобы разглядеть кроны, да и вообще зима),
По одному стволу белка бежит вверх,
По другому другая одновременно вниз.
За работой постепенно стемнело
(Так же рано, как и в России, увы),
Под окном затормозила машина,
И через минуту профессор Вахтель
Коротко постучал в стекло.

Пять профессорских семей
Отмечают китайский Новый год
В огромном китайском ресторане
Посреди пригородного молла.
Одна пара отчетливо еврейская,
Две китайские, еще две смешанные:
Профессора-евреи выбрали себе
Китаянку и латиноамериканку.
Обсуждают политические новости штата,
Природу и архитектуру Китая
(Большинство китайцев там не бывали),
Предстоящую покупку новой машины.
Разговорчивая латиноамериканская дама
Спрашивает меня: «А вы видели
Обложку последнего Economist,
С Путиным-фигуристом?»
За отдельным столом их дети,
Девочка лет двенадцати с книжкой
И дюжина мальчиков от 13 до 18,
В разной степени смуглых и узкоглазых,
Связанных какими-то сложными отношениями
(Отчасти, вероятно, возникшими прямо тут).
Еда у детей заметно попроще, старшему,
С первыми шерстинками на подбородке,
Папа дает попробовать со взрослого стола.
Вполоборота наблюдаю.
Разговорчивая латиноамериканская дама
Спрашивает меня: «А у вас есть дети?»
Нет, отвечаю. «Значит, вы свободны?»
«Нет, у меня много разных обязательств».
Как же мы тебя отсюда повезём,
Задумчиво говорит профессор Вахтель,
Надо будет пересадить среднего сына
В какую-то другую машину.

*
Коллеги. Метель

Профессор Эмерсон, сухощавая и прямая,
Как курсистка, бестужевка, народоволка и эсерка,
Отступает на шаг, разглядывая мои штаны:
Что же, если застегнуть эти молнии, можно ли
Будет в этом ездить на горных лыжах?
Профессор Чансес с осторожной грацией пожилой лани
Воздевает руки к нервюрам коридора:
Ещё один такой снегопад – и на горных лыжах
Можно будет ездить прямо с нашей крыши.
Из кабинета выпрыгивает профессор Хасти,
Крепенькая, как грибок, натягивая невероятный
Алый плащ-палатку в экспрессионистском духе:
Вечерний марш-бросок домой будет нелёгким.
Погода с утра лютует: вековые деревья роняют сучья,
Вокруг припаркованных велосипедов намело сугробы,
И даже секретарша кафедры Кэтлин не пришла на работу.

*
Студенты

Они сидят полукругом, лицом к двери,
В которую я должен войти.
Бессознательно сгруппировавшись:
Справа две девочки c русскими именами,
Heritage speakers – «говорящие по наследству»,
Посредине два мальчика, черный и белый,
Слева три девочки-американки: рыжая Молли,
Линнеа со взрослой причёской и кореянка Джойс.
Полуподвальный этаж, коленчатый коридор,
Двери с окошками на высоте глаз.
Я опаздываю на шесть минут.
Кажется, они не разговаривают,
А просто ждут.

В четвертом часу ночи
По магазину, расположенному на краю кампуса,
Бродят, чуть навеселе,
Молодые люди в шлёпанцах, выбирая чипсы,
Вполголоса через стеллажи
Перекрикиваются с изрядно татуированным продавцом,
Меняющим выкладку
Хитроумных пластиковых банок с супом Campbell.
Очередь на расчёт.
Потом откуда-то выныривает второй кассир,
И мы с крохотным
Азиатским юношей в огромных смешных очках
Подходим одновременно.
Ему от стойки налево, пять ступенек вниз,
Выход на кампус.
Мне направо, два лестничных марша вверх,
Выход в город.

Две недели я здесь. Теперь я знаю,
Что местным газовым плитам не нужно спичек,
Знаю, какие деревья растут у меня за окном
(Вымел из-под кровати горку тополиного пуха),
Знаю, что фортепиано в девять утра наверху –
Такой будильник (каждый день новая пьеса).
Научился покупать молоко галлонами,
А мороженое Ben & Jerry’s – пинтами.
Что за Бен и Джерри, почему Бен, а не Том?
Оказались живые люди, Бен Коэн и Джерри Гринфилд,
Хиппари и лузеры, открывшие лавку с мороженым,
Чтобы подзаработать деньжонок, купить грузовик
И кататься дальнобойщиками через всю страну,
Но бизнес попёр в гору, и до грузовика не дошло.
Теперь они практически на покое,
И Бен Коэн с иронией в стиле Леонарда Коэна
Говорит репортёру: вот как эти новые менеджеры
Такие худые? Чтобы знать, как пойдёт новый вкус,
Нужно каждый раз честно съедать всю пинту,
А эти, видно, пробуют ложечку, да и ту выплёвывают.
Да, я тоже думаю про фигуру, доедая пинту,
Но невозможно удержаться и не с кем поделиться.

У здешних деревьев
цветы прежде листьев.
У здешних малиновок
рыжие грудки.
У здешних машин
противный писк
включается при движении задним ходом.
Мне кажется, всё меня о чём-то предупреждает.
Мне кажется, всё говорит со мной на незнакомом языке.
Мне кажется, всё это не совсем настоящее,
начиная с университетской готики,
фантазийной, поддельной, но за полтора столетия
успевшей нарастить себе ауру подлинности,
так что всякий раз забываешься на минуту
под аркадой во дворике Рокфеллер-колледжа
и на минуту останавливаешься,
выходя к ореховому торту Александер-холла
через арку Блэра, под которой опять
распевается студенческий хор.

Что мне делать с моим счастьем и с моим несчастьем?
«Крутой пиджак», – говорит без тени улыбки
Огромная чернокожая водительница автобуса
Вместо положенного каждому пассажиру «здрасьте»,
«Хорошего вечера», – добавляет идущий навстречу
По главной улице с пакетом еды курчавый софомор,
После занятий снимающий с волос ободок.
Ожесточённо чавкают на весь Интернет, брызжут
Ошмётками плоти сёстры Дума и Олимпиада,
Гнойными дёснами подбирают за ними в соцсетях
Крестовые братья Прилепин и Охлобыстин.
Чадная тьма ползёт с востока на Киев-град,
Сыплет нечистым жемчугом и световыми гранатами,
Едет по Боричеву к Пирогощей Богородице
Натасканная на человечину гопота.
И маленькое сердце котёнка уже стучит.

Февраль—март 2014