Пара незапланированных открытий и переводческий микроскоп
(о работе Седьмого переводческого семинара-мастерской, сентябрь 2012)
Анастасия Бабичева
Осень в жизни города – традиционно это время всевозможных начинаний и свершений. Осень 2012 не стала исключением для Самары. Например, с 28 сентября по 1 октября в городе прошел Региональный литературный фестиваль «Самара: ЛИТерАРТ'2012». Именно к этому мероприятию был приурочен и уже седьмой по счету переводческий семинар-мастерская, посвященный современной англоязычной поэзии. Официальная справка из биографии семинара – проводится с 2007 года, результаты отражены в нескольких статьях и сборнике «Разница во времени» – звучит внушительно и чуть устрашающе. Однако радует тот факт, что за 5 лет и 6 семинаров эти переводческие посиделки сохранили свой совсем не официальный характер мероприятий, возникших из интереса – живого, деятельного, необязательного – и им же продолжающих жить.
Эти семинары камерны и немноголюдны (что не только понятно в связи со спецификой переводимой литературы, но и даже благоприятно – по тем же причинам). Впрочем, каждый из них встречает одного или двух новых участников, первые впечатления которых обычно сводятся к двум вопросам.
Первый: «Вы уверены, что это не просто бессмысленный набор слов?». Второй: «Почему Вы начинаете работу с частного, а не с общего? Разве так можно переводить?»
И обычно к концу семинара ответы на эти вопросы новый участник находит сам.
На первый: «Оказывается, из этого как будто бессмысленного набора слов складывается образ!».
На второй: «Оказывается, и так – переводить можно!».
Оба «оказывается», оба эти незапланированные открытия – заслуга той литературы, с которой мы работаем. Увидеть образ, а порой – целую ситуацию там, где, казалось бы, царствует автоматическое письмо – это и есть «головоломка для интеллектуала» (сравнение, которое я уже использовала в одной из статей по итогам семинаров, не теряет своей актуальности). А найти адекватное синтаксическое и лексическое воплощение для этого образа иногда удается только и именно через кропотливую работу не только с каждым словом, с каждым предлогом, но и с каждой запятой или, что еще увлекательнее, с ее отсутствием. Находящиеся в состоянии диффузии, необязательность синтаксиса и общая языковая неоднозначность оригинальных текстов заставляют не просто брать лупу от перевода, но и прибегать к помощи микроскопа. Наверное, поэтому традиционных четырех часов семинара хватает на то, что бы разобрать 3 – 4 текста.
Cреди них всегда найдутся «тексты для отдыха» – они наиболее очевидны и традиционны как по форме, так и по содержанию; «тексты для продвинутого уровня» – лингвистические эксперименты с различной степенью чистоты; и «золотая середина» – вызов, который можно принять, даже не обладая определенной долей фанатизма.
Седьмой семинар не стал исключением ни в смысле открытий, совершенных новыми участниками, ни в отношении камерности, ни по текстовому составу. В работе приняли участие Александр Уланов (бессменный организатор этих переводческих мастерских), Галина Заломкина, Галина Ермошина, Ольга Дымникова, а также гости из Уфы – Айдер Хусаинов и другие. Традиционно, предваряя публикацию результатов семинара, я пишу фразу о том, что «авторство представленных ниже переводов – коллективное». Здесь это норма. И традиционно же привожу оригиналы текстов, без которых все вышеизложенные рассуждения теряют смысл.
Анастасия Бабичева, соорганизатор и участник семинара
Эндрю Завацки (Andrew Zawacki)
(1972 г.р., американский поэт, критик, редактор и переводчик)
Откуда тени, что есть формы
В эскорте немедленного орнамента сна
тянулось дольше отсутствия, вызывало
как грозу, твердую в своем безразличии,
что над складчатым, незнакомым положением
перекладывает ветхий фриз, что отпустили чары:
острее осторожность вдоль ветки,
вторжение во тьму, замысловатые поля,
где, ведь пока не выяснено,
деревья против ветра, что звучал ничем,
нет места, никто неизвестен,
уже не за тем, для чего отправлялось,
осада из облаков, забытые формы,
заката эротичный синий на речном изгибе
как будто, столкновением с замыслом,
конец пришел до исполнения условий:
по жалкому подобию травы снаружи
оно осмеяно обернутым лезвием луны,
все тяжелей по весу на холме,
стояло над глубиной, освещенной изнутри
на краю видимого: где мы
поскольку жили там, никогда не были дома.
Wherefrom the shadows that are forms
Escorting the immediate ornament of dream
it lingered past the absence it invoked
like a thunderstorm, decisive in its indifference,
that over a folded, unfamiliar premise
recast the decadent frieze allure had let go:
sharpening of caution along a branch,
expansion into dark, elaborate fields
where, because it had not yet inquired,
trees resisted wind that sounded of nothing,
no place, nobody known,
already other than why it was setting out:
closing in of clouds, forgotten forms,
dusk erotic blue at the river's inflection
as if, by encountering its design,
and end was reached before the terms were met:
across the outer suspicions of grass
teased by a wrapped, a razor moon
heavier for its weight against a hill,
it stayed above an interior lit from within
at the edge of sight: where we,
because we lived there, were never at home.
5. (Головокружение)
Есть вещи, которые я бы решил
с самим собой. Почему, например,
стоит распутаться осени, я не могу пристроить
себя к себе, ничего кроме солнечного света,
разбросанного отсюда до солнца. Я -
то есть окно, и краснота чуть касается озера
на рассвете, или эхо отвевает
вдоль стены, ему так сложно спрятаться,
и тянется к голосу, с которого сошло.
То есть так много окон. Так много красного.
5. (Vertigo)
There are things I would settle
with myself. Why, for instance,
as autumn unravels, I cannot mortar
myself to myself, nothing but sunlight
littered from here to the sun. By I
I mean a window, redness grazing the lake
at dawn, or an echo winnowing out
along a wall, hard pressed to hide itself
and straining for the voice it vanished from.
I mean so many windows. So much red.
Саймон Армитидж (Simon Armitage)
(1963 г.р., британский поэт, драматург и писатель)
Автопортрет с выигрышем в национальной лотерее, когда сорвали джек-пот
(в переводе Галины Заломкиной)
Числа, там на экране, были всё те же:
сумма цифр моей даты рожденья
частота спокойного сердцебиенья,
рост в футах, вес в стоунах (округлён),
зубы в башке, женщины, в каких был влюблён.
Голый аж яйца торчат, шляпа не в счёт,
по пояс увяз в терриконе из денег,
косяк из пятидесяти фунтов сверну
чтоб выдуть нуль за нулём в дыму.
Художник бежит от мольберта – отлить.
Зеркало на стене, включено, передаёт
меня в цвете лет, в красках, в теле.
Трудно вычислить дробную величину
Думаю: что составляет что, сколько выйдет, если это на то
или то на это, или это на то поделить.
Self-Portrait with National Lottery Winnings after a Roll-Over Jackpot
Numbers, there on the screen, were the self-same:
the date of my birth expressed as a sum,
the rate of my heart while perfectly calm,
my height in feet, my weight to the nearest stone,
the teeth in my head, the women I've known.
Stark-bollock-naked except for a hat,
sunk to the waist in a slag-heap of cash,
I'm rolling a joint with a fifty-pound note
to blow nought after nought in rings of smoke.
The artists breaks off from his easel for a piss.
A mirror on the wall, face on, gives back
me in the pink, in paint, and me in flesh.
It's hard to tell the fraction from the whole,
I think: which makes up which, what gives, if that divides
by this, or this by that, or that by this.
Кингс Кросс (2005)
Северянин, это твоя остановка. Этот длинный дом[1],
где эхо отдается эхом и стекла покрыты сажей,
эта готская голубятня, дизельный курятник –
конец линии. Соберись и взбодрись,
человек из толпы, неси свое сердце, как яйцо
в ложке, лавируй сквозь вестибюль, готовься
к той точке во времени, когда мир пойдет прахом,
когда бесхозная сумка или портфель
разрядит тайник офанателого жара.
Вот ты после всего, выхвачен фонарем,
без-существующий, кучей, филе без мысли и чувства.
Камера едва выносит зрелище. А может,
только может, ты жив. Вот ты в новостях,
без рубашки, минус конечность, испускаешь дым
на фон красного расплава, на улицы,
мощенные позолотой, умоляя любого наркомана о помощи.
KX (2005)
Northerner, this is your stop. This longhouse
of echoing echoes and sooted glass,
this goth pigeon hangar, this diesel roost
is the end of the line. Brace and be brisk,
commoner, carry your heart like an egg
on a spoon, be fleet through the concourse, primed
for that point in time when the world goes bust,
when the unattended holdall or case
unloads its cache of fanaticized heat.
Here’s you after the fact, found by torchlight,
being-less, heaped, boned of all thought and sense.
The camera can barely look. Or maybe,
just maybe, you live. Here’s you on the News,
shirtless, minus a limb, exiting smoke
to a backdrop of red melt, onto streets
paved with gilt, begging a junkie for help.
Майкл Ивз (Michael Ives)
(американский писатель и музыкант)
Not Quite Follows
but never Quite, follows Quite into bar saying, "I'm Not Quite, following you." Quite, nervous, holding his money close to his genitals. But Not Quite, close enough to see it, asks Quite loudly, "Am I Not Quite, able to see your money close to your genitals? Sure I am!" And Quite, liable now to run away with his money near his genitals; Not Quite to his left, so down stairs to the right, on his heels Not Quite running after him asking, "Did he go that way, because I'm Not Quite, sure that he didn't go this." Far into the cellar now, Quite, but Not Quite down far enough to yell to him, "Quite, alone you are, and ever shall be as long as I'm Not Quite, following you, Quite, to the end of what said Quite, naturally holding his money close to his genitals, would call his life!"
Не Вполне догоняет
но никогда Вполне, не догоняет Вполне обычные слова «Я Не Вполне, догоняю». Вполне, нервный, прячет деньги поближе к гениталиям. Но Не Вполне, достаточно близко, чтоб видеть это, спрашивает Вполне громко, «Неужели я, Не Вполне, могу видеть твои деньги близко у твоих гениталий? Конечно, могу!». А Вполне, подвержен теперь желанию бежать со своими деньгами вблизи гениталий; Не Вполне слева от него, то есть вниз по лестнице направо, а по пятам Не Вполне бежит за ним и спрашивает: «Он пошел туда? Потому что я – Не Вполне, уверен, что он не пошел сюда». Теперь глубоко в подвале, Вполне, но Не Вполне внизу, не настолько глубоко, чтоб вопить: «Вполне, ты одинок, и пребудешь таким во веки, покуда я, Не Вполне, догоняю, Вполне, до конца того, что сказал Вполне, естественно пряча свои деньги поближе к гениталиям, назвал бы своей жизни».
[1] Длинный дом (буквальный перевод англ. longhouse) — в археологии и антропологии тип длинного узкого дома с одиночным помещением. Характерен для разных периодов истории и разных народов от доисторической Европы и средневековой Америки до современной Азии.