13 мая 2022 | Цирк "Олимп"+TV № 37 (70), 2022 | Просмотров: 842 |
шерсть овец
Алексей Чудиновских
подробнее об авторе* * *
как хочется тебя перекрестить
крошечное запястье франца кафки
чем были тебе его лучшие строки?
шерстью овец — а теперь поимённо мертвы
ты смотришь в окно самолёт — это след
как слепок мною пропущенной третьей главы
забыто начало строфы — там, где мы
сыпали крошки, лишь не остаться во сне
где были те строки, когда мы лежим
закрытые синей обложкой кресты
как хочется видеть летящим ко мне
с красным крестом, но взаправду живым
и выключен свет, не горит ни одно
окно через небо — и я для тебя как рассказ
или как стих франца кафки
бумажная капля запястья точь-в-точь, но неточная рифма
* * *
1.
мы жили как будто на улице вязов
возле железно-
и автобусного вокзалов — между
во дворе
где кошки по ночам кричали
от боли, или
от любви — как позже
мне объяснила
наша подруга, в которую мы
вместе со старшим братом
по очереди — с разницей в
полтора года — были влюблены
2.
синий клубок тёплой шерсти — ночь
на второе июля, и время, похоже, пчелой
замерло — как холод узора
в паутине огня — луна открывает глаза
закрывает рукой из глубокого сна
улыбку луны — там, где мы
только что жили — я и она, и мой брат
разрезом руки
между ночью и днём
прощается с нами, прощения ждёт
возле железно-
или автобусного вокзала — кто знает
когда он проснётся, когда
он поймёт
что огонь на окне — это лёд
* * *
две лошади тенями тел накроют солнечный пустырь
как мать своё дитя от выстрела, скажи, читать ли вслух
её тоску, о, ящерица замершая камнем
изгибами припоминающая имя пустоты
висок целующей я поднесу в ладони порох
и горло как полуденное облако
смотри — на нём грозой смолы
воспламенится день, губами с горечью тюльпанов
и возможно что саван земли облачит стрекозу
вся как золото или пыль поцелуя
в чёрный тюльпан что наверно разгонит
молнии туч — звёздами зияющее тело ночи
* * *
в отдалённых уголках города остроумные надписи на стенах
собирают в конверты, наклеивают
марки — и отправляют
на южный полюс, где им не найдётся места
где нет ни одной стены, а только ледяные медведи ходят вдоль
и поперёк кварцевых тропинок
красные кирпичи без надписей закрашивают
ярко-жёлтой масляной краской июля
или сезонными словами грусти
осенними прилагательными эстрадных песен
ещё бывает зелёная тушь выхлопных
шестиполосных дорог
которая плохо приживается и редко
пускает корни
в автомобилях, как в цветочных горшках, прорастают
семена одуванчиков
за которыми не требуется уход — они сами по себе
некоторые люди всё ещё спят в океанах
или в рукавах рек, как закрытые глаза
маленьких кошек
несовременные жители земли просыпаются
только от ожогов
или когда почтальоны приносят конверты
но ни один не умеет читать подобные письма
поэтому слова из них
в алый снег зарывают браконьеры
* * *
кофе мужского рода
потому что зерно при обработке
теряет от среднего рода «о»
похоже что и сон меняется так же
когда переходит в реальность
которая не любит чёрный кофе
сон как кофейное зерно
стиснутое «с»оевым «н»емолоком
пробуждает к жизни миллиарды анаграмм
и если на рассвете падают звёзды
она загадывает желание
чтобы горы и моря пробуждались
от упавших на землю зёрен
* * *
1.
в железо столовых приборов
воткнуты напряжённые траурные ленты
зальцбургский автоматон
когда-то, когда тебя ещё не было
водружал на себя то, что ни с кем
ни для кого не названо
за то он вытаскивал протезы расчёской
синие ментоловые зубы сигарет
2.
делает ремесленник шестерёнки
и судорожные эксцентрики
а что мир вернулся к ветоши
(в вещмешок складывает
подземельный цеппелин)
его не касается
он даже про это не знает
в войну его взяли как языка
неизвестной родины солдата
ему свойственное молчание
заочно знакомо тем красивым
селениям — что красиво горят
* * *
в первую неделю ты читала жоржа батая
поплавский был на второй
отсюда — слёзы и дождь
музыку для тебя мы подбирали на седьмой
на съёмной квартире
вивальди, бах, плацебо и спаркс
this town ain’t big enough
for both of us
когда тебе сил не хватало
я раскрывал ирландские сказки
волки, банши́ и русалки
тоторо, порко россо и всего миядзаки
пересмотрели как в первый
только в десятый раз
когда мы втроём впервые сели за ужин
жареные зелёные помидоры
мясо, фасоль и спаркс
ты пошутила, что сейчас бы открыла
под зелёной обложкой «про́клятую часть»
а я уже скачал в hd «ведьмину службу доставки»
* * *
я вернусь когда отпустишь себя сквозь зеркало
когда разрушишь сеть паутины высохшего ветра
почившего на плахе рука коснётся бархата щеки
на расстоянии от лезвия до взгляда
припомни набережной встречи корабли
умой лицо моё песком и порохом прощенья
когда вернусь я посмотрю в глаза как в зеркало
что разделило нас на годы разбитые ветвями слёз
произнеси слова что я так долго но всё-таки принёс
тебе на испещрённом временем лице своём
* * *
По морю и траве я читал точное время.
Вдоль меня шли водопады,
мы ни разу не пересеклись. Я вспомнил,
что в зеркале себя не видел
очень давно. Я был постоянно
голоден. Видел кусочки себя
в разной пище. На вкус вся вода была сухая,
сушила нёбо, дёсны и язык,
от этого говорить хотелось ещё сильнее. Мне
встретился старик томстоппардовской внешности,
в его имени слышалось что-то леопардовое. Почему
разговор с ним напомнил мне хищника? Вчера,
когда я шёл через рынок, осознал, что забыл,
что такое семь утра. Остальное было понятно.
Мне объясняли, но всё было тщетно. Как?
Сиреневые лица продавцов искажались
гримасой сожаления, словно предсказывая
мои болезни — язва и аритмия.
Я вышел на пляж. Тонкая струйка песка
втекала в море. По щиколотку в воде.
Горизонт смотрел на меня, как на завершение времени,
и я понимал, что завтрашний день будет короче всех дней до него.
* * *
вот — рифма, угол дома
и добужинский с масляною кистью
на улице станковая тревога, и пишущей рукой
из переулка с рыжей головой
в осенний свет фонарный
конвой выводит фавна — того, который кружит звёзды
медведицы большой и водолея
и посыпает лунный свет зимой тяжёлым снегом
а солнце накрывает пледом
игристое вино с листвы на тротуар
стучится в тонкий лёд оконный
всё тихо спит, и мерный шаг
чуть слышный цокот стрелок
в шинель одетый фавн с лицом
как будто смотрит в мир иной
над ним фонарный столб со светлой головой
склонился ласковой рукой глаза закрыл
пропитанный и порохом, и кровью
обшлаг солдата тянется в карман за папиросой
и крохотные звёзды
сверкают плечи под луной
* * *
от жажды соскальзывает жеребёнок
в кротовую нору
одним, а вот и второе копыто
держится на привязи из последних жил
недалеко, на окраине алтаря, погонщики
осушают бурдюки — пыль ворошит стёкла джипа — под пение цикад
— как посолить соль? — один заданный вопрос, на волоске
стремена беспристрастны, пунцовые, как волдыри
они привязали его, чтобы он не мешался
на морде противогаз
трещинами земля ругается
набрала в руки много снега, положила у морды жеребёнка
жадно стал есть
наперегонки меня ловит