07 апреля 2022 | Цирк "Олимп"+TV № 37 (70), 2022 | Просмотров: 549 |
Полынь поверх луны
Екатерина Самигулина
Екатерина Самигулина — поэтка и асемическия работница, участница арт-группы Липовый Цвет, создательница и участница литературной банды КЮ и Асемического Интернационала, соучастница DAMPT. Принимала участие в Алитусской биеннале (2011 и 2013 гг.), фестивале маргинального искусства 7-31 марта 2014 (Liminal Gallery, Roanoke, VA). В 2014 г. выпустила сборник стихов «Коровья Смерть». Занимается разработкой шаманской поэтики. Живет в Минске.
*Автор фото Маша Крупица
1
город знает, как я остывала
в его впадинах:
в муравьёв осаде,
когда первый мужчина отправлен в поход
за гондонами,
а я уснула в траве;
в падике, где тот же первый
выяснил
флоу соседей по магазинам,
чтобы нас не застали,
но это не помогало;
в хризантемах, вместо снега скрывающих ямы
в моей голове.
ещё, ещё левей, милый
осторожней, сперма
закореет на рукаве,
а мне ещё ехать домой
с ней.
мне ещё падать в каждую
этих ям,
в каждый новый брак.
тот бы, первый,
меня не вскрывал,
если б знал,
дальше оно как.
но вселенная не подала знак.
а теперь я за нас за всех,
за него
хожу среди этих мест,
не чувствуя ничего.
и смеюсь —
во это ты когда-то попал
хорошо, что эта хуйня
меня точно не съест
эта тьма — независимо
от меня
есть
2
я вырос вырос в темноте
в которую встаёт
рабочий люд
рабочий пот
течёт
и эта эта темнота
и эта тишина
знакома всем
она сейчас
за окнами видна
она могильна и страшна
и не покорена
никем из тех
кто выходил
под мрачный небосвод
кто водку пил
и шёл в поход
на Тракторный завод
любой завод
за годом год
нам эту тьму куёт
я вырос вырос в темноте
в которую встаёт
в которой нарастает жар
и женщину ебёт
не любит нет
не до любви
вздувает ей живот
и шепчет тише не кричи
молчи
я кончу
вот
я вырос выросла она
созвездьями полна
мы в темноте как на пиру
нам смерть красна
***
я вышел в ночь
был освещён район
среди миров
горящий батальон
и транспорт
разверзался как каньон
горя
но это не рабочая заря
а ЖЭУ навсего врубили фонаря
всё зря
всё зря
и зря я рос
и спитой харей на мороз
средь января
уже уже не в темноте
не в тишине
и женщины кричат
они не те
но всё равно во тьме во тьме
во сне
во сне
по пустоте
3
искали во мхах, не нашли зверья
тёплого
пух и мех, в животное лёгкий проход;
почиваем здесь,
где упала карта и кость, – всё на чёрное, весь (суб)культурный сдвиг,
всё на женское. me too.
конвертировала следы в боль, боль –
про(ч)/ь/(л)и(с)тай, смахни, позабудь:
я имела и too траву, и too нерассказанную главу, и too расквашенную губу,
замеченную спустя два дня.
я имела меня – too, в которой живу.
и ты – поимей меня.
4
вечер раздавлен между босыми пальцами ног, горечь во рту, тяжёлый дешёвый портвейн,
как платье, которое больше не налазит — впритык, как прошлое, которое не приколоть к стене радостным коллажом: смотри, внук, как встретились дед с бабкой, как они панковали. всё в грязи и вине. всё в недостатке, как 25-е августа — приснившаяся пыль, детский лагерь, где строишь тоталитарный культ, новые роды подруги — а я всё та же, прошлое не ушло. всё та же кровь земляничная на рукаве — вбирай губами, всех хоти целовать, целуй — одного. щиколотки любовника-из-сна наверняка стали толще за это время, а я ношу всё ту же одежду, и платье то не налазит, то налазит, свисает даже, после — трескается по швам. и через швы выступает портвейн, призывая, как сатану, моё любимое 7 — трижды. кассирши в магазе дивятся, барменши из бара "Бар" спрашивают, когда. давно не была, но буду. мрачный комок незарастающей личной истории как елань, трАвы-соцветия, собери-незабудь. можжевельник спустя три года под окном прижился — как я приживилась к новому, дурной, но крепкий сорняк, широко плечо, мощны лапищи. дева непокорённая, дева с Непокорённых, бульвар такой. вдоль него фонари теперь, и деревья во мгле видно, и если лошади у цыган сбегут — тоже, а не как тогда — около ста пропущенных от будущего от мужа, когда, отказав любовнику бывшему, идёшь в смятении, и тут из тумана к тебе лошади выплывают. так и растёт, мной величается, мной увенчивается строка, запятая, дефис, обломок. хорошо ли мне тут — ох как хорошо, мне всегда хорошо было, лишь один разок не померла чуть, да не померла. утрУ кровь земляничную, старых и новых жён помяну перед сном, перелистаю страницы. с лошадьми завязну во тьме, глине, чтоб отбросить подковы, копыта, когда болотище покидаешь, и хвосты оставить, и шкуры, бежать налегке, весёлое мясо-пепел, в будущем, в настоящем, в прошлом — без следа, без следа
5
видела девочек в платьях-заката-цвет.
я пропустила в баре,
как он догорел.
мне достался лишь
запрещающий свет —
след светофора
на утомлённой листве —
осень, осень, осень
в моей голове,
лето упущено,
лета уже нет.
я не могу позволить себе
его ощущать —
словно любовника, чей остывает жар.
эта гора не желает
снять покрывал,
плавиться в зеркале,
отражать
старых видений
движения и следы —
воспоминания, отблески красоты.
через себя пропустив два коньяка,
я становлюсь легка,
становлюсь река —
здесь, где играет ветер в моих берегах,
будет однажды покоиться труп врага —
лета, которое, не наступив, ушло,
тела, что, прибывая, меня предало,
что наслоило громады своих песков
на мой крошащийся,
мой хрупкий остов.
мне не вынести тяжесть закатных небес —
в их поцелуе сгорает мой мрачный лес,
обнажая своих варикозных корней гнездовьё,
комья землей,
покорёженное быльё,
мёртвых зверей,
окровавленное бельё,
вздувшимся телом
порванное в клочьё.
надо разрыть укрытие-пуповьё —
нищую пропасть —
а ту, что ниже её, —
пеплом засыпать:
закатом спалённый бор
больше не скроет
моих обнажённых пор.
больше не выстелит роща
путей-травы,
и не коснутся больше
ветвей кривых
вечер предлетний,
снег прошлогодний,
роса,
паводок вешний,
божие небеса.
засыпая, горы
засыплют мои глаза.
осыпаясь, горы
воздвигнут одну горУ —
тело моё, в которое я умру, —
светом закатным обугленную
дыру
— Женщина возле стойки,
вы вся в крови!
— Я сама виновата.
Хотела любви.
6
увести тебя в можжевельник и там убить.
там: раскаление, тело-иглой-сквозь.
с привкусом паха ель, а потом –
гниль.
не обижайся, милый, у нас не срослось.
зато у тебя срослось –
корнём в глинозём
(я не забыла тебя перевернуть)
теперь эта таль, спель, полный проём,
снами и ряской затянутый водоём
в рот
поцелуем тебе
выдыхают ртуть.
горько всплывает полынь поверх луны.
вот эта сказка, где мы наконец равны,
где не видны
твои и мои отцы,
лишь матерей прогрызенные сосцы.
мы покрываем землю, она – черней
всех дочерей,
когда-то убитых в ней.
время
пришло
накормить
свои
поля.
я
такая же жирная,
как
земля
7
здесь, где пепел синий мёртвая свирель
мы с тобой родИлись в разный год в апрель/
в разных зодиаках не сошлись рога/
милый, милый — плакать, отпевать снега/
оплывать свечами в белых башмачках
классовой печали, классовый мой враг/
я тебя целую белым белым ртом
мы всё отвоюем — но потом, потом
на степях постели красным разлилось
всё что мы хотели нераздельно-врозь
всё что мы имели что имело нас
в городах поддельных раз! раз! раз!
не сводила счёты — ноги развела
там где бело-красных мёртвая прошла
рота, рота, рота
классовых друзей/
на доскАх почёта ты —
ничей
баррикадой, Зимним —
не преодолеть
только взять насильно только одолеть
только скинуть белых яблонь башмачки
карамель фонарь барбарики
8
где моё тело, мой любимый мальчик? разве в твоих руках? разве это тело? это история, посмотри - история поцелуев, ненависти, насилия, наслаждения, так, вперемешку, так, через запятую, то, что всплывёт в моей голове, - то и моё тело, сейчас, под телом твоим. хромая, я бреду по улицам памяти, на ходу обссыкаясь: мне горячо, мне влажно, я не нашла туалета, мне хорошо в эту секунду, никто не видит, туалет мой испорчен, но мне хорошо, право. этот горячий сдвиг, чёрные почки, камни, скребущий песок, континенты сдвигаются внутрь друг друга, никаких ментов, я не назову своё имя, я убегу, оставляя горящую струйку бензина, - текст горит, из меня истекая, я бегу по городу, я протекаю текстом, последние деньги пропиты, не до прокладок, пусть сочится как хочет, пусть сочится как надо. пусть горит под твоим моё тело, пусть догорает. мне в это время надо прочекать свои руины. можно ли их выставлять на обозренье? достойно ли это любви, или не очень? я помню, как подо мной остывает храмовая земля: на заре любовника первого нулевой любовник, освящённая стройка, парк горький, панковские кульбиты; замужество после насилия - встань к стенке, пусть кровь течёт, я знаю, ты меня любишь, любишь. и я брала и любила.
и после всего - что называть любовью? и почему не ждать отчужденья, предательства не бояться? так и боюсь, дожидаясь зимы, чтоб воротник поправить, чтоб могилёвский снег не ожёг индейскую кожу. так и боюсь, потому что любви не знаю, потому что она, как и тело моё, - воображенье.
потому что она сейчас под тобой протекает,
как кровавая
храмовая
земля.
9
пекло; берёзы плачут кроваво.
в траве спят усталые пьяницы,
оставляя знаки-тела —
"магазин за углом", "город/
принадлежит нам".
женщина
обнажает
плечо, оттянув платье
жаркой рукой, и капля
пота
течёт в ложбинку
между грудей,
тяжёлых,
как жизнь внутри государства-пыли, через которое
женщина грузно плывёт, большая,
с красивым цыганским лицом, соском накалённым,
пакетом снеди
для домочадцев, овеществляя
функцию, осуществляя/
желанье, эстетику, похоть:
я хочу её,
я её _не_представляю.
комариные нимфы уже почуяли кровь, вибрируют
напряжённо —
<руки от погонов моих убрАла> —
эта
рябь
как городской воздух
<убрАла, сказал>
огромно молчание тысяч;
джембе протеста
вздул воспалённую кожу,
готовый
взорваться —
когда камень первый
прервёт _это_ немое_,
рассечёт накопившийся звук:
кто его бросит? кто
настолько безгрешен,
чтоб многолетняя тишина
потеряла невинность?
женщина грузно плывёт сквозь лето,
жару,
дождь,
запах нагретого мусора <руки, сука>,
прах старых платформ политической речи,
крах
речи любой:
насилие
заключается
в том,
что тебя не слышат,
попытка заговорить обречена провалу —
слово —
и хуй во рту,
столбик термометра вверх,
сартровской вещью
барабан от власти понёс;
леса у костёлов плавятся — брухерия —
рабочие молча стекают в траву, и возле их касок
кисло мерцает
пролитое тёплое пиво;
машины управления
не говорят;
когда невозможность договориться
дойдёт до точки, я
стану невинна
настолько
чтоб снова,
как в лето на даче, такое же адово лето,
бессменно
блюсти наготу — даже в менархе, крови
давать идти
своими путями;
настолько, чтобы позволить
крови чужой пролиться
"ты
не насилуй меня, пожалуйста, слышишь?
мне
неприятно,
когда это происходит.
но, кажется, камень
тебя убедит быстрее.
ещё заказала коктейль, пора выпить.
пора спустить, сука, убрАла руки,
в траву и камни,
пустынное лето правительств, кончить
обещанное, завершить,
убрАла
руки с шеи, когда она пересохла,
словно река,
руслу дала дыханье,
механизм давленья ослаб, дно свободно,
наконец можно ходить босыми ногами".
руки, сука; огромно молчанье тысяч,
время менархе,
ярость —
яремная вена;
пекло, берёзы качают время
правительств
иссякло,
вздутая пена
символизирует грозы, мы —
стигму,
скоро дышать,
перегрызать корни без слова,
камень, слышишь,
я снова невинна,
снова
снова
могу
бросить тебя
в другого