27 ноября 2021 | https://www.cirkolimp-tv.ru/about/999/tsirk-olimp-tv-36-69-2021 | Просмотров: 500 |
Из сборника «Заманивая гору»
Гассан Зактан 
(перевод с арабского Кирилла Корчагина)
Гассан Зактан (غسان زقطان) после ухода Махмуда Дарвиша считается одним из ведущих поэтов Палестины. Он родился в 1954 году в семье Халила Зактана, который тоже был поэтом. Его детство прошло в иорданском городке Караме, расположенном совсем близко от границы Иордании и израильскими территориями Западного берега. Семья Зактана покинет это место незадолго до того, как там произойдет столкновение фронта освобождения Палестины под руководством Ясира Арафата и израильской армии. Юность Зактана прошла в основном в Иордании, хотя он всегда ассоциировал себя с Палестиной и в конце концов перебрался в Рамаллу. При этом положение «между» разных арабских стран и литератур ощущается в его стихах: в них преобладают мотивы поэзии палестинской интифады в целом и Махмуда Дарвиша в частности, но отсутствует документальная конкретность той поэзии, вместо которой — туманное, сновидческое письмо, с многочисленными обрывами и сбоями, напоминающее, скорее, о сирийском поэте Адонисе, искавшем путь примирить арабскую традицию с международным сюрреализмом. Первый сборник Зактана, привлекший широкое внимание, — «Героизм вещей» (1988), вышедшей в то время, когда старшие палестинские поэты уже воспринимались как классики. Поэзия Зактана может напоминать комментарий к периоду «бури и натиска» арабской политической поэзии, бурный расцвет которой был связан с приходом к власти Насера в Египте и началом палестинского освободительного движения. Все характерные мотивы этой поэзии присутствуют у Зактана, но воспринимаются как глухое эхо всех предыдущих споров и столкновений. Эти стихи существуют как поток, захватывая повторяемостью мотивов, их монотонным мерцанием.
Автор фото — Дирк Скиба.
Из сборника «Заманивая гору» (1999)
моя смерть в саду
не открывай окно
не просыпайся
я прошу тебя не просыпайся
в травах сада они танцевали
и были как будто причиной для сада
или мыслью о нем
и звали на помощь
освещенные светом
и развевало их прах
и ночью шел дождь
целую ночь
песня утопшего
я лазаю ночью по бубликовому канату, по тачкам
и сестренку зову там на каналах за тростниками
мы школу рисуем из черной керамики
рисуем числа и кукол из сахарного тростника
и как утром учитель сходит с автобуса из Иерусалима
со злостью прыгая в ярмарочную грязь
и детей с короткими стрижками пораженных монастырем
и колокольчик на шее у белого барана
и деревья, изнуренные солнцем
и праздники на качелях
как быстра была река когда мы родились!
как густ был тростник у реки на солончаках!
и под илом
приготовляли утопшие рыбу сетям
соседские голоса
вчера меня потревожили счастливые шаги —
я услышал бисмиллю
и пыль ее плакала
и госпожу я видел —
мелькнула она и сразу исчезла
хотя пальто ее медлило среди теней
я услышал музыку из соседского подвала —
как падают струны и блекнут,
ломано смех из-под дома, в туннелях, донесся
и время волокна его окружило,
там — влажный металл, ведомый уклоном,
и слепой рассматривал то, в чем я увидел
голос в саду,
форму,
дыхание…
я бродил один,
когда звяканье из-под стены донеслось,
словно сам воздух тебе говорит: это здесь… это здесь
словно сам воздух тебе говорит: это здесь…
это здесь
кто там в городе кроме нас?
соляные холмы
эти жилища нас не видят
кажется, они нас не видят!
не склонятся деревья
когда мы пройдем
и птицам нет до нас дела
и рабу и господину внятно наше желание
и сплетены наши судьбы
и дочери нас ругают
как задумаемся о дороге
нас послали к тебе государства
с золотом, с книгами мертвых
но мы медлили среди дорог и баров
и дары были нам в тягость
мы вывесили шелк на развалинах
а глаза мертвецов воспоминаньем прикрыли—
и царя у нас нет
и судей.
песня оставила нас в одиночестве
и мы поднимаемся на соляные холмы
словно колонна мертвых ходоков
показываясь караванам
многочисленны как несчастья
как радости малочисленны
так мы стали прахом рассказа
глиной его…
смерть идет вслед нашим именам
дымка смешивает их с горами
и пастухи отгоняют их палками
пока в нашем сне кони вздыхают.
только в ночи
женщина сына зовет исмаила:
исмаил
исмаил
ис…
исма … ил
вот мулы дрожат среди развалин
и удоды в чинарах
и газели на склонах
и змеи в мертвых колодцах
и как всегда мы встаем!
что мы сделаем ради тебя
когда горн зазвучит
ради нас?
что мы сделаем ради тебя,
когда снова задремлем
и вместо тебя увидим другого?
песня первой стражи
мы были одни в уединение дома
и стягивало свет жилище вокруг —
тот что затерялся с полудня в посуде
и ночью из трех одиноких деревьев,
памяти об этой равнине
и колокольчиков спящих покойников
вылетел звук
и тридцатилетняя женщина вышла из дома,
мужа звала
а свет бежал ее голоса,
чтобы отыскать
может быть снова
свет.
песня второй стражи
последней ночью моей,
в третьем часу,
мы услышали голос певца на рисунке
услышали крики на другом берегу
и невидимые колокольчики
сотрясали воздух совсем необычно
и пастухи-христиане гнали стада по пыли дороги —
мы услышали легкий стук в дверь
и вилась под окнами строка соломы и пыли
свист
что именно было сказано?
кто испустил этот свист?
и кто задыхается от воздушных ям по соседству?
отсюда начинаются старые поля
начинаются старые женщины
начинаются старые мужчины в мехах
и все они ждут
медленные, на своих конях
распаленные широкогрудыми конями
увенчанные пылью
с топорами на плечах
сверкающими как зеркала
когда они близко
а тот кто задыхался
плакал ли он тогда?
и свист!
свист словно огненная нить
раскалывающий одежды воздуха!
свист
свист,
направляющий их!
вот лодки блестят на поле
плечи в зеркалах топоров
топоры сверкающие как зеркала
когда они близко
зеркала стягивающие землю вокруг нас
вокруг нас где поле кричит сквозь грохот
песня преданного
полночь
или
потом
мы здесь покупали
странные фрукты
у невидимых продавцов
тьма проходит сквозь тростники
край ночи
оставляет складки на мостовой,
все дома одинаковы —
оборвался скрип стекол
оборвался
великий воздух
и теперь
сердце твое черно
острова
1
на другом берегу
где края островов
и гнездовья птиц
покинутые как неоправленная почта,
люди склоняются над своими разбитыми судьбами
2
телеги возникают из тени
также лошади
солдаты
торговцы рабами
клетки —
и все это в тишине:
там некто завладел звуками ткани
и вещи доверил их обычным занятьям
3
собирается полдень
словно раненый жеребец
пока поэты склоняются над крошками мудрости
вышелушивая их из привычной смерти
4
здесь не бывает птиц
вода поедает края скалы
пока «они»
продырявливают раковины зубами
собирая их в ожерелья
сваленные в кучи позади
они подталкивают их к краю
и пока ожерелья теснятся на худых их телах
нити движутся по всем направлениям
нагруженные ракушками
а они продырявливают жесткую скорлупу клыками
и между двумя ракушками шипят сквозь изъеденные зубы —
вот женщины которых однажды бросят
корсары!
5
и когда она поднялась
поднялся и я
и холодный взмах с высоты:
холм
и рядом с ним холм
исчезают,
и вот смещение гор
после того как птицы исчезли,
затем ожидание склона —
там где скопится
пыль
6
единственный
предлог
оставшийся
сейчас
в тишине…
…
так он любил говорить
откладывая
в сторону
их верное пастырство
7
белая богиня вытягивается на своем балконе,
у нее меньше всего чем обычно у белой богини,
такой избалованной,
но по некой внутренней и косвенной причине
и балкон
и человек засевший над своим романом —
всё вдруг кажется ветхим,
и музыканты вступают легко
под уличными фонарями
пока плачет женщина в телефонной будке
и некто призраков рассылает в иные пределы
8
растение перед домом
вспахивало тень от деревьев
и поднималось по лестнице в храм — заключенным
чьи черные копыта обрушились сотрясая алтарь,
там куда бык добрел одиноко, где ни пшеничных полей
ни райских дебрей
ожидание
как будто это сура «Милостивый»
ты спускаешься со склонов смоковниц
чистых
покрытых
струнами азана,
евангелие мертвых —
и вот звяканье лошадей
память о мече
тень знающая и плачущая
радость для уходящих…
и белое блаженство
смазывающее одиночество дорог
поле просторно для смеха,
вопль грешника ночью следит за звездой покаяния
такая ясная земля
и брат призывает сестру среди духов
… «…и научил его изъясняться…» …
как будто эта сура
поможет мне встать… слышишь ли, пыль?
платье развевающееся в зеркалах
как же утомительно ждать тебя ночью
словно искать холодный металл среди сверкающих обломков —
лестница восходящая к собственному одиночеству
там где воздух проносится мимо…
однажды я сказал:
в сорок
я приглашу к своему камню звезду ладана и сурьмы
я сказал:
в сорок
я буду играть с водой и песком,
ведь у сорока есть камень невидимый для телят
разве ты не слышала слова впереди меня
словно это удивительный сплав
из людей, песка и воды?
или это не ты была здесь раньше
или что происходит сейчас?
была ли ты дома вчера?
когда вдвоем мы ходили вокруг трех зеркал
и твое развевалось платье
и вот я стою «утром»
между «поэтами»
«жасмином» и «громом»
___________
Кирилл Корчагин — поэт, критик, переводчик. Родился в 1986 году в Москве. Окончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики и аспирантуру Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, кандидат филологических наук. Стихи и переводы публиковались в журналах «Воздух», «TextOnly», «Новое литературное обозрение», альманахе «Транслит»; статьи о современной литературе — в журналах «Новое литературное обозрение», «Russian Literature», «Новый мир», «Синий диван». Автор книг стихов «Пропозиции» (2011) и «Все вещи мира» (2017), сборника статей о новейшей русской поэзии «В поисках тотальности (2020). Лауреат премии «Московский счет» (2012) за лучшую дебютную книгу и Премии Андрея Белого в номинации «Литературные проекты и критика» (2013) за серию критических статей о современной литературе. Стихи переводились на английский, китайский, итальянский, иврит и другие языки.