Два отрывка из романа "Ротонда-трип. История одного проекта"
Татьяна Риздвенко
Секс в Тверской области
По ритму, по томному отпускному настрою в сюжет упорно просилась эротическая сцена. Деревенская комнатка с кроватью из ИКЕА, с лезущими в окна возбужденными грушами, располагала и намекала.
...Как и вся, в целом, Тверская область. Эротических сюжетов на Тверской земле разворачивалось немало. Берново, Старица, Торопец! Осташков и его окрестности! Собственно Тверь. Чудесный Торжок-пирожок, уже упоминавшийся в этом контексте. Не забыть отвратительную историю, случившуюся на озере недалеко от атомного городка Удомля... По степени гадостности она сопоставима с эпизодом на Лисьей горе, в БалашИхе.
В этой Удомле, фигурально говоря, нас отымели...
Может, расскажу попозже, сейчас не то настроение.
Слишком хорошее...
Но вот, например. Лет сто пятьдесят назад на другом озере, ныне знаменитом, политически окрашенном, тогда еще нет, - неподалёку отсюда - случился яркий эпизод сексуально-романтической направленности.
Вкратце, компания приехала отдохнуть. Две пары и две их подружки, оставившие в Москве одна бойфренда, другая трехлетнюю дочку. Приехали на довольно-таки известную турбазу, располагавшуюся на месте старинной усадьбы. Барский дом сохранился, большой и величавый, внутри он был мелко наструган на номерной фонд. Сбоку высилась котельная, терялись в зелени столовая, одноэтажные корпуса, крашенные голубой краской, низкое зданьице клуба. Из хорошего, имелась пристань с лодочной станцией и дощатое кафе с пивом и пиццей, по вечерам здесь иногда танцевали.
Компании повезло — они сняли целиком дом директора турбазы, Саныча. Дом был большой, только что построенный, он девственно пах свежим деревом, стружкой, доской; здесь еще никто не жил. В отличие от главного корпуса, он не был нарезан на комнаты. То есть, на втором этаже комната имелась всего одна, большущая, светлая и веселая. Настоящий деревянный зал, без мебели, по периметру они и разлеглись. Одеяла, белье и матрасы им выделил Саныч из фондов турбазы.
То ли это молодость, но прикольно было жить коммуной, есть коммуной, спать коммуной; совершенно не мешало, наоборот. Вечерами читали вслух Тэффи, болтали, ржали, пока не скашивало сном.
Ранним утром сквозь Санычев двор, не имевший еще забора, проходило стадо. В их сон врывалось, но не будило, разноголосое мычание, жестяное бряканье ботал, шумные ниагары, когда кто-то из коров оправлялся у самого сруба.
Все хорошо в коммунальном житье, только вот заниматься сексом не было никакой возможности. У одной пары, - вторая спокойно трахалась каждую ночь, и никто об этом не знал (выяснилось много позже). Первая пара была щепетильная, с понятиями, боялась помешать соседям, или что помешают ей. Таким образом, молодая горячая, со здоровым сексуальным аппетитом парочка обрекла себя на полторы недели поста и вскоре озверела, до воя.
Эти двое не придумали ничего лучше, чем уплыть на безлюдный остров, в часе от турбазы, чтоб там заняться сексом в спокойной обстановке. Уплыть, конечно, на лодке. Маленький, заросший соснами лобастый островок имел даже туристическую инфраструктуру в виде дощатого стола, пары скамеек и костровища; еще там был песчаный пляж в форме полумесяца. Изредка здесь останавливались на дневку байдарочники, палатки было видать издалека, что означало, остров занят, никто уже больше не лез.
И вот влюбленные покидали в рюкзачок все, что могло бы пригодиться двоим любовникам, уплывающим на остров. За ними простодушно увязалась было подруга, но они, в аффекте побега, отшили ее почти грубо, а вечером подлизывались, извинялись.
Никогда еще молодой мужчина не греб с такой скоростью. Весла мелькали, лодка неслась, от влюбленного валил пар. Наверное, он поставил мировой рекорд по гребле на раздолбанных яликах. Его подруга помогала, но не попадала в такт, и возлюбленный приказал ей сложить весла. Толку от девушки было мало, к тому же у нее перехватывало дыхание от зрелища ходящих ходуном напруженных предплечий, от всей этой возвратно-поступательной механики. Поперечная волна могла бы стать препятствием, но молодой мужчина преодолел ее легко, демонстрируя хорошую физическую подготовку и твердость намерений.
Наконец лодка ткнулась носом в берег. Торопясь, они примотали ее к нависшей над водой елке. Остров оказался не занят; гипотетически, они могли застать на Буяне водников-туристов, так что им повезло.
Она просто задыхалась от нетерпения, он был сдержанней. Все случилось как буря, как в кино, со сдиранием немногочисленных одежд. С каплями пота, разлетающимися в рапиде, - день выдался жаркий. Они приспособили для своих нужд конструкцию деревянного стола с хлипкими скамейками в одну доску. Муза вожделения, помогающая любовникам, позаботилась не только о накале, но и об удобстве...
Влюбленная потом долго не могла навести фокус, в глазах двоилось и туманилось; не очень слушались ноги. Ее друг часто дышал, будто секс на острове стал кульминацией гребного подвига. С той только разницей, что предстояло еще плыть назад...
Первое, что увидела молодая женщина, когда к ней наконец вернулось зрение, был белый гриб, прячущийся в траве под ближайшей сосной. Она повела взглядом и увидела еще грибы. Любовное наваждение отпустило ее совсем. Остров зарос грибами, это было какое-то грибное бешенство, и в результате они набрали полный рюкзак отборных белых и подосиновиков.
Влюбленная еще подумала, чтО было бы, если б она увидела грибы ДО, а не ПОСЛЕ... Изменило ли это характер и темп сцены? Она вспомнила про опубликованные где-то результаты наблюдений за кошками, это был научный эксперимент. Если спаривающиеся животные видят мышь, кот ее игнорирует и продолжает свое дело, а кошка прерывается и бросается ловить добычу.
Мда, только непонятно, как кот сможет продолжить, если кошка убежит?
Но важна суть, психология...
...Они искупались на пляже-месяце; парень не отказал себе в заплыве, быстро превратившись в точку. Влюбленная валялась на рыжем песке, послеживая за этой точкой, как рыбак за поплавком, и удивлялась спортивной неукротимости своего друга. Снова подвиг? Ее тело не требовало ничего подобного, только лежать, растекаться, медленно таять.
Назад плыли уже не торопясь, прикладываясь к бутылке белого; она-то и составляла основную тяжесть рюкзачка, сейчас доверху наполненного грибами. Хорошо, что на большой воде не было озерной полиции, которая могла остановить транспортное средство и заставить водителя дышать в трубку. К тому же трафик на озере был невелик, только иногда в поле зрения попадали лодочки и, совсем редко, кавалькада байдарок.
Греб снова он, она чертила рукой по воде и горланила песни (щас спою!) из «Бременских музыкантов» и «Приключений Электроника».
Парочка поспела аккурат к ужину. Их встретили, обрадовались грибам, усадили, ничего не спрашивая, наполнили тарелки, заботливо налили. Любовники сели по обе стороны от обиженной ими подруги, ластились, прижимались, она дергала плечом, фыркала, но простила.
Удомля (cлучай с патриотами)
Какое-то время назад было у нас маленькое путешествие, тур по трем губерниям, с детьми и их другом. В этой замечательной во многих отношениях поездке случился один эпизод, мерзкий, хотя и яркий, который как-то терял в устном пересказе, я пробовала...
Пришлось его записать.
****
Как велика и разнообразна Тверская земля! В Торжокском ее районе растут, как и двести лет назад, волшебные травы, а под Удомлей нас вы...ли.
Было это четыре года назад. У нас появился микроавтобус, куда легко помещались рюкзаки, палатки, запасы провианта, дети, свои и чужие...
Ну и вот.
В Удомле, атомном городке, чистеньком и относительно новеньком, вида сытого и благополучного, мы первым делом заехали в Чикен Хаус - местный, тверской-областной, не допущенный почему-то в Москву довольно вкусный куриный фастфуд. Здесь мы и особенно сопутствующие нам подростки оторвались по полной, съели сколько влезло, а потом поехали искать место для стоянки. Нашли довольно скоро, преотличное. Озеро, большая поляна с пляжем, все как мы любим. Сосны, камыши, вид.
Тишина, безлюдье.
Блаженствуя, мы разбили лагерь, поставили палатки, искупались, развели костер, и тут, к нашему огромному неудовольствию, на поляну въехал сизый рено. Из машины вылезли худощавый парень лет тридцати пяти и двое подростков. Собственные подростки, напомню, имелись и у нас, они насторожились.
Парень решительно подошел и объявил, что здесь, на этой поляне, будет проходить удомельский городской юношеский слет, военно-патриотические игры, место утверждено муниципалитетом, внесено в план, в смету, точка.
Мы вступили в переговоры. Нам ужасно неохота было переезжать, сворачивать лагерь, так хорошо вписавшийся в пейзаж, который мы еще толком не изведали. Удомельский Юра смягчился, попросил кофе (с утра еще не пил), сказал, что сегодня ближе к вечеру они заедут, разобьют лагерь, а вся активность у них начнется только завтра днем, так что нам необязательно прям срываться с места.
А завтра днем мы так и так планировали уехать...
На том и порешили. Сутки как-нибудь побудем соседями, тем более что поляна большая и на редкость комфортная (что вообще-то сразу должно было насторожить). Очком в нашу пользу стала банка очень хорошего кофе, Юра пил уже вторую «чашечку», лидер патриотических отроков оказался кофеманом. Его тихие блондинистые подростки страстно гордились своим вождем, и когда Юра ушел встречать подъезжающие машины, спросили нас, заметили ли мы, как сильно их предводитель похож на действующего президента. Некоторое сходство, да, имелось, голова огурцом, близко посаженные глаза, пацанская нагловатая вкрадчивость, только удомельский лидер юных патриотов был довольно высок и совсем молод.
Мы подтвердили, что, да, мол, похож, парни удовлетворились.
Остаток дня юные удомельцы устанавливали лагерь. Юра совсем по-свойски подходил к нашему биваку то за кофе, то за топором, то за лопатой, патриоты оказались плоховато экипированы. Человек пятнадцать подростков, сколько-то взрослых, мужчины и пара молодых женщины наряжали лагерь к слету, укрепили несколько плакатов, развели костер на почтительном расстоянии от нашего. Все развивалось мирно и даже хорошо, и мы оставили палатки, машину и хозяйство при костре на попечение патриотов и ушли обследовать окрестности, многозначительно кивнув Юре, он сделал нам ручкой, де, все под контролем.
Что было очень кстати, лагерь ведь просто так не оставишь...
Мы отправились блуждать по полуострову и нашли уютнейшее место. Отличный высокий берег, укромный пляж с тарзанкой, закрепленной на огромной розовой сосне. Пожалели, что не устроили здесь лагерь, патриотические удомельцы сюда бы просто не поместились...
Но перемещаться было поздновато и лень.
Тарзанка, качающаяся над яркой блескучей водой, искушала надежным канатом и широким размахом. Все принялись лихо прыгать, но вскоре выяснилось, что один из подростков искупался вместе с кошельком, и еще сколько-то времени мы сушили его наличность, разложив ее на валунах.
Мы уже не удивились, видимо, это действовало заклятье Удомли, когда пришли две блондинки с хвостиками, с черным деревенским загаром, мама лет тридцати пяти и дочка пяти. Никаких кивков и политесов, они просто уселись на берегу метрах в десяти, мать ловко собрала удочку, насадили червяка из банки, закинула и завела нескончаемый телефонный разговор, из которого мы узнали, что женщина работает в Питере официанткой, но взяла отпуск и приехала на родину. Дом цел, все нормально, хотя видно, что забирались, но ценное не нашли, было хорошо спрятано. Через спокойное повествование и непротивные бытовые матюги открывалось невеселое состояние ближайшей деревни: пьют, крадут, бездельничают. «С Алинкой сейчас рыбачим», - блондинки пришли наловить рыбки к ужину.
Пока мать болтала, ее девочка подошла и молча нас рассматривала, хмуро, из под челки, потом увидела разложенные на камнях Никитины деньги и приросла к ним взглядом. Наши подростки не обращали на малышку никакого внимания, как на белочку, которой умилишься в первый момент, и все. Мать закончила разговор (ну все, бля, давай, увидимся, Дрозду привет), поискала девочку взглядом: Алинк, не мешаешься там? Мы уверили, что нет, хотя нас не спрашивали.
Меж тем, пока питерская официантка болтала по телефону, она натаскала десяток красноперок. А что сделали мы? — высушили тысячу рублей отдельными ассигнациями...
В лагерь вернулись часа через три. Поляну было не узнать, все пространство заросло одинаковыми большими палатками. Выделялись цветом и размером три вожатских шатра. Стояли какие-то стенды из досок, фанеры и пластика, к соснам были приторочены веревочные лестницы. Вяло свисали, по полному безветрию, флаги. На стендах, в числе прочего, имелось расписание мероприятий, списки команд и еще много чего; значилось там вручение вымпелов и выступление заммэра Удомли, послезавтра.
Надо отдать должное, патриоты выдержали дистанцию и наши две палатки, костер, машина стояли как бы на островке. Поляна была полностью обжита, но Юра, зашедший хлебнуть кофейку, уточнил, что завтра утром приедет еще часть команды. Но завтра нас уже мало волновало.
На ужин мы сготовили себе картошки с тушенкой и котелок чая, похожего на вскипевшую торфяную воду; к чаю шло сухое печенье, которым у нас было забито полбагажника, и сгущенное молоко. Мы сидели-ели, глядя на озеро, и солнце садилось прямо перед нами, как балерина. И хотя неправильно плавать на полный желудок, желающие сплавали по розовой дробящейся дорожке туда-обратно, а я фотографировала.
На берегу тусовались также и юные патриоты, им было от восьми до двенадцати, просто провинциальные мальчики, довольно хлипкие, плоховато одетые. Купаться им почему-то не разрешалось, они смотрели на купальщиков пустыми глазами. Патриоты тоже ужинали, мыли посуду, терли песком котелки. Лидер одергивал и строил их какими-то самодельными присказками, типа «раз, два, три, жопу подбери» и «выше нос, отставить сопли».
Около полдесятого Юра в последний раз забежал за кофе. Кофе на ночь? - забеспокоилась я. - Спать не будете... Буду-буду, - Юра вдруг гаденько подмигнул. Чего это он, подумала я, в душу закралось нехорошее предчувствие, выяснилось, не зря.
***
Старшие патриоты затолкали младших по палаткам около десяти. Взрослых во главе с Юрой было пятеро, две женщины. Я особо не вглядывалась, следуя собственным представлениям об идеальном соседстве. Удомельские крутились у костра, поздний ужин. Около одиннадцати мы забрались в палатки и уснули.
Проснулись среди ночи, соседи горланили под гитару, пение ненадолго вошло в сюжет моего сна. Голоса и интонации выдавали хороший градус опьянения. Я вслушалась. Ни одной знакомой песни. Патриоты пели откровенную похабщину, в одной из песен рифмовались «платье — е...ть я».
Ну и репертуарчик, подумала я тоскливо, а ведь у них полная поляна детей...
Ну и мы, какие-никакие соседи, незнакомые люди...
В темноте я нашарила мобильный, было полтретьего ночи.
...сегодня жду Ирину,
я ноги ей раздвину
и крепко ей задвину.
Раз, раз, раз
раздвину!
Зад, зад, зад
задвину, - орали соседи хором; видно, репертуар был хорошо им знаком. Кто сочинял песни этому самодеятельному ансамблю, что за мастер-похабстер?
Участники были свежи, полны сил и горласты, пьянка явно только набирала ход.
Намотай мы на голову хоть весь запас одежды и заткни уши чем угодно, песни удомельцев не оставили бы шансов заснуть.
И, потом, было противно...
- Не, я так не могу, - я накинула куртку, пригладила волосы. Вылезла на поляну, где вкруг адского пламени сидели и горланили патриоты; их было уже семеро, двое приехали, когда мы легли.
- Господа, - я дождалась конца песни. Они оглянулись. Лица расцветали усмешливым интересом. Юра встал, его качало. Лидер патриотов поднял руку, будто просясь, к доске. Полноватая блондинка рассматривала меня, как насекомое.
- У вас здесь спят дети. За которых вы отвечаете... Вы взрослые люди, орете похабщину. Глубокой ночью… А еще здесь есть посторонние. Мы, ваши соседи. Вы нам мешаете спать.
Кто-то засмеялся. Блондинка сделала движение в мою сторону, округлила рот, но Юра сложным размашистым жестом дал понять, что ща все уладит.
- Аня, - начал он. Согласные ему давались плохо, получилось: Ая.
- Я Таня.
- Та-я! Все, мы уже закач… заканчивам… да, ребята, скажите ей, мы уже сакан…
- Юрк, чо ты пластаешься, - обняла его блондинка, увлекая к себе на бревно. - Она вообще кто?
- Мы сакан… - закивал мне Юра, а его сосед справа легонько затеребил струны и тихо, вкрадчиво пропел:
-А соседей, мать твою,
мы видали на х...
- На х..., на х...
ахаю и охаю! - подхватил, подключился вдруг Юра, следом грянули его товарищи.
Я попятилась к палатке. Дальше из песни последовало, что речь идет о жителях бывших союзных республик.
Кажется, своими переговорами я сделала только хуже...
Удомельские патриоты не унялись ни через час, ни через два; как они завтра собирались проводить слет и принимать начальство, я не представляла.
Встали мы никакие, с недосыпа познабливало и подташнивало. Шатало. Старших патриотов не было видно, у костра валялись остатки пира.
Несколько младших тенями ходили между палатками, подбирались к месту кормления.
Наши собственные подростки, за ночь наслушавшиеся всякого и невольно прошедшие инициацию, смотрели на нас, криво улыбаясь. Будто удомельские вампиры покусали их и впрыснули своей мерзости, подумала я, но тут же отогнала морок.
По расписанию, висящему на дереве, подъем значился в 8 утра, на часах было начало десятого.
Я полезла в озеро, прямо туда, где вчера разливалось малиновое золото заката, вымылась в холодной воде; стало чуть легче.
Собрались мы быстро, как солдаты. Есть не хотелось, - наоборот. Тем более что на кромке озера розовела лужа блевотины...
На звуки мотора из крайней палатки вылез Юра с серым лицом, и меня чуть не стошнило. Говорить слова не было сил и смысла. Мы уехали с обесчещенной поляны, ругая себя за лень, малодушие и компромиссность.
...Забыла рассказать. Вечером Юрина команда завезла на поляну три туалета, синие пластмассовые кабины. Двери их были примотаны скотчем; Юра объявил своим бледным мальчикам, что начать пользоваться удобствами можно будет только завтра, когда приедет начальство и слет официально откроется. А пока, - Юра-патриот подмигнул и сделал широкий приглашающий жест, охвативший поляну, лес, берег справа и слева, будто дарил им для упомянутых нужд весь этот озерный край или сдавал краткосрочную в аренду.
Через четыре часа мы уже были в Осташкове.
_______________________
* Целиком роман выйдет в журнале "Волга", № 11-12, 2021.