02 октября 2019 | Цирк "Олимп"+TV № 32 (65), 2019 | Просмотров: 755 |

Молодые контрабандистки

Олег Коцарев

(Перевод с украинского Станислава Бельского)

Олег Коцарев (Харьков, 1981) – киевский поэт, писатель, переводчик и журналист. Автор поэтических книг «Коротке і довге» (2003), «ЦІЛОДОБОВО!» (2007, совместно с Богданом-Олегом Горобчуком и Павлом Коробчуком), «Мій перший ніж» (2009), «Стечение обстоятельств под Яготином» (2009, в переводах на русский), «Котра година» (2013), «Цирк» (2015), «Плавні річки» (2015, совместно с Тарасом Прохасько), «Černý chléb, bílá velryba» (2015, в переводах на чешский), «Площа Чарлі Чапліна» (2018, в переводах на чешский), романа «Люди в гніздах» (2018) и книги малой прозы «Неймовірна Історія Правління Хлорофітума Першого» (2009). Cоставитель (вместе с Юлией Стаховской) антологии «Українська авангардна поезія (1910-1930-ті роки)» (2014, 2018), составитель (вместе с Ириной Забиякой) книги украинских переводов чешского поэта Ивана Вирниша «Прогулянка довкола пивоварні». Лауреат литературных премий «Смолоскип», «Молоде вино», имени Валериана Пидмогильного, «Метафора» и других. Член ПЕН-клуба.

Синкопа

Дом, где прошло тёткино детство –
Сразу за красным ручьём
Российской границы.
Там, шарахаясь понемногу от зелёных стен,
В подножье этажерки я обнаружил
Целую коллекцию газетных вырезок,
Журнальных фотографий и статей
Про азербайджанского советского певца
Муслима Магомаева.

Только не было времени рассматривать –
Я уже должен был спешить на обратный поезд,
На убитый транскордонный дизель.
И увидел я там женщин-контрабандисток,
Они одной рукой перебрасывали сумки больше моего роста,
Одной ногой выламывали двери в тамбур и границы.
И пожалел, что не живу в их ритме,
Не извиваюсь в их синкопе
Быстрого бега, быстрого оборота, быстрой косметики, быстрой любви
И медленного употребления за завтраком
Нелегальной селёдки,
Колец селёдки, похожих на подшипники,
Из пластиковой банки.
Молодая контрабандистка была ну такой серьёзной,
Острый нос, острая спина и острое слово,
С калькулятором в раскладном телефоне,
А старшая улыбалась и считала просто так, в уме.
Дизель тарахтел, кто-то подавал знак из лесополосы –
Контрабандистки переглянулись и только
Усмехнулись криво –
Слишком маленькой для них была синяя сумка неба
И слишком мало им было коричневого баула земли.

Я позвоню тебе
С первой украинской станции.

Латте на Е-40

Ночные маршрутчики в чёрных куртках
вздыхают молча. Но всё громче стучат
взгляды, как шестерни.
Всё громче и медленней. Частицы счастья
блестят и озоруют, разбросанные всюду на скользком шоссе.

Речь речи

Рука посылает
Сквозь решётку окна
Огрызок снежно-яблочный,
А следом летит золотистый,
Чуть протаргольный плевок.

Огрызок – аппарат,
Исследующий поверхность планеты,
А плевок передаёт информацию.

Я растворяю тихую форточку ещё шире –
Не придёт ли ко мне речь,
Эта чёрно-белая
Кошка,
Похожая одновременно на ласточку
И на кита,
И на чёрную шотландскую овчарку?
Если окно открыто,
Она может запрыгнуть к тебе,
Но только когда захочет.

Нет. Сегодня пожалует молчание –
Тёплая змея с узорами.
Когда сяду в такси, достану её
Из пакета «Книгарня Є».
– Ты шо! Ты шо! – завопит таксист,
Я знаю это наперёд и точно.
Они всегда начинают кричать.
Ни один тишины не ценит.

Le fruit de l’imagination

День шевелится в тени
Целый день
Очумело,
И только электричка стонет от счастья
Над рельсами.

Продавец вагонный
Знает свой товар наизусть
И читает
Обитателям предместий
Этот верлибр:
ножик фонарик бритва
расписание носки брелок
клей батарейки нитка
крем для обуви
перчатки часы
и молнии конечно же молнии!

Вот дурачьё, никто не купит
Молнию.

Ветки за окнами
Показывают
Фестиваль анимационных короткометражек
Мужчине,
Решившему выучить
Французский язык,
А старая подруга,
Пообещав помочь ему,
Прислала для перевода
Французское сообщение.

Он его переводит уже три остановки,
Помочь некому,
Но похоже, что там написано:
«Ты – только фрукт моего воображения».

Ну надо же.
И правда, думает он,
Я – фрукт воображения,
Много лет уже думал об этом,
Только не мог сформулировать,
Фрукт воображения,
Лучше ведь и не скажешь?
И особенно если оглядеться кругом –
Ведь этого всего
Не может быть на самом деле,
Хотя и воображение,
Фруктом которого являюсь,
Честно говоря,
Немного прибацанное...

Электричка уже идёт над речкой,
Перекрёстно с ней рифмуясь,

По вагону теперь,
Вместо верлибриста и громовержца,
Ходит
Продавец сказок,
Волны гонят льдину на юг,
А она раскалывается надвое,
И каждый обломок,
Каждый фрукт раскола её
Смеётся
И машет нам своими взблесками,
Словно девочка, выбежавшая
Посмотреть на поезд
И что-нибудь в него бросить,
Например,
Маринованное яблоко.

Научись различать этих людей

Речка утра, дня брусчатка, пляжный вечера песок.

Наклон улицы был 30 градусов,
Девушка с парнем смеялись в кофейне, смотря на людей,
А старший вор поучал младшего,
Гладил пальцем ухо, стоя на улице
Среди мокрого мяса последнего снега:

«Научись различать этих людей среди всех прочих!
Вот, видишь, человек, будто стрела, летит,
А в глазах у него горит пластмасса?
Он влюблён и бежит признаваться в любви.
А вон женщина стоит – и присмотрись:
У ней ноги дрожат, потому что она не уверена,
Взаимны ли её чувства.
А вот у этого товарища с шагом широким в голове колесо
непрерывно крутится от на хрена мне она нужна до не могу без неё.
Такие люди запросто не на тот поезд сядут,
Не заметят сосульки, падающей с крыши.
Они хоть бы и поняли, что ты им в карман или в ухо залез –
Им всё равно – глубоко безразлично».

«О! Так значит, именно их
Лучше всего, надёжней всего чистить?»

«Нет, дружище, как раз наоборот:
Машины, украденные у влюблённых, все без тормозов,
Телефоны – взрываются, кошельки проваливаются,
А деньги непременно съедают мыши,
Малый, держись от них подальше!»

«Неужели мыши?» - удивлённо младший переспросил,
Но старший не ответил.
Ну конечно,
Господи! Как же чудесно иногда не отвечать на вопросы младшего!

Тантра 1

В старой библиотеке
Что за серым деревом
Читает каждый день по книге
Монах-распутник Ну
Но книг с каждым днём
Становится всё больше
На удивление монаху

Отнеси эту тантру
Жителям тёмных кварталов
В течение трёх часов

* * *

птицы оставляют свои
биометрические паспорта
в парке
на заснеженных столиках
и вечер тёплой монетой
растапливает
память о предыдущем вечере –

не зима а просто какая-то бухгалтерия:
всё крутится
вокруг документов и денег

Новые ключи в старых замках

Нет, в этом доме для меня,
Думаю, уже никто не живёт.
Это ведь здесь?
...Вспоминаю, на стене нарисованная рыба висела
Цвета дешёво-винного стекла...
А этот переулок?
Он должен бы называться как-то иначе.

Я бы ничего и не вспомнил, если бы не мышцы –
Они улавливают и к жизни возвращают
Эти холмики, спуски-подъёмы,
Витки дорог, нежные железнодорожные валы,
Человека, разводящего чёрный костёр,
Женщину, что на болоте
Камыши косит,
Вкус прогулянных лекций,
Запах объятий на мосту над рельсами,
Звук еды,
Висящий над мостом, как снегопад,
Души денег –
Они прячутся, невидимые, за этим забором
И следят за странствиями по болотам памяти.

Я предчувствую:
Завтра снова приснится
Та же самая граница,
Через которую в письме вальса по ночам,
В полевой щетине
Я перевожу родных и близких,
Дальних,
И даже лидерш женской организации.
Я дёрнусь во сне,
Словно кот,
Тебе на смех
(Ты как раз к этому времени проснёшься
От моего храпения) –
Это мышцы снова
Пытаются нащупать память,
А память – она такая,
Как новый ключ
В старом замке –
Каждый раз
Немного другая.

Весточка

зелёное декабрьское солнце
пускает длиннющие последние лучи
почтальонша хочет засунуть конверт
в щель на заборе
а её тень
держит в руке пистолет

Что такое настоящая весенняя поэзия

Следы пуль более чем 40-летней давности
маками расцветали в эту весну на стене нашего дома.
Я под стеной играл,
там, где цвета красноватые
становятся серыми,
а папа собирал вещи в Чернобыль.

Я всё играл, играл оцепенело,
автоматически,
и камешки, встретившиеся в руках,
лишённые воли моей,
не знали, что делать, что говорить...

Ещё немного – и –
мама спасёт нас всех,
поведёт его не в военкомат,
а к врачу,

пока в Киеве поливают битый асфальт...
пока в Гомеле спасают рысь на лодке...

Мир мой поздней этой весны
застыл на краю
над обрывом,
над рекой,
и ещё я на его верхушке – шаткая очень конструкция –
смотрел на долину внизу,
на озёра со смешными названиями,
на реку –
через неё на лодке перевозили коз,
а коровы переплывали сами:
вот если бы вы
подплыли к коровам,
нырнули
и под водой на них посмотрели,
то это была бы
настоящая весенняя поэзия,
огромный,
илистый,
но невидимый верлибр.