06 ноября 2018 | Цирк "Олимп"+TV № 29 (62), 2018 | Просмотров: 829 |
День всяких слов
рецензия на книгу:
Черкасов, Андрей. Ветер по частям.
Ozolnieki: Literature Without Borders, 2018. – 76 lpp. (Поэзия без границ)
Александр Житенев
Блэкауты соблазнительно филологичны. О них увлекательно и легко писать. Формальное изобретательство здесь не просто маркирует кризис поэтического языка, но и намечает векторы отталкивания от того, что кажется изношенным. Изношенной видится развернутая поэтическая фраза. Слов стало много, а должно быть меньше, их связи стали навязчивыми, и от этой навязчивости хочется уйти. Опыт Андрея Черкасова – опыт сопротивления речевой избыточности, он аскетичен и концептуален.
Блэкаут – это всегда фильтр, и в его анализе самое важное – выявление того оценочного ракурса, который разделяет важное и неважное. Создание блэкаута – это создание нового маршрута чтения, работа отчасти редакторская, отчасти библиографическая. Это способ сохранить текст ценой его сжатия и переструктурации.
В новой книге А.Черкасова точкой отсчета стали его собственные juvenilia (2003-2006 годов). Первичные и вторичные тексты разведены здесь во времени, и соотнесение оставленного и зачеркнутого обозначает (дис)континуальность творческой практики. Обращение к ранним опытам указывает на ее единство, их радикальная редукция – на множественность разрывов с прошлым. Текст внутри текста осознается как возможность иного бытия и другой речи в пределах «неподлинной» личной истории.
«Улучшение» текста посредством зачеркивания создает особую рецептивную ситуацию. Соотнесение текстового и нетекстового в единой конструкции намечает несколько направлений рефлексии. С одной стороны, преобладание черного поля над текстом ставит вопрос о том, что и почему оказалось зачеркнутым. С другой стороны, акцентирование графики позволяет строить догадки об интонационной выразительности такого членения. Оба направления размышлений пересекаются в вопросе, что в блэкауте делает текст текстом, а книгу – книгой.
Блэкаут создает редуцированное высказывание с невосстановимым контекстом. Это минималистическая практика, обессмысливающая традиционные стратегии чтения. Тексты здесь лишены сюжета и, следовательно, не могут быть объединены в какие-то циклы. Там, где нет отдельного лирического события, нет и последовательности событий. Ослабление линейных связей возмещается усилением парадигматики: текст отражается в себе самом, и ощущение завершенности создается рядом формальных вариаций.
Текст возникает из тематизации (не)идентичности вещей: «лист / как / лист». Утрачивая самотождественность, вещи перестают быть соизмеримыми, и тропы, если они появляются, изменяют свой смысл. «Лето / и вода», «весна / и / слова», «март / и мир» просто сосуществуют, образуя разреженную предметную среду, ослабленность связей в которой компенсируется детализацией состояний и направлений: «выход / с другой стороны», «день / с другой стороны», «разговоры / наоборот», «снег / наоборот».
Книга больше не может интерпретироваться как система мотивов, поскольку повторяющиеся образы в ней, во-первых, восходят к разрушенным текстам, о содержании которых ничего не известно, а, во-вторых, запечатлевают предметы в трудно соотносимых ракурсах. Так, «снег» в «Ветре по частям» обладает признаками природной субстанции, пространственной среды, актанта, события; это и «мир», и «я»: «снег / бежит / по снегу», «снег / такой же как / я», «помнить себя / помнить снег». То же самое можно сказать о мотивах «сна», «музыки», «памяти».
Связи между текстами ситуативны и гипотетичны. Они могут быть заданы созвучием слов, расположенных на одном развороте: «вода / нигде» – «где снег», «снег будильник / и куда?» – «а потом / как всегда / как всегда / как всегда». Они могут возникать в повторе синтаксических структур в разных частях книги: «ладони / в ответ», «небо / в ответ». Новые связи могут создаваться и тем, что формалисты называли «поворотами вещей»: «сердце целиком / окно и легко», «по случаю зимы / как будто / сердце сердце».
Трудность в разговоре о блэкауте в том, что все привычные структуры текста относятся здесь, как правило, к элементам первого уровня – к тому, что зачеркнуто. В отредактированном тексте мотив смещен и в своей семантике, и в логике развертывания: между предметом и словом всегда помещена воля другого субъекта. Оттого любые перволичные структуры здесь выхолощены, сведены к проявлениям субъективности в обозначении пространственных координат, модальности, оценке целеполагания. Субъект – тот, для кого «весна / по сторонам», «поле / как наяву», «музыка / ни к чему».
В книге А. Черкасова предположительность сопутствует любому обобщению. Всякая интерпретационная схема разрушает «атомарность» художественного жеста. Блэкауты учат читать, ясно сознавая границы достоверной интерпретации. Вслед за условным субъектом читатель помещен внутрь перформативной речи, посвященной лишь удостоверению и сомнению: «я сплю / я просыпаюсь», «я прямо говорю / сейчас зима / зима». Двуединство высказывания и его отмены составляет здесь самую суть приема. Это интересно, и этим определяется ценность новой книги.