09 октября 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 26 (59), 2017 | Просмотров: 1173 |

Убежище без беженцев (Хайдеггер в Тодтнауберге)

Наталия Азарова

Любопытно, что из-за (или благодаря) своей испорченной репутации Хайдеггеру – одному из немногих – не удалось превратиться в туристический бренд (в отличие от Кафки, например).

Я здесь сижу в Тодтнауберге в окружении немцев, которые заняты усердным оздоровлением. И никто здесь не слышал про Хайдеггера. И слова такого не знает. Впрочем, Хайдеггер появился в Тодтнауберге из-за страсти Эльфриды к лыжам. Хайдеггер и сам здесь учил кататься на лыжах всех гостей, учил, как правильно спускаться вниз. Но здесь неопасно. Бездны незаметно.

Директор местной гостиницы встречает нас с улыбкой и сразу замечает: «Эта такая глубинка, что здесь, к счастью, нет беженцев».

Может, Хайдеггер так долго колдовал против техники и постава, что в Тодтнауберге до сих пор плохо работает интернет.

Ночью молчаливая гроза над хижиной. Зарницы освещают хижину, и наконец она видна со всех сторон. Оказывается, что это всего лишь крестьянский дом с маленькими раскрашенными окошками, чистенький и очень частный.

У Хайдеггера не было сада. Да и вообще садов здесь не видно.

Утром местные жители опять радостно сообщают, что эта местность –Тодтнауберг и окрестности – свободна от беженцев. Из места без беженцев хочется убежать.

Впрочем, туристический маршрут длиной 6 километров всё-таки называется (мелкими стыдливыми буквами) «тропа Хайдеггера». Но не потому, что Хайдеггер по ней ходил, а потому, что по дороге с разных точек видна его «хижина».

Поиск поля наверху горы. Это высокая равнина, не ущелье.

Отсутствие портретов и указателей невольно обеспечивает «блуждание» под ритм коровьих колокольчиков.

Чтобы дойти до хижины, нужно подняться по жаре на горку, потом спуститься с горки к огороженному дому, но близко всё равно не подойти – натыкаешься на несколько рядов проволоки, которая оказывается под током.

Доминирует движение вниз: сползание, скатывание с горки. Это пространство даже летом напоминает о лыжах. Спуск пологий. Здесь можно скатиться на лыжах и остановиться на полпути. Случайно в том месте, где и поставлен крестьянский дом.

Пространственное безразличие дома, впрочем, как и многих крестьянских домов. Он поставлен там, где было место и никуда особо не ориентирован. Выдвинутости как раз не хватает. Подслеповатые окна – их мало, но массивная крыша, защищающая от снега и непрошенных взглядов. Тяжесть постройки. Геннадий Айги сравнивал свой стих с крестьянским домом: у него есть крыша – заглавие и дата – порог. Стихи Хайдеггера тоже все озаглавлены. Но архитектуре его стиха не хватает ницшеанской легкости, игривой стихии.

К безразличию: интересно, что Хайдеггер сам не покупал этот дом, его купила Эльфрида для лыжных вылазок – тот, что подешевле. Бытовая аскеза со спортивным привкусом. Нет собственно крестьянских занятий, зато есть удобная крестьянская одежда. Своя. Наконец-то можно одеть то, что хочется. И чужая. Местные крестьяне воспринимают её как маскарад.

Немцы прирождённые соседи: им нравится быть бок о бок с кем-то, тереться локтями, но они категорически, до крови не способны быть лицом к лицу.
Хайдеггер плетёт корни слов взглядом так же, как плетёт тропинки. Они блуждают, чтобы вернуться. Они никогда не становятся проходами в горах. Связки тропинок, связки корней – они торчат из его сумки, он всегда их носит с собой, не позволяя им разбежаться так, чтобы не было возможности собрать.
Крестьянин и на чужую тропинку не позарится, но и свою не отдаст.

Поднимаясь на невысокие горки Тодтнауберга, понимаешь, как это было Целану. Он-то думал, что поднимается к прорыву, к просвету, а увидел, что спускается в ровное, немецкое, прочно положенное, огороженное, неоткрытое.

Эти тропинки или непроходимы, или для частного блуждания. Я помню, что даосские мудрецы, следя взглядом за тропинками, искали проходы в горах.

ропинки Тодтнауберга не ведут за горы, они остаются внутри. Они возвращаются в корни, бьют током из проводов.

Это такая Алетейя под током.

Заглядывая за проволоку, видим хозяев. Хозяевам хижины лет тридцать. Хозяева хижины чистят здоровые зубы на улице в том самом экологическом источнике.

Я перепрыгиваю со следов Хайдеггера на следы Целана и опять оказываюсь перед проволокой под током. Собственно, я понимаю, чего не понял Целан. Он не понял, почему он здесь или почему он не убил немецкого мыслителя просто за то, что тот оказался немцем, а не почему-либо еще. Он не понял этой здоровой прогулки. Он, наверное, с детства не любил моционов. Он не понимал ни одного слова из этого сочетания – здоровая жизнь на свежем воздухе. Зачем быть здоровым, если позволено жить?

Целан искал здесь мудреца, одиноко сидящего на горе, а нашел хитренького крестьянина, тяжело укоренившегося на пологом склоне. Тяжесть.

Из Тодтнауберга уезжаем без негодования, но с облегчением. Уже через несколько дней хочется вернуться. Припоминаешь, что что-то забыл. Знаешь, что вернёшься. Хайдеггер задумал возвращение. Место обеспечивает возвращение.

Тодтнауберг,
1 августа 2017