06 октября 2014 | "Цирк "Олимп"+TV №14 (47), 2014 | Просмотров: 1884 |
"Больше негде родиться кроме как на чужом языке…"
Юлия Цет
* * *
сияет звездочка рогата
не разбирая чьих широт
там брат в бинокль глядит на брата
с животной нежностью сирот
за мир в пределах атмосферы
там догорает флот чужой
и тридцать юных пионеров
уходят в море чередой
нас нет давно я помню твердо
на тех прибрежных рубежах
и только призраки в исподнем
на деревянных лежаках
но эти мальчики в тельняшках
за нас лишившихся земли
песочные растопчут башни
потопят вражьи корабли
когда же призовет вожатый
улечься ниц в тишайший час
простим им вольности цитаты
с хрящами вырванной из нас
* * *
больше негде родиться кроме как на чужом языке
кровяным непрожеванным сгустком приемной речи
шарить и шарить руками ну где ты мама
я помню в прошлой жизни ты была
такая большая холодная неприютная
как родина на невыданье или
рукава на невырост
учила бить туда где немота
наследовала прямоте хребта
мне было больно ворочать во рту
твои безгласные и несогласные
пропевать их и растягивать
смыкать за непослушание
облизывать пересохшие альвеолы
от страха быть непонятым
современниками и потомками
пока ты за щеку прятала пустые скорлупки имен
светлоголосых мальчиков сталинградских времен
мои plicae vocale дрожали как
земля под твоими всенощными поездами
когда они ходили из Пустого в Порожнее
из Китежа в Кронштадт (скорее наоборот)
ходили и ходили как заведенные
по сибирской скатерти-самобранке
в уральскую запазуху
за кавказский шиворот
и так речами пухли изнутри
как на черкеске газыри
отныне пребуду грассирующим и фрикативным
носовым и межзубным как стиснутая боль
долгим и полудолгим (как Господь отмерит)
забуду как пелись твои волчок и бочок
как горло насаживалось на крючок
родная речь держала меня за яйца
понуждала возле себя ложиться
хотела значит через меня выговориться
пресуществиться
отцовская дыба материнские пяльцы
сине нёбо пуста страница
* * *
когда тебя растащат на утраты
из этих неприсутственных широт
какой утробный ветер троекратный
раздвинет твой напутствующий рот
какая нам улыбка нежной жути
раскроется гороховым стручком
пока твой логос из руки разжатой
во тьму контекста ухает ничком
* * *
перемени затекший бок
настал рассвет розовощекий
а ты двурук а ты двуног
новорожденный невдомек
лежишь моллюском как прощенный
вот это в кружке молоко
вот эта песенка тугая
сребрясь прохладной головой
лежи как жертвенный улов
на жизнь роток не раззевая
* * *
идущая вкривь и вкось
как крой непарадных брюк
сладкой сдобой вразнос
и тушей говяжьей на крюк
со словом защелкнутым в узкий рот
как школьный подросток в грудь
треща по швам что твое зерно
не смеющее продохнуть
тебе внимаемо муэдзин
из слушающих пустот
в тебе катаемо лимузин
на свет но еще не тот
катящая камень как хлебный шар
в отчизный соленый пир
где родина и при ней крошась
очи черные на мундир
картофельнее кожуры телес
снимающая пальто
а все что ниже колен Ахиллес
с русалочьим скользким хвостом
глядящая из сквозных зрачков
в бельма мирских широт
ничто кроме детских своих значков
возьму от таких щедрот
* * *
сказали: идите вы на - и мы пошли
сказали: чтоб вам было пусто - и стало пусто
земля же была безвидна хоть глаз выколи
хоть фонарь разбей пролей на пол керосин
хоть вырви язык чтоб смолчать обо всех
птицах небесных гадах морских полевых зверях
что стоят здесь продрогшие сирые нагие -
о малых сих что наконец явились
вернуть обратно данные им имена
* * *
беда спала в окрестностях Рязани
беда пришла в окрестности Рязани
никто ее не ждал она пришла
никто не звал за стол она пришла
зачем те двое спите в одеялах
когда она в окрестности пришла
зачем тепло прижаты в одеялах
когда походкой пляшущей пришла
как будто не последний раз ложились
как бы на вечность сном утверждены
что малое зверье в тепле ложились
друг другу навсегда утверждены
она пришла и есть у ней для вас
из мест неблизких кое-что для вас
но подождет пока один очнется
из двух один всегда скорей очнется
и скажет глядя сослепу в окно
проснись скорей смотри со мной в окно
какая там стоит и верно ждет
так терпеливо и тихонько ждет
пойдем посмотрим что у ней для нас
скорей узнаем что у ней для нас
светлеет день в окрестностях Рязани
а ты все спишь в окрестностях Рязани
и как тускнеет вдруг твое лицо
как страшно мне очнись твое лицо
как я не узнаю твое лицо
ни сердцем ни глазами ни на ощупь
как мало пальцам остается знанья
когда она возьмет себе свое
* * *
маленький человек слово шипяще
сквозь воздух синий глаза свои разувае
вода стоит по пояс уже большая
из подростка выходит толк и идет
дороги не разбирая
из-за спины ему говорят мальчик
ты все пропустил веревочка уж не вьется
это даже не жизнь а то что в сухом остатке
на лугу пасется под полом скребется
витийствует в околотке
закати штаны по самое по колено
вопросившим раздай по фиге со дна карманов
что ценно что тленно все одинаково странно
потому что и не отсюда и не за этим
не сам туман но вещи внутри тумана
и кто кого сему вопреки заметит
а это значит если тебя предвидят
комнату приготовят уснуть положат
чужого такого впритык ко своей-то коже
то не боись ничтоже
все равно ничего другого не обещали
не намекали даже на нечто кроме
на запасном космическом аэродроме
из неба домой не помнили
не встречали
кто и проводит до остановки трамвая?
ты уже им час от часу незнакомей
все менее узнаваем
* * *
крыло мельтешило в беззвучном небе
лопастям воздуха было мало
из подъезда уже выносили мебель
и ставили как попало
шли девушки с песней о темной боли
шли гопники наперерез пейзажу
шла жизнь оставляя рубец продольный
на песке городского пляжа
солнце катилось сминая крыши
и уху в трескучести этих крыш
казалось что можно отчетливо слышать
тебя кто оттуда со мной говоришь
* * *
Даниле Давыдову
как в лавке антикварка но осязаем все ж
глядись: в моей пригожей вполне прихож
вращая ноосферу все время на себя
на палубе матросы и впереди земля
и позади и всюду куда бы ни ступил
но ведал приходивший зачем он приходил
зачем трава лесная примята босиком
когда идут поэты косяком
вот кажется: что лучше до истонченья лун
насквозь пронзенным быти мильоном суперструн
но что тебя телесней и бестелесней что
крылышкуя шарфом в космическом ничто
* * *
пулеметной строчкой живчиком на виске бога
пульсирует крапленая меченая твоя дорога
сквозь самое само обстоятельства неодолимой силы
через молчащие улицы личной твоей хиросимы
направленное в себя выбаливается наружу
из твоего мелового периода в ядерную мою стужу
слушай ведь все это наше хождение чистое самозванство
из тебя во всю мировую ширь выбаливается пространство
* * *
над краем припухшего розана
над светлым обрывом реки
ворочай назад, что роздано
с легкой левой руки
с далекого снежного острова
придут на тебя посмотреть
два милых знакомых остова
и добрая с придурью смерть
а где мой верный рубанок?
где преданный друг топор?
покатые плечи вакханок
и гармонист Егор?
какая счастья водилась!
э-эх, по воде круги
выдохни, что скопилось
и более - не моги
* * *
как под жабры ножиком
соловьем впотьмах
поигрывая вожжами
жизнь пошла вразмах
лети гимнаст бесстрашный
над страшным турником
в одну землю дважды
не умрет никто