24 марта 2014 | "Цирк "Олимп"+TV №12 (45), 2013 | Просмотров: 5060 |

«Think global act local»: интервью с Натальей Федоровой, поэтом, медиахудожником, теоретиком, соавтором медиапоэтической группы "Machine Libertine"

 

Беседовала философ, литкуратор Елена Богатырева (Самара)

Елена Богатырева: Попробуем начать, пожалуй, с традиционных вопросов, задаваемых в таких случаях. Как Вы оцениваете современную ситуацию в отечественной поэзии? Отличается ли она от западной?
Наталья Фёдорова: Я не оцениваю. Я стараюсь изменять. Кеннет Голдсмит в книге «Нетворческое письмо» говорит, что американская поэзия отстала от живописи как минимум на 50 лет, если говорить о русской поэзии – почти на век. Наша точка отсчёта, точка максимального напряжения эксперимента – начало прошлого века – ничего новее и радикальнее не было предложено с тех пор. Ситуация здесь может быть охарактеризована как господство неоакмеистического стиха, в то время, как если говорить о ситуации американской, поэзия как, пожалуй,  единственная некоммерческая сфера искусства – пространство самого радикального эксперимента. У экспериментальной поэзии, как Климент Гринберг у абстрактного искусства, есть свои создатели канона  - всемогущая Марджори Перлофф. С конца 90-х, параллельно с русской кибературой, развивается чрезвычайно интересное мне явление электронной литературы. Оно связано  с именами таких поэтов и медиахудожников, как Джон Кайли, Ник Монтфорт, Роми Акитув и Камилл Аттеберг, Брайен Ким Стефанс. В России это кибература и деятельность Евгения Горного, Алексея Андреева, Георгия Жердяева и Алексрома. Одно из самых ярких имён молодых американских поэтов – это Амаранс Борсук. У нас это, наверное, Анна Толкачева.  В российской ситуации мне не хватает этого многообразия и включённости в мировой контекст. На английском с акцентом (и это особенность, а не клеймо) пишут свои тексты представители всех этнических общностей и читают их в ньюйоркском Poetry Project или Bowery, или в каком-нибудь новом, ещё неизвестном мне, месте в Бруклине, куда постепенно переносится центр литературной тяжести. 
Елена Богатырева: Продуктивно ли держать границу между отечественной и западной поэзией? Что позволило Вам её перейти? Знание языков? Увлечение медиаэкспериментами?
Наталья Фёдорова: Я не держу границы, скорее отпускаю. Думаю, что не стоит держать границу и с восточной поэзией тоже. Я имею в виду, что мир – это не только Запад.  Вообще, границу так же продуктивно и непродуктивно держать, как патриотическую позицию. Она одновременно источник травмы и идентичности. В ней уникальность и ограниченность. Поэт может подчинить себе нерегулярную словесную повседневность национального языка. Уникальность может заключаться в возможности делать это на собственном языке, ограниченность - в количестве возможных адресатов. Отказ от национального в языке, в таком случае, дает наднациональную идентичность и размывает представление о традиции. Здесь возникает экспериментальная литература и межязыковая поэзия. Именно на этом языке звучит современный город, и именно на нём его стоит описывать.
Здесь речь должна идти, на мой взгляд, об образовании  другого типа локальности: think global act local, не основанного на территориальном принципе, а основанного на принципе идеологическом. Это было реализовано Dada  и сюрреализмом, как одними из первых международных и междисциплинарных направлений в искусстве, до этого романтизмом.
Верно было бы говорить об увлечении языками, знакомстве с их фонетическими и морфологическими системами, в случае японского и корейского – с грамматической системой, с лексикой, фразеологией  европейских языков. Это знакомство, как любое другое, вызывает совместные логики. Это даже не знание языков, а стремление увидеть мир таким, какой он есть, а не таким, какой он был. Сегодня язык звучащий, как и письменный, легко доступен вне конкретной территории страны. Достаточно объединяющего протестного импульса, чтобы увидеть активность и обширность сообществ, объединённых общим, при этом необязательно родным для каждого,  скажем, в социальных сетях. 
Кажется, время течёт с разной скоростью в разных точках света. Преодоление границы в том, чтобы быть со временем.
Елена Богатырева: Если бы нужно было кратко обозначить, что такое для Вас поэзия, как бы Вы ответили?
Наталья Фёдорова: Поэзия - это самая правдивая речь.
Елена Богатырева: Наташа, кого Вы мыслите в качестве своих предшественников?
Наталья Фёдорова: Важными предшественниками считаю Хлебникова, Гийома Аполлинера и Александра Горнона. Огромным освобождением было знакомство со школой гипертекста и Майклом Джойсом.  И, наверное, здесь нельзя говорить только о поэтах и писателях. Ключевыми, кроме авангардной и дадаистской традиции, можно считать минимализм и концептуализм. Большое влияние оказывают телесные практики чтения Вито Аккончи и нью йоркские перформансы 1960-х, и более поздние феминистские перформансы Марты Рослер, выступления Лори Андресон.  Если говорить о Machine Libertine, то здесь сильно влияние научной фантастики и всего дискурса трансгуманизма, но при этом и биомеханика Мейрхольда и механические балеты Баухауса.
Елена Богатырева: Можно ли назвать то, что Вы делаете в поэзии, звуковой поэзией?
Наталья Фёдорова: Свою звуковую поэзию я называю многоязыковой. Это позволяет писать на звуковой поверхности языка. В этом направлении работают такие поэты, как Каролин Бергвалл, Евгений Осташевский, Сия Ринн.
Елена Богатырева: Евгения Осташевского российский читатель более-менее себе представляет. Не могли бы Вы кратко представить занятия остальных?
Наталья Фёдорова: Видимо, мне стоит написать о них статью. Сиа Ринн живет в Берлине и  пишет между европейскими языками (французский, немецкий, испанский и английский) - ищет фонетические и семантические соответствия. И графические тоже.
Вот так, например:

 

Это поэт-минималист. В нескольких строчках посредством перемены букв она может осуществить комбинаторный переход между языками, так как они существуют не иерархически в её сознании. Когда я читаю её, мне кажется, что такое стихотворение либо уже было, либо точно должно быть где-то в моих черновиках.
Каролин Бергвалл - норвежка, которая живет в Лондоне и пишет на трёх языках  в различных электронных медиа, чтобы иметь какое-то представление, даю ссылку: http://www.carolinebergvall.com. В книге «Meddle English» она называет свою мультимедийную практику middling English, что даже чисто на графическом уровне включает разный размер шрифта, нерегулярное нелинейное письмо, включение изображения в текст книги и подачу текста как изображения.

Елена Богатырева: Порождает ли такое письмо, играющее в смешение языков, собственно новый поэтический язык, который мог бы в своём воспроизведении стать надстройкой над «правдивой речью», способом её организации, или границы между ними также отпускаются/преодолеваются? И тогда язык находится каждый раз случайно, он всего лишь иллюзия, звуковой или визуальный эффект себя, так что обретения языка в собственном роде не происходит, а его «находки» не совпадают?
Наталья Фёдорова: А ведь организованное и осмысленное вовсе не правдиво – и в этом правда, которую рассказали миру абсурдисты. Моё письмо вовсе не играет в смешение языков. Оно это делает на полном серьезе несерьезности и со всей правдивостью неправды. Доказательство – в полной документальности. Это концептуалистский жест предъявления самого языка читателю в виде зеркала. 
Мне всегда было тесно в рамках одного языка, казалось несправедливым, что все мыслительные процессы сведены к этому набору звуков с такой семантикой, подчинены только одной грамматике. Чтобы преодолеть это, учила европейские языки: английский, французский, итальянский, испанский, немецкий. Проходила через их звуковые оболочки, притягательные положения губ и издаваемые аллофоны, угловатые соединения сем во фразеологизмах. Потом восточный язык - корейский - грамматику, которого я прочла как философскую книгу. Современный мегаполис - это место столкновения языков: на улице, в кафе или в университетской аудитории - одновременно звучат несколько языков. Состояние многоязычности - это правдивое звучание мира.
Елена Богатырева: Благодаря Лакану мы помним, что «язык – это нечто материальное», его фонетика и фонология, разделение которых до структурной лингвистики продемонстрировал уже фонограф Эдисона, образуют своего рода «реальное» и «символическое» языка. Вы работаете с другим поколением медиатехники, компьютером. Как рифмуются ваши медиаэксперименты в поэзии с вашей, если можно так выразиться, более «традиционной» работой со словом, или это явления одного порядка событий? Держите ли Вы дистанцию между производством поэтического языка с помощью медиа и собственным словом поэта?
Наталья Фёдорова: То, как я говорю или молчу, в большой степени определяется носителем этой информации. В не меньшей степени избираемые мной медиа определяют и специфику построения моего высказывания, и его содержание. Они идут параллельно. Ключевым стимулом начала письма становится поиск точки соприкосновения – вербальной реальности и реальности письменной, вербальных и невербальных звуков, изображения слов и изображения. Я не вижу противоречия между медиа и поэтическим словом. Медиа - это средства художественной выразительности, это способ приблизить поэтическое слово к читателю - теперь нужно сказать - зрителю и слушателю. Ольга Шишко на недавнем круглом столе «Медиа-поэзия: новый язык поэзии или фокус с гаджетом»,  говорила, что медиа – это и есть язык, и каждый художник - прежде всего поэт.
Елена Богатырева: Сегодня словечко «медиапоэзия» вошло в обиход. Прокомментируйте его. Какое будущее Вы определяете медиапоэзии?
Наталья Фёдорова: Медиапоэзия – это направление современного искусства,  в котором соединяются новейшие технологии и поэзия для того, чтобы создать синтетическое произведение языкового искусства. Особую роль в нем играет форма, материальность, или медиа такого произведения. Средствами выразительности медиапоэтического произведения становятся все чувственные аспекты реальности: слух, зрение, прикосновение. Материальные свойства медиа-поэзии делают ее не словом, а событием, передать которое невозможно на бумаге или видео - зритель его полноправный участник и со-автор. Медиапоэзия включает в себя медиа-арт, саунд-арт, сайнс-арт, в генеративное искусство и искусство перформанса. В медиа-поэтичесских работах  «Биение 2.0»  Ирины Иванниковой и Евгения Кузина зритель вводит собственные стихотворные строчки и слышит ответ на них в форме техногенной обработки звучания биения сердца художницы. В «GO/DO» Веры Щелкиной и Мириам Нагайчук новости, отпечатанные на принтере, читает вторая героиня и из них «вырывает» по букве мрачную и обыденную тайну разлада их отношений.  «Тактильный палиндром» Кати Исаевой реализует принцип чтения кожей и устанавливает чувственные параллели между фактурой предмета и слова.
Я определяю медиапоэзии будущее. И это непростое определение. Медиапоэзия часто ассоциируется с искусством «новых медиа». Под ним принято понимать эксперименты художников 90-х с компьютерными технологиями. В американском и европейском понимании электронная поэзия продолжает именно эти традиции. Однако, к примеру, новый московский проект Елены Демидовой,  Лаборатория медиа-поэзии (именно так записывает это понятие куратор лаборатории, я в дальнейшем буду писать слитно), ставит перед собой цель определить русское представление о медиапоэзии. Лаборатория медиа-поэзии возникла как продолжение двух начинаний фестиваля медиапоэзии «Вентиллятор»(2009)  и Лаборатории медиа-перформанса в ММСИ (2012). Проект только что завершился двухдневным фестивалем 15-16 марта в Московском музее современного искусства на Петровке 25. Были показаны работы Сергея Катрана, Ирины Иванниковой, Кати Исаевой, Ильи Федотова-Федорова, Элины Мухиной. Программа перформансов 15 марта включала: «Одинокое звучание» Илья Федотов-Фёдоров, Мария Симакова,  «Биение» (Ирина Иванникова, Евгений Кузин), Medusa-Bride (Лиза Саволайнен, Евгений Кузин), Линия изгиба (Анна Дикарева, Евгений Кузин). Во второй день выступили Андрей Черкасов «Ускорение», Вилена Чувалова «Apertum ianua» (лат. «открыть дверь») и я с переводом литературных часов Джона Кайли. С изначальной установкой на создание гибрида Демидова включает в производство этого вида языкового искусства художников (Олега Макарова и Patrick K. H.), режиссёров театра и кино (Георга Жено, Алексея Ершова), теоретика и практика перформанса Лизу Морозову, поэтов (Эдуарда Кулемина, Романа Осьминкина, Анну Толкачеву), математика, физика и поэта Татьяну Бонч-Осмоловскую,  и призывает нас отказаться от узкого понимания медиапоэзии. В итоговых работах выпускников лаборатории медиа – это средство художественной выразительности, форма и это может быть Facebook, принтер, голос, тактильная фактура, тело перформера и др.
Елена Богатырева: В связи с современной поэзией часто поднимается и такой вопрос, кто здесь поэт? Что он здесь делает? Можно ли сказать, что он «пишет стихи»? Или, к примеру, что он «записывает» нечто, что пришло к нему извне? Подслушанное, пришедшее как озарение или наитие? По-видимому, эти вопросы только усиливаются, если говорить о медиапоэтических экспериментах.
Наталья Фёдорова: Пишет себя язык через пальцы поэта на клавиатуре, через голос поэта, через жесты тела поэта.  Американские концептуалисты утверждают, что интернет сделал для поэзии то же, что сделала для живописи фотография – освободил от фигуративности, от необходимости изображать и отображать. Теперь субъект, за которого прежде высказывался поэт, обладает собственным голосом и  свободен сам публиковать себя. Концептуалистская поэзия провозглашает свободу от экспрессивности и предлагает пользоваться словесными ready made, или, как обозначает их Павел Арсеньев, ready written, готовыми несочиненными и гиперреалистичными языковыми объектами. Функция такого нетворческого письма в том, чтобы поставить зеркало перед читателем, зеркало интерпретации, в котором он увидит себя. Технология записи голоса  или нескольких голосов позволяют механизировать процесс регистрации речи и различных способов ее воспроизведения. Сейчас Machine Libertine работает над инсталляцией “Objective Poet” или «Объективный поэт», которая будет установлена университете Западного Висконтина. «Объективный поэт» будет обрабатывать звуки речи проходящих мимо людей и превращать их в стихотворение.
Елена Богатырева: Довольно легко отнести медиапоэзию к чистому авангардному жесту, создающему «копию всего», но нельзя ли здесь увидеть попытку преодоления такового жеста? По крайней мере, там, где Вы говорите уже не об отпускании, но о преодолении границ, чтобы быть со временем, намечается этот ход (мыслить всё не-из-машины).
Наталья Фёдорова: Можно ли назвать медиапоэзию авангардным жестом и попыткой создать «копию всего»? Наверное, да. Наверное, можно говорить об искусстве как об определённом слепке времени. Наверное, это даже то искусство, которое интересно мне. Поэтому ходить, к примеру, на традиционный балет стоит с той же целью, с какой и в исторический музей.  Отсюда и требование новизны. Медиапоэзия - это необходимость времени и отражение того, как в нём существует язык.
Елена Богатырева:На мой взгляд, тема «человек и машина» там, где она выходит из области утилитарного и попадает, как здесь, в область поэтического задания или визионерского проекта будущего, всё ещё довольно спорная. В своих выступлениях с «MachineLibertine» Вы говорите о воспитании машины, о гуманитарной миссии человека, который должен машину чему-то научить такому, что бы она делала не только чисто функционально, что становилось бы предметом её как бы свободного выбора. Вопрос, могут ли машины обрести автономию от человека, продуктивен в плане изобретения, но может ли он быть решён вполне? Да и как можно «освободить» то, что изначально выступало как подручное средство? И таковым сохраняется. Сам же человек рано или поздно осваивает всё то, что предлагает ему машина, так что любое допущение её «бесконечных возможностей» здесь знак, скорее, временной несостоятельности самого человека, проект его развития. Либо, если таковое невозможно, то мы должны говорить о «нечеловеческих» возможностях машины. По-любому.
Наталья Фёдорова: Машину нельзя никак назвать подручным средством. Чем сложнее и развитее технические средства, тем в большей мере мы можем говорить о степени их самостоятельности. Так deus ex machina (“бог в машине”) – распространённый сюжет фантастики – новое техническое  изобретение или решение технической задачи чудесным образом спасает героя. Ошибка системы – дополнительный источник выходящего за рамки системы действия. Юрий Дидевич (медиахудожник и создатель уникального в российской практике спектакля “Нейроинтегрум”, в котором действие на сцене управляется через сканирование импульсов головного мозга: команда перформера изменяет свет, звук, проекцию и положение сценической машинерии) убеждён, что именно машины делают людей человечнее. Сегодня можно говорить об экосистеме ряда машин. Смещается само понятие живого. Киборг или существо, соединяющее в себе машинное и биологическое – это реалия технобиологического искусства и трансплантологии. Благодаря популяризации художником Дмитрием Булатовым работ Эдуардо Каца, Джо Дэвиса,  Гая Бен Ари и становится ясно, что биологическое в той же мере может быть подчинено комбинаторными манипуляциям, что и механическое, что и вербальное.  О возможности освобождения от бинарности пола рассказывает диалектика квир теории, точкой отсчёта которой можно было бы назвать Киборг манифест Донны Харавей. Думаю, что дальнейшее усложнение технических систем приведет к умножению возможностей взаимного обучения человека и машины.
Елена Богатырева: Взаимное обучение, как и проблематика полуживого киборга – это, конечно, уже не приметы, но реалии наступившего будущего, которые требуют своего обсуждения. Но вернемся к нашей теме и, дабы не терять связь медиа и поэтического слова, я бы хотела обратить внимание на те ваши медиаэксперименты в MachineLibertine, где Вы используете «готовые» (написанные поэтом) тексты, в том числе и свои. Любопытно, по какому принципу Вы их отбираете?
Наталья Фёдорова: Медиаэксперимент в этом случае - сотрудничество, поэтому выбор часто определяется случайными/синхронными совпадениями. Для Machine Libertine важен как тематический, так и ритмический принцип. Синтезированный голос «поэта» выбирается наощупь. Читали много текстов и выбирали те, которые так звучат.
Елена Богатырева: Можно ли сказать, что композитор в лице Тараса Машталира выступает в качестве соавтора поэта Натальи Фёдоровой?
Наталья Фёдорова: Да. Но мне интересно опробовать здесь возможность звучания слов в связи с построением музыкальной композиции. И, скорее, это композитор сотрудничает с поэтом. Отсюда эксперименты с модификациями голоса, в результате которых голос - музыкальный инструмент.
Елена Богатырева: А что понимается под музыкальной композицией?
Наталья Фёдорова: Композиция у Тараса всегда имеет структуру и узнаваемые уровни - для него важно гармоничное сочетание. Не меньшую роль играет транслируемое сообщение, которое встраивается в его предельно стройную идею жизни и творчества как трансформации, необходимой для перехода в новую реальность. Слияние человека и технологии - это способ построения этой трансформации.
Елена Богатырева: Но тогда композиция выявляет в себе некий шаблон организации языка, структуру, дающую видимость (копию, а не оригинал) смысла. У Тараса, насколько я его поняла, она связана с его звуковой философией, в пределе реализуемой в изобретении технического медиа-интерфейса. Наверное, здесь можно было бы попытаться различать правдивую поэтическую речь и музыкальную (поэтическую) коммуникацию, реализуемую с помощью такового интерфейса. И всё же машина, в свою очередь, даёт какой-то ещё и свой образ звучания. Правильно ли я понимаю, что именно под него подбирается текст?
Наталья Фёдорова: Отчасти да, но текст здесь как бы пробуется на вкус. Предугадать по написанному тексту, как он будет звучать, не всегда можно.
Елена Богатырева: Музыка образует своего рода язык, раскрывающий своё действие в реальном времени…
Наталья Фёдорова: Язык, гармонизирующий и структурирующий реальность. Звук способен построить реальность по правилам произведения искусства.
Елена Богатырева: Видимо, здесь можно говорить ещё и о музыкальной инструментовке стиха.
Наталья Фёдорова: Инструмент – электроника.
Елена Богатырева: При этом назвать это электронной музыкой нельзя. Ваши звуковые опыты являют, скорее, разновидность звуковой музыки, примеры которой в ХХ веке известны.
Наталья Фёдорова: Я бы уточнила этот тип. Здесь речь идёт о музыке, работающей со звуковой формой языка.
- Можно тогда это назвать и звуковой поэзией.
Наталья Фёдорова: Можно, но то, что я говорила о многоязыковой поэзии - относится в большей степени к другим работам - не тем, в которые я делаю в рамках проекта Machine Libertine. Как эта, например, "На языке", созданная в со-авторстве с американским композитором новозеландского происхождения Питером Винкопом для выставки «Текстологии», которая проходила в пространстве «Четверть» в Санкт Петербурге в июне прошлого года .
Елена Богатырева: Спасибо за пример. В одном из своих текстов Вы говорите: «то, что не написано, того нет». Но, судя по этому примеру, который можно только слушать, но не понимать, какого-то «готового» (известного) смыслового кода, который бы позволил воспринять сообщение, здесь не существует? И, тем не менее, поэтическое восприятие, скорее, образуется, нежели нет. Но всё ли нам откроет здесь свойство записи, электронной или какой-то иной? Точнее, так: всё ли запись открывает, только ли она определяет смысловой код? Разве она сама не столь жёстко, как у Тараса, привязана к идее (замыслу) самого опыта, к тому, что Вы сами называете «идеологией» поэтического? Не идёт ли здесь речь о том, чтобы у-слышать не-что, что возникает как теургия языка, которую не знали до того, пока она не была записана?
Наталья Фёдорова: «На языке» - это не звуковая партитура и не звукоимитация, оно имеет единичную графическую запись и вполне конкретные референты.

flying books
lemuel
I cheated myself
TRULAUS APE
HUIT RUSSETID
diamonds in the sky
long time dead
sult hamsun
sandy hook

sigma accubitum
trapesa clostret stora lavia
lectus medius
in cornu dextro
in cornu sinistro
symposium

TRULAUS APE – это Paul Auster, или Пол Остер, автор «Американской трилогии», а «Sult», это «Голод» по-норвежски, и, конечно, роман Кнута Гамсуна. Само стихотворение – это попытка сопротивления моему непониманию норвежского языка и одновременно документирование момента. Своего рода языковая фотография. Оно собрано из того в языковых событиях на норвежском, что мне удалось понять или представить понятым, и апроприировать.
За счёт негерметичности незнакомого языка происходит сбой на уровне декодирования. Именно он не позволяет получать вербальную информацию, оставляя иные каналы – интонации, тембра и т. д. Композиция ставит вопрос о возможноcти говорения на языке - не на русском или норвежском, а на языке как таковом. Питер Винкоп создаёт такую звуковую шкалу, в которой обрывки речи накладываются друг на друга, повторяются со смещением, мерцают, колеблются от артикуляционной ясности до полного неразличения.
Елена Богатырева: Спасибо, Наташа, за интервью. Будем следить за вашим творчеством и развитием современного медиаискусства. Скажем так, надеемся ещё не раз увидеть Вас и ваших друзей по поэтическому цеху у нас в Самаре. В апреле с нетерпением ждем Вас у нас на Территории диалога в СГАУ.
Наталья Фёдорова:  Елена, спасибо за чуткое внимание к технологиям языкового искусства.  Да, надеюсь, что многое из задуманного осуществится и, в частности, при помощи моих идей удастся создать в Самаре интересный центр медиаискусства.