07 января 2012 | Просмотров: 2392 |

"Как бы резвяся и играя"

Александр Ожиганов

Конструкция одной деконструкции

1.
Итак, пятидесятилетие ждановского доклада ознаменовано на страницах девятого номера журнала "Звезда" за 1996-й год статьей Александра Жолковского "Анна Ахматова – пятьдесят лет спустя", "этими, – по определению самого автора, – вроде бы юбилейными заметками". Но, несмотря на такую скромность, Жолковский серьезен не менее Жданова. И, например, осуждает "постмодернистскую крайность, эпатажно сформулированную... Приговым в стихах о Пушкине (Во всех деревнях, уголках бы ничтожных Я бюсты везде бы поставил его А вот бы стихи я его уничтожил – Ведь облик они принижают его)". А также как будто отказывается от чересчур радикальной позиции, предложенной А.Л.Зориным: "не поэтические шедевры оправдывают человеческую, слишком человеческую личность Ахматовой, а, напротив, гениальный жизнетворческий перформанс образует пьедестал для ее посредственных текстов".
Хотя, по признанию автора, "влиятельные образы демифологизации привычных российско-советских кумиров были заданы А.Синявским-Терцем, Б.Гройсом и некото­рыми другими", его статья, разумеется, нисколько не напоминает "Прогулки с Пуш­киным", и это вполне понятно: профессор всерьез озабочен "консервативными по­литическими тенденциями в современной России. Причем эта глубинная консервативность, чтобы не сказать реакционность, может быть усмотрена не только в существенных аналогиях между сталинизмом (и его наследием) и самодержавием – православием – народностью, но и в, на первый взгляд, вполне прогрессистских рассуждениях Н.Я.Мандельштам". Иными словами, 96-й – не 46-й. И Жданову было легче. Хотя он ошибался.

По теории постмодернизма любой текст ошибочен, интерпретация не зависит от текста и сама в свою очередь только возможность ошибки, так как правильного прочтения не существует, и все лишь игра "поэтического мышления" (Хайдеггер) уже потому, что язык изначально метафоричен. Вся советская и "подсоветская", по выражению Жолковского, практика неотрывна от этой теории, хотя генеральная линия сплошных искривлений, ошибок, откатов и переломов, увы, неизменна. Доклад Жданова признан (успели-таки) ошибочным, Постановление ЦК отменено, а генеральный курс торжествует, ибо хотя доклад и ошибочен, но признанье его ошибочности тоже ошибочно, то есть ошибка в самой этой признанной Партией ошибочности, а не в признаньи ошибочности, так как доклад в самом деле ошибка, но только ошибочная, не та: ошибочка вышла! Ошиблись и Жданов, и ЦК, и ЧК, и повторно ЦК – все ошиблись. Сам Жданов ошибся вдвойне НАПИСАВ доклад (это же стало "звездным часом Ахматовой... и обеспечило ее попадание в мировую обойму") и написав ТАКОЙ доклад. Судите сами: "поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной"?.. Святая наивность! "Не понимающий... не подозревает, что если бы эти самые жалкие, исцарапанные юродивые вдруг забыли бы свою нелепую страсть и вернулись в мир, то железными стопами пошли бы они по телам его, живого, мирского человека, тогда бы он узнал жестокую силу... по пустякам слезившихся капризниц..." (Н.Недоброво) И поразительно! – "с этими формулировками не спорила и Ахматова, ценившая статью Недоброво и с благодарностью следовавшая ее урокам." Какие уж тут, посудите, "бы"! – ПОШЛА! пошла стопами по телам... как его? – человека... ПО ТЕЛАМ ЧЕЛОВЕКА капризница, барынька! Идет! – топчет-месит... А мы благодушествуем, даже благодарим, культивируем... Почему?

Во-первых. "Любителю поэзии естественным образом сладко усыпленье. То же верно и для поклонника поэта – обмануть его не трудно, он сам обманываться рад". Во-вторых. "Российский человек почему-то жаждет, чтобы им манипулировали и повелева­ли."
К счастью, профессор калифорнийского университета бдит, его не обманешь. И, в отличие от нас, он сам жаждет манипулировать, ибо "по-прежнему, хотя и написал некоторое количество рассказов, причем преимущественно металитературных (например,"НРЗБ. Рассказы", 1996 – А.О.), ощущает себя литературоведом, ...хотя и со сдвигом в сторону демифологизации, т.е. стремления не просто повторять за автором, но и как-то взорвать его изнутри... Подорвать незыблемость какого-то официального кумира... – это да." ("ЛО" 97/1) То, что Ахматова официально и неспроста (помните о тенденциях в современной России!) насаждается, как карто.. то есть как Маяковский, вне всяких сомнений: "Ахматовский культ (не побоимся этого слова) оказался долговечнее ленинско-сталинского. Он поистине овладел массами и представляет собой семиотическую реальность, заслуживающую серьезного рассмотрения". Однако этот "заслуживающий серьезного рассмотрения" культ Ахматовой, ахматовский миф, овладевший массами, литературоведа со сдвигом в сторону демифологизации не интересует, и (мнимая) цель исследования – "демифологизация личности AAA" – лишь декларируется, вряд ли, впрочем, вводя хоть кого-нибудь в заблуждение. Кроме, может быть, самого "деконструктора", берущего на себя геркулесовы подвиги: "Обьект моего полемического остранения – не столько поэзия Ахматовой как таковая, сколько весь ахматовский миф в целом и тот, так сказать, "институт AAA', который является современным способом его существования. А в дальнейшем плане, на материале этого социокультурного феномена, пересмотру подвергаются целые пласты ментальности homo sovieticus'a вообще..." Но Жолковский играючи справляется с этим. Он действительно уделяет мало вниманья СТИХАМ, но не потому, что они являют "ее отшлифованный почти до непроницаемости поэтический портрет" (и со стихами мифолог разделывается в два счета!), а потому, что они его просто не интересуют. Не интересует его в действительности и "ЖИЗНЕННЫЙ ТЕКСТ, зафиксированный в воспоминаниях", которому якобы отдается предпочтение потому, что, хотя "и он представляет собой артефакт, вышедший из мастерской Ахматовой,.. все же броня авторского контроля... дает трещину, позволяющую заглянуть за кулисы... Тогда за медальным, "дантовским" профилем великой поэтессы, пророчицы, героини сопротивления, прекрасной статуи обнаруживается мучительная и не всегда привлекательная игра страха, высокомерия, актерства, садомазохизма, властолюбия..."

Если и возникает какая-то путаница, то она обоснована теоретически (правильного прочтения не существует, интерпретация не зависит от текста). Ахматовой нет. И не может быть. Есть "Ахматова" официоза (прекрасная статуя, героиня сопротивления, хранительница устоев и т.д.) для масс. Есть "Ахматова" (одна из возможных "Ахматовых") Жолковского ("институт AAA") для избранных масс. И так далее. Жолковского не интересует ни статуя-героиня, ни дрожащая от страха властолюбивая садомазохистка, ни юродивая Недоброво, ни монахиня-блудница Жданова, ни кропательница посредственных текстов Зорина... Его вообще не интересует Ахматова. Он интересуется (или имитирует интерес, что в данном случае одно и то же) "технологией власти, которую Ахматова... разделяла с режимом", – "институтААА":

"Третья степень "пристрастности" – то, что увлекает меня сейчас в занятиях Ахматовой, – попытка произвести своего рода демонтаж ее властного мифа. (Попытка – прочесть без приставки ДЕ... – А.О.) Он не только являет собой частный случай властного мифа вообще, но и параллелен и во многом подобен мифу той власти, в оппозиции к которой, в качестве жертвы которой, но одновременно и заряжаясь энергией от давления которой, функционировала Ахматова." Которой. Профессор. Пренебрегает. Но, как доверительно он сообщает "ЛО", "просто удариться в разоблаченье Ахматовой мне было бы неинтересно, пусть это делает кто-то другой. Мне интересно работать на текстовом уровне, на уровне ее жизнетворческого текста, текста ее биографии как мифа, который она нам задала, – работать в рамках школы Ю.Н.Тынянова, Л.Я.Гинзбург и Ю.М.Лотмана." Исследователь уверяет читателей, что после его "работы в рамках" нам будет по-прежнему, если не еще более, "лирично" от Пастернака и Ахматовой, хотя бы мы и понимали их не всегда привлекательную политическую подоплеку. Политические соображения не должны отменять бартовского наслаждения текстом, что, впрочем, часто происходит с западными критиками, которые, "разоблачив" текст, перестают его любить, а любят исключительно себя и свои демиститфикации." (Попытка – прочесть без проиставки де-.)

Расхожее представление об идеологии как средстве манипулированя сознанием "идеологично", т.е. способствует манипулированию сознанием. "Ругать постмодернизм так же глупо, как и хвалить. Это понятие без реального значения, слово-чехол. Или явно спекулятивная (увы! – не в философском смысле слова – А.О.) попытка обозначить отсутствие каких-то возможностей в терминах присутствия" (М.Айзенберг). Даже если предположить (на мгновение), что идеология есть механизм воздействия на умы, целиком подчиняющий жизнь всего общества реализации заданной идеи и вспомнить притом представление о коммунизме как об обществе всеобщего благоденствия и социального равенства, то, конечно, и в этом случае можно говорить о "коммунистической идеологии" лишь в постмодернистской терминологии присутствия отсутствия, ибо надо быть воистину шизофренически чувствительным коммунистом, чтобы настаивать на том, что вся жизнь "советского общества" была подчинена реализации идеи всеобщего благоденствия и социального равенства.
Западные "идеологи" постмодернизма оказались революционнее наших доморощенных коммунистических "идеологов" – поневоле: разочаровавшись в Империи Зла, особенно после ее тихого краха ("Извините, ошиблись!"), они одновременно лишились фигового прилагательного "буржуазный", и всем стало ясно, что они вообще отвергают личность, логику, разум, язык, общество, науку, искусство, историю, идеологию – все эти "мифологемы тоталитаризма". Так революционеры превратились в сизифов, ошибочно исправляющих текст, состоящий из одних бесконечных ошибок. Пафос марксистско-бартовских "идеологов" наглядней всего демонстрирует, что их "борющиеся учения" – одна и та же "идеология", лишенная и логики и идей, и "основным вопросом" для тех и других остается вопрос о ВЛАСТИ. И те и другие потешаются над (буржуазной) наукой ("ЛО". Является ли литературоведение "чистой" наукой или оно должно быть ориентировано на обслуживание читателей? – А.Ж. В качестве страховки на крайний случай, я, конечно, не откажусь от роли "чистого литературоведа"..). И те и другие претендуют на научность. И те и другие "доказывают" свою научность насилием. Учение Маркса верно, потому что всесильно – так, кажется?.. или наоборот?.. А Словарь "Цирка-"Олимп" рекомендует критике, "все больше напоминающей светский (?) треп", бартовскую методику кодов, избавляющую "как от самонадеянной малограмотности ("я так вижу"), так и от наукообразного школярского долдонства... и позволяет вернуть интертекстуальности практический смысл". А так как интертекстуальность (см. тот же Словарь) – это особое качество постмодернистского менталитета, то нам предоставляется одна возможность – блуждать вокруг собственного отсутствия в трех, так сказать, лицах: Untermensch – Intermensch – Ubermensch. Ибо наш межеумок (Inter) и есть знаменитый гуссерлианский "трансцендентальный субьект, обладающий обобщенным, интерсубьективным (со-) знанием: ободранный Дерридой, он и сейчас живее всех живых, так как один, нивелируя творческую активность субьекта и паразитируя на чужих текстах, осуществляет интенциональную жизнь сознания эго как пресловутое ЖЕЛАНИЕ Дерриды и, наливаясь "иррациональной силой" (Unter), красуется перед нами целлулоидным суперменом (O.K.! – "Остров Крым" В.Аксенова) марксистско-бартовской "идеологии" (Uber). Ничто не "деконструирует" Жданова и/или Жолковского эффектнее и эффективнее их собственных текстов: ТАК изреченная мысль!..

"ЛО". Как назвать метод, которым вы работаете – деконструкция? Демифологизация? (Попытка – прочесть без приставки ДЕ- ! – А.О.)

А.Ж. Я скорее эклектик и по мере надобности применяю самые разные методы."

Что ж, поглядим, КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ Жолковским.

2
"Эта технология власти проявлялась, – поясняет ученый, – как внетекстовыми способами, ...так и внутритекстовыми". Внутритекстовым способам уделяется мало внимания. "Таковы, во-первых, отказ от счастья, приятия и подчинения; во-вторых, дидактическая установка на коллективизм, взаимопомощь, "мы", дисциплину верности своим, устранение индивидуального "я"; и, в-третьих, торжественная... выдача поражения за победу, делание хорошей мины... Несколько беглых цитат пояснят эти утверждения (О "школьные годы чудесные!.." Вы еще помните, кто такие гагары?.. А чайки?.. – А.О.)
НЕ ЛАСКИ ЖДУ Я, НЕ ЛЮБОВНОЙ ЛЕСТИ... (отказ от счастья)
А МЫ ЖИВЕМ, КАК ПРИ ЕКАТЕРИНЕ... ("мы")
ОРКЕСТР ВЕСЕЛОЕ ИГРАЕТ... (хорошая мина)
Я БЫЛА ТОГДА С МОИМ НАРОДОМ... (коллективная дисциплина(! – А.О.))
Вот так вот профессор читает стихи.
Внетекстовые способы занимают Жолковского больше, ими, вернее, "свидетельскими показаниями" и заполнена почти вся статья. Но центральное место отводится "обвинительному приговору институту AAA", этот текст в тексте – настоящий шедевр Жолковского, и я не могу отнять у читателей этой возможности поистине бартовского наслаждения текстом:

"Ахматова воплощала свою риторику..." – напыщенной скромности" не только в по­эзии, но и в жизни, где выдача одного за другое неизбежно теряет свой чисто условный, эстетический характер и подпадает под этические категории. Будучи исключительно сильной личностью, но оперируя целым репертуаром "слабых" поз, она культивировала вокруг себя атмосферу тайны и поклонения со стороны "своих", на которых возлагала все возможные функции... Тщательная недосказанность ее лирики имела своим жизненным продолжением кокетливую игру в таинственность и скромность паче гордости. Напряженной символичности и ритуальности поэтической манеры Ахматовой соответствует повышенная интенсивность харизматического культа самой поэтессы.
Этот "институт AAA", в полном соответствии с программой заложенной в ахматовской поэзии, успешно сочетал уникальность... – с тиражированием, групповой атмосферой и размытостью индивидуальных границ.... Парадоксальным совмещением противоположностей стал особый "элитарный коллективизм" типологически сопоставимый с оруэлловской Внутренней Партией "более равных" и послужившей ее прототипом советской партократией. Но в отличие от этой последней, потерпевшей моральный и фактический крах, "коллективная элитарность" ахматовского типа, отпечатавшаяся в менталитете интеллигенции, выжила и заняла почетное, если не господствующее, положение в современной российской культуре – со всеми вытекающими отсюда... следствиями." Учитесь, товарищи!

"Третья степень пристрастности", применяемая исследователем, привела, конечно, к тому, что участники преступной организации, именуемой "институтом AAA" раскалываются на наших глазах ("Почему они признаются?!" – недоумевали когда-то друзья СССР). И Ахматова – первая: "Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она думает, что я такая слабенькая. Она и не подозревает, что я – танк!" Впрочем, " благостная старушка" – единственная "непонимающая", и все как один свидетельствуют вместе с Жолковским: "Ахматова могла внушать самый настоящий страх. Своим моральным и физическим весом... она производила гнетущее, а то и устрашающее действие на незнакомых (доказано: и на знакомых! – А.О.) с ней, отбивая у них дар речи, память и другие... способности. Слова "робость", "страх", "трепет", "оцепенение" кочуют из одних воспоминаний о ней в другие. Дискурс, в сущности, тот же, что в рассказах о приеме у Сталина." "Свидетельских показаний" действительно сверхдостаточно: "Продолжать в том же духе можно долго, – констатирует сам исследователь. Читатели могут выбирать из запротоколированных и приводить все новые и новые по своему вкусу. Меня, например, помимо "морального и физического веса" окончательно подавили "красные штаны", перед которыми блекнут лампасы генералиссимуса: "...она лежала, вытянувшись на тахте в своих красных (пижамных штанах Пунина – А.О.) штанах, и сде­лала особенное лицо, надменное и жеманное. Это меня обидело..." (Э.Г.Гернштейн)
По одному из вариантов (их много: спасение России... и т.д.) Жолковский предпринял "демифологизацию личности AAA" из чистой любви к искусству, чтобы де "освободить стихи Ахматовой для чисто эстетического восприятия в складывающейся плюральной обстановке", но что же эстетического в стихах, программирующих "отказ от счастья" во имя какой-то там "дисциплины"? В интервью "ЛО" Жолковский откровенней: "Раньше мне вменяли в обязанность любить Маяковского, теперь Ахматову и Мандельштама." Оставив в стороне вопрос о том, кто так "изгиляется" над калифорнийским профессором, поверим ему в одном: любить Ахматову он и правда не хочет. И как ни вменяют ему это в обязанность, все же не любит. И хочет вменить свою нелюбовь в обязанность нам: "...я делаю из Ахматовой ...тоталитарного идеолога... Свою деятельность я считаю исследовательской... Подорвать незыблемость... кумира... – это да." Но и у самого исследователя, несмотря на то, что он руководствуется в своей деятельности идеями "Ницше, Бахтина, Фуко, Деррида, де Мана" и признает "властную структуру любых дискурсов", все же подорвана вера во властную природу собственного дискурса, и он не видит "особых шансов на успех, поскольку ценностные и институционные приверженности не могут быть демонтированы чисто интелллектуальными доводами". О чистоте интеллектуальных доводов статьи А.Жолковского я спорить не собираюсь. Но ей явно не достает соответствующего Постановления какого-нибудь ЦК.

3
Забавно, что юбилей ждановского доклада так ознаменован в "Звезде", но и попытка Жолковского "остранить" Ахматову не оригинальна: еще в 1990-м году А.Пурин в той же "Звезде" сообщает читателям о "специфически советском (страшно сказать –"ждановском") сдвиге ее сознания. Не случайно ей так нравились Чаплин и Кафка". Довод, достойный Лубянки. С ее же, кстати сказать, словарем: "Мы не имеем претензий к Ахматовой..." И предвосхищая Жолковского: "Теперь, когда к нам не "шлют инструктора с последней установкой", ангажированность мифами тоталитарного романтизма выглядит особенно отвратительно." И тут же А.Пуриным... дается последняя установка: "Советская классическая поэзия есть... побочная ветвь нашей лирики. Эта вытянутая в сторону огромная ветвь слишком уж триумфальна, чтобы снова зазеленеть, пустить подлинно живые побеги. Главный же ствол, за которым будущее, м.б., более тонкий, но зато и более жизнеспособный, – это ДРУГАЯ поэзия, проходящая от... через... к... Именно эта другая, главная, по нашему мнению, поэзия..." Браво, Пурин! И никакой игривости – не до жиру, когда "высокая классика невольно становится аккомпониатором побед и свершений ефрейторов и недоучившихся семинаристов, драпируя их преступления..." Жолковский уже показал: не так уж "невольно", не просто лишь "драпируя и аккомпонируя".

P.S. Всего две цитаты.

Поль де Ман: "Единственной задачей критики может стать нечто вроде империалистического захвата всей литературы при помощи риторического чтения, часто именуемого деконструкцией".

Ф.Коннор: "Теория, которая последовательно приводит доводы в пользу собственного распада, утверждает в форме дескридитации свою легитимность и уходит на края лишь затем, чтобы выработать более изощренные формы авторитарного дискурса."
Значит, все еще впереди!