18 ноября 2011 | "Цирк "Олимп"+TV" №1 (34) | Просмотров: 6434 |

Мужчина как поэт: конструирование маскулинности в современной российской клубной поэзии (Д.Воденников, А.Родионов, Р.Осминкин)

Ирина Саморукова

«Поэт» является одной из базовых мужских идентичностей, своеобразным паттерном маскулинности, наряду с «воином» и «жрецом» - ее более древними моделями. При этом «поэт» как женская идентичность до сих пор нуждается в дополнительных оговорках, в выстраивании неких оснований, в противоположность «поэтессе», которая ассоциируется в культуре с подражательностью, вторичностью, любительством. Считается, что далеко не каждая женщина, сочиняющая стихи, может называться «поэтом».

Идентичность «поэта» всегда была своеобразной экспериментальной площадкой, на которой культура апробировала новые способы «быть мужчиной». Особенно это характерно  для последних двух столетий. Достаточно вспомнить романтиков, «проклятых поэтов», мастеров русского «серебряного века» (Н.Гумилев, В.Маяковский), концептуалистов с их тотальным дистанцированием от готовых культурных ролей и масок, с их иронией в отношении конструирования лирического «я» (Д.А.Пригов). В качестве примера можно привести миниатюру И.Холина, в которой идентичность поэта отождествляется с маргинальным и девиантным мужским поведением:

Вино – «Рейнвейн», вино - «Кагор»,
Закуска – винегрет.
Напьюсь и лягу под забор.
Вот я каков – Поэт! (1.С.19)

Работа с образами маскулинности инициирована девальвацией традиционных для европейской поэзии паттернов субъекта-мужчины: «воина» и «жреца». «Я»  поэта начинает выдвигаться в центр поэтического высказывания в эпоху романтизма. Это особое десакрализованное и потому неопределенное «Я», обозначаемое как «Я поэта» и всякий раз предстающее как проблема. Именно в эпоху романтизма появляется такая субъектная форма, которая в литературоведении называется «ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ» - помещенное в реальное, а не мифологическое пространство-время авторское Я, у которого есть биографическая и психологическая конкретность. Эта историческая конкретика и есть основа нововременного «мифа о поэте», под которым понимается его целостный образ в культуре. Биографическим измерением многих современных авторов является жизнь в современном мегаполисе, где происходит интенсивная ломка гендерных стереотипов.

В современной ситуации в условиях мегаполиса имидж «поэта» оказался весьма востребованным. Стать «поэтом» - это способ выстроить свою «нетривиальную» идентичность, с которой связан некий романтический флер,  индивидуальность, непохожесть на остальных. Для молодого человека это порой еще и «экономичный» и «эффективный» способ выстроить свое мужское «я», гораздо более доступный, чем стать «воином» или «жрецом».

В поэзии, которой я посвящу свое сообщение – на примере трех очень популярных, «модных» авторов – Дмитрия Воденникова, Андрея Родионова, Романа Осминкина – маскулинность становится темой, предметом художественной рефлексии.  Перед нами  - случай рефлективной маскулинности. Иными словами, маскулинность у этих авторов представлена как проблема. Следует заметить, что поэты обнаруживают определенную осведомленность в гендерной сфере: видно, что они знакомы с некоторыми положениями гендерной теории либо с гендерной проблематикой, присутствующей в работах по современной философии и социальной теории. Об этом свидетельствуют встречающиеся в их текстах имена и отсылки. Особенно явно на вовлеченность авторов в гендерную тему говорит  название цикла Д.Воденникова «Мужчины тоже могут имитировать оргазм».

Речь пойдет о поэзии, которая бытует не столько в виде книг (хотя сборники существуют), сколько в виде исполнения перед публикой. По форме своей презентации - это клубная поэзия.  Клубный характер бытования прямым образом влияет на арт-идентичность автора. Так Андрей Родионов в одном из своих текстов относит себя к поэтам из «ОГОВ-ПИРОГОВ». Рассматриваемые авторы – особенно это относится к Родионову и Осминкину – начинали как участники поэтических слэмов. На настоящий момент они легитимированы интеллектуальным сообществом в качестве инновационных авторов. Речь идет о признании их изданиями «Нового литературного обозрения», проектами Объединенного гуманитарного издательства (ОГИ), альманахом «Транслит» и др.  Иными словами, институции признания клубных авторов вписывают поэзию в современную, начавшуюся складываться в 1990-е годы и укрепившуюся в нулевые медиасреду. Эти авторы не присутствуют на страницах «толстых журналов» - до сих пор существующего, но уже архаичного института признания серьезной поэзии.

В качестве теоретического основания анализа клубной поэзии я взяла положения о видах медиасферы французского социолога Режи Дебрэ. Под медиасферой Дебрэ понимает исторически и технологически обусловленную инфраструктуру символической деятельности. Он выделяет три медиасферы, соответствующие традиционнному, нововременному (модерному) и современному (постмодерному) обществам:  логосферу (письмо), графосферу (книгопечание), видеосферу (аудио-визуальные приборы). Каждую из медиасфер Дэбре характериризует по 17 признакам:

1. Стратегическая среда (проекция мощности);
2. Групповой идеал (и политическое производное);
3. Фигура времени и вектор (круг, линия-история), точка (сиюминутность, событие);
4. Канонический возраст (старец, взрослый, молодой);
5. Парадигма тяготения (миф (мистерии, догмы, эпопеи), логос (утопии, системы, программы), имаго (аффекты и фантазмы));
6. Символический канон (религии, системы (идеология), модели (иконология));
7. Духовный класс, владеющий социальным сакральным (церковь (пророки и клирики), светская интеллигенция (профессора и доктора), светские медиа (распространители и производители);
8. Легитимирующая ссылка (божественное (так надо, это сакрально), идеальное (так надо, это правильно), работающее (так надо, это работает));
9.Двигатель неповиновения (вера ( фанатизм)), закон ( догматизм), мнение ( релятивизм));
10. Нормальное средство влияния (проповедь, публикация, появление);
11. Контроль над потоками (церковный прямой, политический косвенный, экономический прямой);
12. Статус индивида (подданный, гражданин, потребитель);
13. Миф идентификации (святой, вождь, звезда);
14. Девиз авторитета для личности (Бог сказал, в книге прочел, по  TV, интернету и т.п. видел);
15. Режим символического (невидимое (исток) или неверифицируемое, читаемое (основание) или истинное логически, видимое (событие) или правдоподобное));
16. Единица социального управления (символическая единица Царь, теоретическая единица Вождь, арифметическая единица Лидер (статистический принцип, зондирование, котировка, аудитория));
17. Центр субъективной тяжести (душа, сознание, тело) (2.С90-91).

Из 17 признаков медиасферы для анализируемого сегмента современной поэзии особо значимыми оказываются 7 (они выделены мною полужирным шрифтом). Эта поэзия предстает как постконцептуальная художественная практика нулевых годов, озабоченная возвращением субъекта. На языке литературной критики  это означает возврат лирики к прямому высказыванию, «искренности» (призыв Д.А. Пригова еще второй половины 1990-х). 

Современная клубная поэзия (т.е. «эстрадное», публичное исполнение автором своих текстов перед небольшой целевой аудиторией; при этом аудитория активна, что особенно наглядно проявляется в ситуации слэма – поэтического состязания, когда она присуждает поэту первенство), представленная в видеороликах сети, существует в сфере современных масс-медиа. Поэтические тексты как бы вырастают из массмедийного «сора»,  позиционируются авторами как «сорняк» (образы сорных растений, мусора, отбросов часто встречаются в клубной поэзии), а присутствующая в лучших образцах преемственность с книжной традицией, традицией графосферы по Дэбрэ, как бы отодвигается на задний план. Субъект этой поэзии (речь идет не только об авторе, но и о реципиенте, идентифицирующем себя с высказывающимся) характеризуется следующими признаками:

  1. Канонический возраст – МОЛОДОЙ. В самих текстах присутствуют отождествления автора-реципиента с ребенком, подростком, новым поколением, пришедшим на смену ВЗРОСЛЫМ. Молодость субъекта не зависит от биологического возраста создателя текста (Д.Воденников - 1968 г.р, А.Родионов – 1971 г.р., Р.Осминкин – 1979 г.р.).
  2. Парадигма тяготения – ИМАГО. Она предполагает работу автора с аффектами и фантазмами. У Д.Воденникова это находит выражение в большом количестве растительных образов, которым присуща спонтанная витальность (репейник, шиповник). У А.Родионова часто встречаются образы киноиндустрии для подростков – инопланетяне, трансформеры, эльфы и т.п. Р.Осминкин любит обыгрывать фантазмы, связанные с политической составляющей массмедийного пространства. Это своеобразные идеологические «покемоны», как например, образы из его поэтического хита «Fuckin Kurshavel»: духовная надбавка / посреди ларьков/ что корчагин павка/ если есть сурков (3.С.33).
  3. Нормальное средство влияния – ПОЯВЛЕНИЕ. Тексты всех трех авторов опубликованы, но презентуются в виде авторского исполнения, текст слит с событием появления в медиасреде, аналогично рок-музыке.
  4. Статус индивида – ПОТРЕБИТЕЛЬ. Этот признак касается адресата, аудитории. Авторская стратегия как раз дистанцируется от ретрансляции массового продукта, в данном случае маскулинности, и предлагает аудитории некий эксклюзив, не навязывая его. Отсюда – ирония. Поэзия всей трех авторов иронична, это проявляется и в телесном облике автора-исполнителя, и в речевом стиле текстов.
  5. Миф идентификации – ЗВЕЗДА. Все трое рассматриваемых авторов – это популярные фигуры. Они не только поэты, но и «звезды», стремящиеся к расширению зон появления в медиа. Д.Воденников от поэтического клуба продвинулся к чему-то вроде театра с мелодекламацией. Он также радиоведущий, персонаж светской хроники, медиалицо. А.Родионов имеет опыт в кино (эпизодическая, но заметная роль в фильме К.Серебренникова «Юрьев день»), участвует в музыкальных проектах, как заметный деятель современного искусства приглашен в пресслужбу проекта М. Гельмана музей «ПЕРММ». Р.Осминкин – член группы поэтического акционизма (Дина Гатина, П.Арсеньев), оппозиционный политический активист.
  6. Девиз авторитета. Этот признак также касается реципиента текста: НЕ ЧИТАЛ СТИХИ, НО ВИДЕЛ ИХ ИСПОЛНЕНИЕ.
  7. Центр субъективной тяжести – ТЕЛО. Телесность проявляется не только в мотивной структуре текстов, но и в самом способе их презентации.

Названные признаки касаются формы, или «плана выражения». В этом смысле перед нами постконцептуальная поэзия. Она отталкивается от концептуалистской традиции, которая вывела из центра поэтического высказывания субъекта, заполнив его место игрой с семантически опустошенным, то есть выведенным из модернистской иерархии смыслов, но коммуникативно перегруженным словом. Определение «постконцептуалистская», или «постконцептуальная», означает, что на этих руинах вновь осуществляются поиски субъекта высказывания. Концептуализм осознавал себя явлением, возникшим на границах графосферы в период краха ее иерархической организации, краха идеологий. Постконцептуализм определяет себя уже в принципиально иной медиасреде, где слово уже несамостоятельно и требует презентующего и конкретизирующего его жеста, так сказать телесного носителя. Телесность упорядочивает поток коммуникации, апроприирует коммуникативную перегруженность слова, создавая невербальный контекст.

проприирующий телесный жест проникает и внутрь текста, как, например, у Д.Воденникова:
А тело пело и хотело жить,
и вот болит – как может – только тело.
Я научу мужчин о жизни говорить –
бессмысленно, бесстыдно, откровенно (4.С.26).

Для нас важно, что поиски «искренности» осуществляются как конструирование новой маскулинности.

Уже было сказано об иронии. Она создает дистанцию от создаваемого образа маскулинности. Мужское «я» - и субъект, и объект одновременно. Телесная презентация акцентирует эту иронию посредством  сценического имиджа-маски. У Д.Воденникова –  это манерная изысканность а-ля «серебряный век». В центре «мое мужское Я» в окружении растительных метафор, круговорота рожающей, плодоносящей и погибающей жизни. Мужское «Я» Воденникова объектно, ощутимы коннотации фемининности. Подобно Ахматовой,  «научившей женщин говорить», он стремится научить говорить мужчину, который не должен стесняться своего биологического несовершенства и смертности своего тела, в котором и красота, и сладость:

Я с детства сладок был настолько, что меня
от самого себя, как от вина, тошнило,
а это – просто бог кусал меня,
а это – просто жизнь со мной дружила.

Уже – всей сладостью, всей горечью – тогда
я понимал, что я никем не буду,
а этой мелочью, снимаемой с куста,
а этой формой самого куста
а этой ягодой блаженной – буду, буду. (4.С.14)

Мы видим, что мужчина осмысливается у Д.Воденникова как своеобразная форма биологической и психической жизни.

У А.Родионова присутствует анализ маргинальной маскулинности, т.е. маскулинности социальных неудачников, обитателей окраин. В этом плане он продолжает традицию Игоря Холина. Авторское «я» конструируется как включенный наблюдатель, часть этой социальной группы, сама себя анализирующая.
Р.Осминкин выстраивает провокативную маскулинность, причем не только в тексте, но и в жесте, манере исполнения. Он выбирает экстремальные точки маргинальной, даже подпольной маскулинности: от уличного анархиста-бунтаря до гея из богемной среды:

я больше никогда не буду искренним потому что не
знаю что это значит говорит могутин после того как
увидел себя на экране вы******м в два х** (3.С.24)

от левого интеллектуала (отсылки к Рансьеру, Фуко, Марксу и пр.) до невротика, одержимого комплексами и фобиями:
невротик навроде
чувственного сырья
жеманная поступь батальонов
а вот и я (3.С.25)

где оно лирическое я
вот оно лирическое оно (3.С.21)

в каждом гопнике сидит эдип (3.С17)

Рассыпающееся на осколки «я» в поэзии Р.Осминкина ищет «мужицкого»:

только всего и осталось честного маскулинного родового мужицкого
ведь мужик если подумать и есть это самое мясо
рабочее пушечное крестьянское интеллигентское…(3.С.50)

Как и у Д.Воденникова здесь актуализируются телесные аспекты маскулинности. Лирический субъект ищет смысла в пространстве поверхностных манифестаций маскулинности, подлинности среди  масок. В этих поисках  явно присутствует и политический контекст маскулинности, которая всегда конструируется в  поле властных отношений.

Можно выделить ряд аспектов маскулинности, общих для творчества всех анализируемых авторов. Эти аспекты формируют некий тренд трансформации образа мужчины в современной клубной поэзии:

1.Влечение к смерти, мужская запрограммированность на самоуничтожение. Д.Воденников избирает мифологический способ репрезентации этого влечения. В его стихах нередки образы утробы/могилы, темы нивелирования гендерных границ, акцентирование таких качеств мужского тела, которые обычно приписываются  женщине.

А.Родионов исследует социальные аспекты самоуничтожения. В его балладах (а это любимый жанр автора) изображается кризисное время – девяностые-нулевые, тематизируется социальная депривация:

Переулок упирается в болото
в этом кайф и нирвана
в скорую помощь загружают кого-то
в маечке дольче габана

коряга сирени, вишневых три дерева
и в том есть высокий полет
не гляди туда, парень, дольче потеряна
а габана сама нас найдет (5.С.49)

Время течет против жизни, пацаны обречены. Ср. у Р.Осминкина:

токсикоманы девяностых
собой заполнили погосты
ребят незлобных и простых
сменили парни нулевых (3.С.60)

Р.Осминкин симулирует психопаталогию, впадает в истерику, лезет на рожон, чтобы избыть некую травму.

2. Объектность мужского. Мужское выступает как объект изображения и рефлексии. Это заведомо слабая позиция по отношению к женскому, которому роль объекта привычна. Объектом для этих авторов быть захватывающее страшно (и сладко). В поэтическом сюжете и манере его телесной презентации постулируется своеобразный гендерный паритет (пьем, колемся, обманываем, умираем) и солидарность. Особенно это характерно для баллад А.Родионова.
3. Сексуальность. Здесь наблюдается преодоление стереотипов экстенсивности и инструментальности, свойственных традиционной мужской сексуальности. Д.Воденников демонстрирует аутоэротизм, А.Родионов - асексуальность, Р.Осминкин (и это касается не столько содержания текстов, сколько их исполнения) игры с гомоэротикой.
4. Формы контакта с аудиторией. Здесь присутствует некий вектор от нарциссизма у Д.Воденникова, который царит над аудиторией, соблазняя и отторгая ее одновременно, к А.Родионову и Р.Осминкину, которые апеллируют к некоему сообществу, часто воображаемому. В их творчестве актуализируется фатическая (6.С.201, т.е. направленная на установление контакта, функция поэтического высказывания.

Литература

1.Холин И.С. Избранное. Стихи и поэмы. – М.: Новое литературное обозрение, 1999.
2.Дебрэ Р. Введение в медиологию. - М.: Праксис, 2009.
3.Осминкин Р. Товарищ-вещь // Альманах «Транслит» и Свободное марксистское издательство, 2010.
4.Воденников Д. Мужчины тоже могут имитировать оргазм. – М.:О.Г.И., 2002.
5.Родионов А. Игрушки для окраин. – М.: Новое литературное обозрение, 2007.
6.Якобсон Р. Поэтика и лингвистика // Структурализм: «за» и «против». – М.: Прогресс, 1975.