Пастиш
Пастиш - от итальянского pasticcio - опера, составленная из отрывков других опер, смесь, попурри, стилизация.
В узком смысле, пастиш - это специфическая форма постмодернистской пародии, которая отличается от традиционной тем, что не предполагает существования лингвистической и эстетической нормы. В тексте переплетаются разные стили, манеры письма, при этом пародируется и сам акт письма как способ установить истину о мире (момент самопародии). Пастиш не обязательно связан с комической направленностью высказывания, чаще всего это нейтральный акт стилистической мимикрии, проявление интертекстуальности.
Расшатывание представлений о лингвистической и стилистической норме, столкновение в пространстве текста разных жанров и стилей, по мнению некоторых ученых, например У.Эко, встречалось и до постмодернизма и было своеобразным механизмом смены одной художественной системы другой. Нечто, подобное пастишу, можно обнаружить в творчестве художников, живших в эпоху смены культурных парадигм. Великим пересмешником был Франсуа Вийон, в поэзии которого совмещались и смешивались строго разделенные в средневековье высокие и низкие жанры, Л.Стерн, Д.Дидро - автор романа «Жак-фаталист и его хозяин».
Термин «пастиш» часто встречается в зарубежной критике. Наши гуманитарии, осмысливающие практику российского постмодернизма, долгое время предпочитали бахтинское понятие «карнавализация», близкое, хотя и не тождественное по смыслу слову «пастиш». Теория карнавализации родилась у М. Бахтина в эпоху господства в советском искусстве так называемого «большого стиля», единой идеологической и эстетической нормы, авторитарно-серьезного слова. Книга Бахтина о Рабле была направлена против убивающей искусство односторонней серьезности, эстетической закрытости и монологизма. Карнавализация - это смеховое переворачивание нормы, ее развенчание, превращение ее в объект свободной художественной игры. Однако карнавалиация предполагает существование творчески свободного субъекта и в этом смысле все же содержит в себе представление о некой норме, идеале.
Принцип пастиша, в отличие от карнавализации, воплощает сомнение в существовании «свободного художника» как источника стиля. Если карнавализация предполагает диалог субъекта высказывания с чужим словом, с позицией другого, при том что это слово всегда можно идентифицировать как чужое в пределах самого художественного произведения, то в пастише субъект высказывания оказывается буквально рассеянным в пространстве культурных языков, ни один из которых не является для него привилегированным, авторитетным, аутентичным. Различные конструкции авторского «я» в таком тексте – от субъектных форм в лирике до способов воплощения нарратора в повествовательном тексте – предстают как стилистическая маска, одна из наличных в языке культуры форм, как и любой другой элемент пародически обыгрываемого культурного текста. Пародическая игра в пастише выступает как индекс литературности, то есть принадлежности к литературе, искусству как особой практике культуры. Думается, что историкам литературы, особенно отечественной, стоит обозначить границы между «эпохой карнавалиации», одним из последних крупных представителей которой был Венедикт Ерофеев – автор поэмы «Москва – Петушки», - и временем пастиша ( творчество Виктора Ерофеева 1980-х годов, проза Вл. Сорокина, поэзия Дм.А. Пригова).
Негативный пафос пастиша часто направлен против массовой культуры и порождаемых ею мифов. Образы и жанры массовой культуры часто присутствуют в текстах современного искусства. Начиная с 1960-х годов, теоретики постмодернизма рассуждают о так называемом «двойном кодировании», когда текст может быть прочитан на двух уровнях: с опорой на коды массовой культуры (как развлекательное произведение) и компетентным читателем, способным на актуализацию кодов «высокой культуры». Однако «двойное кодирование» вовсе не означает примирение массового и инновационного искусства. Использование моделей массового искусства (например, некоторых жанров – детектива или мелодрамы) часто является лишь приемом или стратегией коммуникации с современным читателем, живущим в эпоху «восстания масс» (Ортега-и-Гассет), способом адаптации инновационного художника к рыночным механизмам. Иногда мы имеем дело с художественной рефлексией языка массовой культуры, которая в таком случае должна рассматриваться как материал художественной деятельности (творчество В.Пелевина). Иногда, напротив, коды высокой культуры, например классики, адаптируются к жанровым конвенциям массовой литературы, как в детективах Б.Акунина. Для смысла произведения считывание этих кодов имеет факультативный характер, принимает вид интеллектуальной игры, развлечения, вроде разгадывания кроссвордов.
С другой стороны, пастиш как стилистический принцип уже усвоен массовой культурой. Ярким его примером можно считать так называемым «стёб» - особый стиль в СМИ 1990-х годов. Стёб – это разновидность интеллектуального эпатажа, который заключается в провокативном и агрессивном, часто на грани скандала, снижении любых символов других социальных групп через подчеркнутое использование этих символов в несвойственном им пародийном или пародическом контекте, составленном из стереотипов хотя бы двух разных лексических и семантических уровней. Примером стёба могут служить афоризмы Вагрича Бахчаняна: «Паблик Морозов», «Архипелаг «Гуд лак», «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», иронические сентенции Н.Фоменко на «Русском радио». Всевозможные стилистические попурри и ироническое цитирование также нередки в поп-музыке и массовом кинематографе («Даун-хаус» - сценарий И. Охлобыстина).
Смотрите также: