Лорен Семиван
(Lauren Semivan)
Александр Уланов
Подробнее об авторе
Ее взгляд – на тонкость. Тонкое – то, что рвется и запутывается. Буквы. Нервы. То, что расцветает – на тяжелых стволах даже листьев нет, тем более бутонов. То, что растет – пока оно растет. Тонкое в своей весне. Отвернувшееся от нас, погруженное в собственную глубину, которая чем тоньше, тем больше. Темнота – очень тонкая. Колеблющаяся, еще не решившая, во что превратиться. Клубясь, расходясь клочьями. Линии вытягиваются из нее, отрываются и продолжают. Тонка граница, создающая тело. Слой, превращающий стекло в зеркало. Линии соединяют части черновика ночного неба.
Тонкое скрещивается, не подавляя. Не заслоняет того, что за ним. Прозрачное – тонкость в разные стороны. Укрывающее, не закрывая. Белое превращается тонким в страницу – или в сворачивающийся открывающий занавес. Или в расплывающийся дым. В прозрачном линия плывет, оставляя разгадывать – по ту сторону она, по эту, или на прозрачной границе. Не протянулась ли дуга из спинки стула дальше по стене? Предметны ли вообще некоторые линии – или они лучи? следы движения? Количество слоев мира велико и переменно. Событие существования и движения линии, которая меняет направление в каждой точке. И это направление еще и двойственно: путь из А в Б – возможно, путь из Б в А. Здесь и ускользая. И одновременно тонкое – точность.
Тонкое есть, исчезновению не подчиняясь. Не слишком нуждаясь в опоре – нить живет в воздухе, как линия на листе. Разорванное, соединяется в уме (предположение – контур, мысль движется ими – только потом стараясь заполнить; мысль – укол тонкости). Твердые стебли плюща царапают камень. Свет закрывает лицо, превращает голову в шапку, поверхности отражают его, но тонкое приобретает свет от света, вспыхивает само. Превращает свет в легкие складки. Легко перепрыгивает разделы и разломы. Длится. Рисует по воздуху, по пространству. Двоится тенью. Прорастает легкими корнями в стол или кресло, взламывая диван и картину над ним. Дрожит и передает дрожь поддерживающим его рукам. Колеблется от дыхания больше, чем от ветра. Прогибаясь, создает собственный ветер. Захватывает стену или кожу и делает ее легкой в своем движении. Говорит о приходе и уходе воды, ее волнении. Складывается страницами и вспыхивает, оставляя за собой тень обложки, нити расходятся от каждой строки.
Тонкостью раскалывающей трещины – в точке ее роста напряжение почти бесконечно. Линией письма или рисунка (китайские иероглифы произошли из трещин на панцирях черепах, буквы греческого алфавита – от птиц, трещинок в небе). Создавая разделенность, различие, неоднородность. К счастью, ничто не целостно (иначе где ему взять возможность измениться?). Но нить и сшивает – и выводит из лабиринта.
Втягивает. Открыто, чтобы предложить вплести себя в. Но для этого – стать тонким самому. Склонить голову перед тонкостью складок собственной одежды. Расщепить лицо светом, дать волосам увлечь. Стать листом для своей тонкости. Приносимая ей жертва – камень опоры. Помочь тонкому соединиться, тогда можно прослеживать его пути и улавливать с помощью его сети. Чуть заметны руки, помогающие тонкости удержаться – и помогающие создать хотя бы часть напряжений в ней. Со стороны, осторожно, не вторгаясь в центр. На поверхности – скомканный лист. Хранимое изображение – линии в линиях. Фотография – тоже из точек. «Фотография позволяет мне получить доступ к необычному, хранить записи снов и использовать неизвестное».
Более женское, чем мужское, но не то, что хранит – то, что в постоянной перемене кривизны, узелков и наклонов, за которой мужчине угнаться нелегко. Поддерживая завитки предметов в воздухе вовсе не так, как они привыкли быть – предлагая им возможность повернуться иначе, стать иными – принимая в свою невесомость их вес и меру. Вниз падают яблоки, манекены, пепел.
Напоминает о смерти. Тонки кости без мускулов, тонка шкура без лисы. Может быть, тонкое слишком отчетливо, без оттенков, которым на тонком не хватает места, которым все же поверхность. Потому может колоть, резать, душить. Знает о силе своего прикосновения – и поэтому касается себя, останавливая. Или делая прикосновение косвенным. Прямая слишком жесткая, чтобы быть тонкой. Ей надо стать предметом – хотя бы прутиком, нитью – чтобы тонкость приобрести. Не тонки нити марионетки – потому что передают несвободу. Связь не привязь. Цветы букета развернуты в разные стороны, и далеко не во все втекают нити.
Насколько свободны в своем направлении ложащаяся нить, трещина, стебель. Насколько неравновесны стопки и пирамиды. Все, что тронул, тут же натягивается множеством связей. Не сдержать ни ливень наклонных, ни путаницу кривых. Это внутри человека и между людьми, люди (кроме поддерживающей и показывающей) на этих фотографиях были бы излишни. Тонкость волос – напоминание, которое каждый носит на себе. Шторм домашних предметов. Ветер взглядов. Жилки листьев, кровеносные сосуды. В поле собирают линии, чтобы извлечь из них точки зерен.
Тонкое проникает. Играя с притяжением, желающим вертикалей, с ветром, желающим горизонталей. Волнами не поверхностей, а протяжений, связей, направлений. Корабль плывет по океану кривых – возможных путей и волн. Якорь очень тонок в море – потому и удерживает корабль, на большую поверхность море нажало бы и утащило. Тонкое может позволить себе следовать друг другу или повториться. Ритм и танец. Прутики – вертикальные нотные линии. Сухие колючки могут собраться в крылья.
Утолщение тонкости – знак напряжения, стремления, встретившего преграду (возможно, в самом себе). Поверхность отвечает стертым и проступающим, мазками кисти, эхом, прогибом паруса. Объем держит и хранит. У них получится, если они сотканы из тонкостей.