19 октября 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 26 (59), 2017 | Просмотров: 1004 |

13 текстов ни о чем

Анна Голубкова

Подробнее об авторе

Вездесущая нравственность

В тот год посреди зимы наступила оттепель, снег стаял, на проталинах начала расти трава, а кое-где даже нагло вылезли маленькие такие желтоватые цветочки.
– Возраст системы Альфа Центавра примерно шесть миллиардов лет, – сказал ты, потирая ладонью запястье.
Через весь потолок проходила длинная продольная трещина, из которой время от времени сыпались белые хлопья отставшей штукатурки.

Ненависть

Бесконечное, уходящее куда-то к горизонту поле покрыто желтоватой травой. Низкое серое небо с какими-то рваными облаками, похожими на комки слежавшейся ваты. По дороге через поле бредет человек в резиновых сапогах. Человек тянет за руль чертовски грязный велосипед, к багажнику которого привязано пустое жестяное ведро. Ведро, естественно, громыхает на каждой колдобине. О чем может думать этот человек? Наверное, что-то вроде «эти бедные селенья». А вот и нет! «Гей, Марыська, Марыська, Марысечка! Еть твою трах!» – думает он каждый раз, когда колесо подскакивает и начинает греметь ведро, привязанное к багажнику велосипеда.

Снежный переворот

В этом помещении царит поразительная чистота. Натертый до блеска паркет, бледно-кремовые обои, ослепительно белый потолок – все это имеет вид какой-то совершенно нечеловеческий, как будто тут проживает незримая, но очень требовательная к гигиене божественная сущность. Это ощущение поддерживается абсолютной пустотой комнаты, в которой нет ни одного предмета мебели и вообще ни одного видимого глазом объекта, даже крошечной пылинки. Два высоких окна закрыты плотными белыми шторами. Судя по легкому полумраку, сейчас где-то самое начало второй половины дня. Дверь тоже белого цвета. Широкая, из плотного дерева, с фигурными филенками, тщательно прокрашенными белой краской, в этом сумеречном свете она почти сливается с кремовыми стенами. В результате комната похожа на правильный светлый куб, одной стороной поставленный на темный, слегка поблескивающий паркет. Пустота, тишина и почти полный покой, потому что снаружи не доносится ни одного звука. И в этой полной тишине на белом потолке вдруг начинает проявляться извилистая трещина. Сначала она похожа на тоненькую паутинку, но с каждой секундой линия становится все четче и заметнее. Трещина все удлиняется и удлиняется, пока пятно не принимает форму вытянутого овала с острыми зигзагообразными краями. И тогда с шипящим шорохом и каким-то злорадным шуршанием слой плотной, потемневшей с обратной стороны сырой штукатурки отрывается от потолка и с глухим тяжелым шумом падает на пол.

Боги гнева

– На нашем тренинге вы научитесь правильному успешному общению, – сказал человек в несвежей рубашке и перекрученном галстуке.
В лесу снег лежал большими рыхлыми сугробами. Ветки сосен и елей гнулись под тяжестью прилипшего к ним снега. С ветки на ветку перепархивали какие-то бойко щебечущие птицы. Вглубь леса тянулась глубоко продавленная лыжня. Где-то там вдалеке мелькнула едва различимая фигура бодрого лыжника.
– Ну а правильное общение даст вам возможность достичь успеха, полностью измениться и улучшить свою жизнь, – продолжал говорить человек, явно страдающий одной из форм тяжелого похмелья.

Весна на Краснопролетарской

«Анечка-а-а просила снять маечки», – хрипло пропело радио и внезапно смолкло. За окном слышался настойчивый стук капели, падающей прямо с крыши на железный подоконник.

Два часа подряд

«Если хорошенько вдуматься, то мы же все измеряем временем, абсолютно все. Нельзя помыслить ни одного предмета, ни одного абстрактного понятия, к которому была б не применима категория времени», – думал человек, сидевший на самом краю скалы и смотревший, как медленно скатывалось к краю горизонта красноватое вечернее солнце. Перед его глазами расстилалось безбрежное водное пространство. Где-то далеко внизу волны бились о скалы, рассыпаясь белыми бессмысленными барашками. Человек положил ногу на ногу, сунул руку в карман, достал оттуда маленькую трубочку, несколько раз щелкнул зажигалкой и не торопясь затянулся. «И даже вечность, – продолжал думать он, – есть всего лишь одна из вариаций времени. То есть безвременье, кажущееся отсутствие времени является всего лишь крайней степенью сгущения той же самой категории». Линия горизонта перерезала солнце пополам, и по слегка сморщившемуся морю побежали мигающие блики. Человек затянулся еще раз и мысленно усмехнулся. Проблема субъективности восприятия категории времени по-прежнему продолжала его занимать.

Две дудочки бздуна

В том году в каком-то прямо-таки необыкновенном количестве уродилась черноплодная рябина. Ветви, сгибающиеся от тяжести терпких темных гроздей, свешивались прямо в канаву, почти доставая до мутной, поросшей ряской воды. Один сосед по даче с упорством, достойным лучшего применения, пытался при помощи газонокосилки привести в порядок траву, растущую какими-то похабными клочками, – с детства его мечтой был красивый и ровный газончик в английском духе. Второй сосед меланхолично чинил порванный после очередной пьянки круглый резиновый бассейн. Ни тот, ни другой даже и не подозревали, что в подвале небольшого деревянного домика ждет своего времени нечто способное раз и навсегда перевернуть их размеренную устоявшуюся жизнь.

Слово “любовь” просьба не упоминать

На этом поле всегда было много камней – и больших валунов, и булыжников среднего размера, и мелкой округлой гальки. Иногда даже казалось, что их собрали сюда со всей округи специально с некими целями ритуального характера.
– …понимаете, во многих культурах существует поклонение камню, – продолжал говорить седовласый профессор, тыкая палкой в небольшую аккуратную кучку светло-серых булыжников, – что и заставляет предполагать во всем этом некое предварительное намерение.
Чуть поодаль стояла небольшая группа внимательных слушателей – то ли студентов, то ли просто случайных прохожих, то ли тайных служителей этого самого каменного культа. В любом случае в ближайшие полтора часа профессора явно не ожидало ничего хорошего.

Тревога пожарная

Высокие пирамидальные тополя над низкими приземистыми хатами. Пыльная проселочная дорога с обочинами, поросшими травкой и меленькими фиолетовыми цветочками. Солнце стоит почти в зените. Его лучи отвесно падают на землю, создавая атмосферу расслабленного благодушия и какой-то особенно тягучей неторопливой лени. Ветер едва колышет верхушки уже начавшей желтеть пшеницы. Прямо посреди поля, раскинув руки, ничком лежит человек. Тишина, покой и почти полное отсутствие мыслей. Человек переворачивается на спину. Над головой огромное ослепительно синее небо с тоненькими полосками полупрозрачных облаков. Все звуки приглушены и доносятся словно сквозь слой хорошей дореволюционной штукатурки. Где-то вдалеке раздается ленивый и протяжный удар колокола, но и этот звук сразу же вязнет в жарком и плотном летнем воздухе.

Мультипликационная походка

– Невозможно жить только с одной девушкой, – мечтательно произнес мужчина средних лет в изрядно обтрепанном светлом свитере. – Одной всегда мало. Ведь они такие разные, и каждая как бы проявляет во мне самом что-то особенное, совершенно недоступное в общении с другой. И мы всегда даем друг другу нечто важное, обогащаем эмоционально и духовно. В этом – в любви и полной свободе – как раз и состоит прелесть таких отношений.
За окном плотной стеной, как будто на небе только что опрокинули ведро, пошел снег. Большие белые хлопья, медленно кружась, падали на землю и покрывали все огрехи и недостатки работы местных коммунальных служб. Впрочем, пространство под окном оставалось белым и чистым всего лишь несколько минут, ведь кто-нибудь из прохожих непременно норовил наступить тяжелым ботинком с грязной ребристой подошвой на ровную белую сверкающую поверхность.
– А вот в понятие любви у греков…, – широко зевнув, лениво заметила ты.
Сказывалась усталость от двух бессонных ночей, заполненных попытками оторвать от стены намертво приставшие к ней обои.

Восходящий поток

Каждое утро сосед включал дрель и начинал сверлить. Будни это были, выходные или какие-то праздники – значения не имело. Ровно в 8:37 раздавался противный тянущий звук, завершавшийся на редкость мерзким вибрирующим воем, после чего за стенкой начиналась старательная долбежка, иногда прерывавшаяся короткими и от того особенно мучительными паузами. Резкие взвизги сменялись равномерными энергичными завываниями, а потом и унылым затихающим жужжанием, словно дрели тоже нужно было сделать передышку.
– По-моему, у него прямо-таки эротические отношения со стеной, – сказал ты, вытаскивая из пачки очередную сигарету.
И действительно почему-то очень легко можно было представить, как этот неведомый человек, закрыв глаза, кончиками дрожащих пальцев ощупывает все эти бороздки, ямочки, канавки, углубления и выпуклости шероховатого, чуть теплого бетона, как припадает к стене щекой, прижимается всем телом и впитывает, впитывает эту суховатую безжизненную энергию.

Экзистенциальная безнадега

«Путаница происходит из-за того, что слово «инкуб» начинается на «ин», то есть сразу же возникает ассоциация с «инь», женским началом, – думала она, сидя в мягком уютном кресле и держа перед собой тонкую, розового фарфора чашечку с чаем, – потому и кажется, что инкуб – это женская демоническая сущность. Меж тем дело обстоит совершенно наоборот: это инкуб как раз является девочкам, а суккуб – мальчикам». Этажом выше шла какая-то своя отдельная жизнь: там ходили, громко топая, по пружинящему деревянному полу, с шумом роняли на него тяжелые предметы и время от времени резкими высокими голосами, проникавшими даже сквозь специально сделанную звуковую изоляцию, выкрикивали друг другу какие-то ужасные оскорбления. «Однако если хорошенько подумать, – продолжала размышлять она, – то инкубы и суккубы – это ж ведь одна и та же эротическая сущность, которая при желании может оборачиваться девочкой, а при желании – мальчиком. Главное тут не форма, а содержание, то есть сила эротического влечения, его, так сказать, полная и абсолютная неотвратимость». За окном между тем было тихо и спокойно, почти как на кладбище, и только соседи сверху продолжали свои никому не нужные бессмысленные разборки.

Цвет мертвого хамелеона

– Ни в какие переговоры я вступать не намерен! – решительно сказал мужчина в серой, лихо сдвинутой набок шляпе. Небольшая группа хулиганов и не подозревала, что угол наклона этой шляпы был выверен буквально до миллиметра. Эта судьбоносная встреча состоялась в углу старого запущенного парка, куда обе нечаянно столкнувшиеся стороны забрели в поисках необходимого им на тот момент уединения. В парке было темно, сыро и почему-то пахло слегка передержанными пирожками с капустой.
– Вы можете получить только от дохлого осла уши, – добавил мужчина с той долей легкости и небрежной грации, которую его оппоненты в силу присущей им грубости восприятия никогда бы не смогли оценить. И следует заметить, что он имел в виду именно то, о чем говорил.