24 марта 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 24 (57), 2017 | Просмотров: 2294 |
Стихи из сборника «Хвала Предполагаемому»
Рене Шар
перевод Евгении Егоршиной под редакцией Александра Уланова
От переводчиков:
Сен-Жон Перс говорил, что Шар — это архитектор, возводящий постройки на молнии. Шар вошел во французскую литературу с младшим поколением сюрреалистов, но всегда сохранял дистанцию от них, как в политических взглядах, так и в средствах создания текста, никогда не теряя сознательного, действительно архитектурного, контроля за движением образов – от чего оно становилось еще сложнее. «Когда поэзия Шара кажется темной, это происходит от неистового сжатия образа, от сгущения света, которое лишает его бесплотной прозрачности, столь нами обожаемой лишь за то, что она не требует никакого усилия от нас самих. Но это темное пятно на залитой солнцем равнине скрепляет собою широкие пространства света, где ясно видны лица» (Альбер Камю).
Стихи Шара – яркость и ярость (один из его сборников так и называется «Ярость и тайна»). Трагический оптимизм, говорящий о любви, радости, боли, тайне так, чтобы не тревожить их. О гибнущем, разрушающемся – но встающем снова и снова. Основной принцип поэзии Шара – свобода. Свобода сочетаний слов поддерживает свободу действий человека. Шар часто предпочитал действие разговору – и в 1941-1945 сражался в отряде партизан-маки (что не помешало послевоенной дружбе с Хайдеггером). Шар никогда не путал, по его собственному выражению, бунт с раздражением. Это помогло ему избежать судьбы стольких эффектных бунтовщиков, которые в итоге становятся полицейскими или их пособниками.
В России Шар известен гораздо менее, чем следовало бы. В сколько-нибудь значимом объеме его переводил только Вадим Козовой более 40 лет назад, еще при жизни поэта. С тех пор редкие публикации по нескольку стихотворений. Но наконец вышла в прошлом году отдельная книга Шара в переводе А. Добрынина. В ситуации глухого времени необходим опыт поэта, который мог писать о радости и во время оккупации его страны – одновременно с болью и усилием сопротивления. «В нашей тьме красоте не отводится место. Все от края до края принадлежит красоте».
Богатый слезами
Когда и в самом деле закончена школа, что продолжали посещать в тайне от своих лет, над тобой сгущается ночь. Что толку сиять, богатый слезами?
Служанка-прохожая, то слабая, то сильная, чей настоящий хозяин нам неизвестен, тень прорезает, вокруг запоздавших плодов хлопочет.
Что делает облик наш неспособным укрыться: держимся за протянувшееся существование на полпути от манящей колыбели до смутной земли. Способны предвидеть события, но не момент их прихода. Нежданные, нас застигают врасплох.
Прекрасен миг, когда человеку не нужен кремень и солома, чтобы разжечь костер, когда огонь вспыхивает от шагов, превращая человека в свет Всегда, вопрошающий факел.
*
Развертывание под корой,
Излом ветки.
Склониться к ветке с помощью только ветра.
Слезы росы;
Соль вечеров.
Склонившись, держусь за свое тело, за свой сопротивляющийся дух, как держатся за высокий карниз, боясь отпустить его, за слушание собеседника: вот оцепенение всей моей жизни.
Мы раздроблены тысячей наших намерений.
Нашего завтра нам недостаточно.
Завтра должно стать достаточным.
Мучительным будет завтра,
Таким, как вчера.
Быстрее, нужно сеять, быстрее, нужно пересаживать, таков призыв этой большой Гулянки, Природы; брезгливому, даже измученному, мне нужно сеять; страдающий лоб исцарапан, как черная доска местной школы.
Внезапный союз души со словами мишенью врагам. Такое освобождение из тюрьмы – лишь переход.
Секрет, не вернется ли он к себе завтра? Тот, что растет, кажется, собирается все ближе для вдохновенной ночи, как для узорчатого дня.
Мне снова встречается король в таких потасовках,
О стебелек репейника, прибранный в мой ягдташ!
Душа обнажена, а существо лохмато.
Де Сталь удалилась не шагами по снегу, становясь известной на полу моря, потом в шерсти дороги.
Человек – может быть лишь вещмешок неизвестного, потом прозванного богом? Предчувствуемый, никогда не задетый? Тираничный и капризный?
У Мандельштама было зрение, что очищает и приближает крайности, создает им имена. У него мы воспринимаем дрожь земной коры, ее разделяемые благочестия, привилегию вдохновенных, кто соединяет основной огонь человека с влажностью многозначных смыслов.
Зачем менять наклон пути, что ведет от низа до вершины, на который у нас нет ни времени, ни сил, чтобы полностью преодолеть?
Искусство - это действие удушья, трагедии, прерывно просеянных вторжением радости, что наводняет место, затем уходит снова.
Оставим энергию и возвратимся к энергии. Мера Времени? Искра, под стрелами которой мы появляемся и вновь исчезаем в выдумке.
Единственная свобода, единственное состояние свободы, которое я безусловно испытал, это в поэзии, которую я достиг, в ее слезах и сиянии некоторых существ, пришедших ко мне из трех долин, и та, что была любовью, меня умножила.
Область письма так труднодоступна от низа до обрыва, но притягивает.
В любой момент нужно изгонять из себя то, что тревожит этот источник и гнет камыш и тростники, близкие Любимой. Больше места на планете, даже когда теснимся.
Пахотная земля, сон умный и не жалеющий крови, если желает ускользнуть.
Теперь я оставил свою судьбу. Я потонул. Пока не завершится настолько глубокое мое несчастье, я буду встречать в канале, перед рассветом, рябое лицо звезды.
Это все та же непрекращающаяся битва - битва неблагодарных: имя без вещи, тогда как там называют вещь именем. Мешал отсутствующий? Я тот отсутствующий, никогда не увиденный дважды.
Я мирно уснул под деревом; когда я проснулся, я был окружен врагами, оружие приставлено к моей голове, другое - нацелено в сердце; и что же, знало ли сердце?
Разочаровать другого - значит вылечить его от плохого, которого у него, по его мнению, не было, освободить его. “Ты останешься на коленях в воздухе на стене своего сомнения”.
Я терплю, когда я задыхаюсь, и когда ты возвращаешься в сон. Колошение.
Земля знаков внимания, не верить ей долго. Нужно знать, что траур чаще всего постоянен, как только праздник брошен, лишен мачт.
Теперь, когда свеча испытывает отвращение к жизни, умение слушать краснеет в окнах.
Слишком воинственные песочные часы прокрадываются в древнее Время, и не без возврата.
Взгляд на землю
Лепестки раскрываются и ложатся, выходят за круг, сопровождаемые смертью, на мгновение заместители сердца, отвергнутого розой.
Роза, подобие храброй звезды, чей более дальний аромат стал бы осязаемым, дающим ей цвет необщего небесного светила.
И вот она, бесформенная, просящая у молний в небе немного их гнева… Земля, вожделение мародеров, вчера готовая нас к себе заманить! Синеватое мерцание нас достигло только что.
Один из них сказал, подняв палец: “Это звезда крыс! Она единственная в тени для меня останется прозрачной”.
Спора причина! Но жалобы на несчастья, на удар наверняка.
Роза смущенному числу, где правят старики и дети, на этом неопределенном основании конец сражения. Падение лепестков розы. Рассеяние звезды.