21 февраля 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 24 (57), 2017 | Просмотров: 1990 |
Жаккард
Татьяна Риздвенко
Жаккард — крупноузорчатая ткань сложного или простого
переплетения, раппорт которого по основе
содержит более 24 разнопереплетающихся нитей.
Про эту Олю я сначала прочитала в книге. Пятнадцать лет назад книга ещё и книгой не была, - публикация в толстом журнале.
Прозаический опыт любимого поэта.
Я, копирайтер рекламного отдела фармацевтической компании, читала с монитора этот роман, электронную версию, три дня, до бордовых глаз. Потом роман вышел отдельной книжкой, и я всё читала её. Раз в год, не реже.
Но речь не о книге, об Оле.
Данная Оля, любовь всей жизни главного героя, и не его одного, была выведена в книге такой теплой, обольстительно живой и просто обольстительной, что у меня, на пару с главным героем, болело и щемило сердце.
Нигде, кстати, не было сказано, что Оля красива, но много говорилось о её прелести.
В паутину этой фатальной прелести попадали по очереди все герои романа, и я вслед за ними.
Собственно, главной фишкой романа, его сердцем и тайной была описываемая девушка. Роковая женщина, чьи женские чары запустили механизмы сразу нескольких трагедий и разбитых жизней.
Такова была Оля из книжки.
Любой женщине, предположу за всех, наверное, хочется этого. Поразбивать ребром ладони пару, тройку, ну, пяток – и достаточно - мужских сердец. А потом пусть всё хорошо, суженый, дети, внуки, счастливая старость с любимым мужем.
Короче, книжка, Оля в ней, другие герои.
Параллельно течёт живая жизнь, моя собственная, тоже небезынтересная. Есть что повспоминать.
Однажды на мой поэтический вечер, где публики было не много и не мало, пришла незнакомая женщина. Скандинавского очерка, сухощавая, такая норвежская принцесса.
Пришла, представьте, потому что ей нравятся мои стихи. А не просто зашла на огонек в ОГИ в Потаповский поесть их пельменей с бараниной.
Приятно, чёрт.
У меня поклонников не тыщи, я ценю и обожаю каждого.
…Я её как-то не сразу разглядела, эту Лизавету. Однако преисполнилась ответного чувства. Получила в подарок книжку стихов. Тоже поэт. Немудрено…
Кто в Потаповском не поэт, тот прозаик, критик или культуртрегер, пятого не дано. Пьют и слушают друг дружку.
Оля из книжки, кстати, тоже писала стихи.
Обменялись мы с этой Лизаветой электронными адресами.
Я её стихи встречно полюбила, вчитавшись, написала эссе про эту книжку, действительно очень хорошую.
И мы стали ходить друг к другу на литературные вечера. Следить, что называется, за творчеством друг дружки. Приятельствовать.
Все чаще видясь с Лизаветой, я, между прочим, проникалась ее красотой, элегантностью, космополитическим шиком.
Она мне, по близорукости, как-то не сразу раскрылась.
Она оказалась клёвая, эта Лизавета.
У неё был неожиданно низкий для такой высокой женщины голос. Какой-то необычайно обаятельный еле заметный изъян дикции. Медленная расцветающая улыбка. Правильное чувство юмора и готовность поржать симпатичным басом. Особая замедленная пластика, контрастная московской суете.
Видели, как подснежник распускается в учебном кино? Разворачивает плечи, поднимает голову, выпускает из зеленого белое… Вот типа того.
И сексуальная. Мужики всех возрастов буквально цепенели и слетались к этой Лизавете, как мотыльки на дачный абажур августовским вечером. А она, как абажур, просто тихо сияла, и ей не нужно было суетиться, действовать и чаровать.
Однажды на девичнике, организовывать которые Лизавета была большой мастерицей, мы даже пили, помню, не за красоту, молодость и здоровье – а, одним махом, за либидо.
Мы дружили себе, а книжку ту я всё перечитывала, не могла остановиться. Там, кроме Оли, мне хотелось разгадать ещё двоих, одного – особенно. Он тоже прописан был с особой страстью и портретностью, будоражил о-го-го как, жарил со страниц властным и трагическим обаянием.
Как-то ехали мы маленькой компанией с какого-то литературного вечера, происходившего в ближайшем Подмосковье. На заднем сиденье со мной оказался симпатичный З, редактор толстого журнала. Беседовали. О литераторах, о ком же ещё. О моем любимом поэте, записавшем вдруг дивную прозу. Они с З дружили, а я ограничилась тем, что написала рецензию на его книжку.
Разговор свернул на мой любимый роман. Я спросил, а К – кто, знаете? З назвал имя известного переводчика. А Н? - ещё имя (этого я не знала). А Оля? Как же, это Лизавета.
Ё-моё! Как я не догадалась, не почувствовала! Сходство ведь было поразительное, а магнетизм Лизаветин я описала, как могла. Всюду были разбросаны улики и намёки, правда, не сходились возрасты, даты, все было перемешано, помещено в другую эпоху, приправлено околополитическим скандалом, что и сбивало с толку.
Уверена, люди, участвующие в литературной жизни города регулярно, а не как я, разгадали этот простой ребус немедленно. До меня дошло, как до жирафа, и не дошло б, если бы не З.
…Что касается очевидного. Смотрите, что получается. Виртуальная Оля - марионетка в руках автора, которому, она, вероятно, по-женски насолила, понятно, как. Он умертвил её в конце повествования. Она, Оля, и живая Лизавета, выходит, на пару морочили мне голову. Неумышленно, конечно. Так Гумберт разгадывал стилизованный под вестерн, по факту – мюзикл, простейший, на выходе, ребус измены и похищения. С «Лолитой» эту мою любимую книгу, кстати, упорно сравнивали, особенно ту её часть, что посвящена расследованиям и запоздалым открытиям.
Я же, смотрите, фактически дружила с персонажем любимой книжки, тоже как бы вплетясь в повествование, но за его рамками.
А, персонаж, понимаете, ценил мои стихи.
Сам пришёл знакомиться.
……………………..
Интересно, что после разоблачения Оли книжку я прочитала всего один раз.
Последний. Она, книга, как-то исчерпалась для меня, я от неё освободилась.
Так женщины кладут на полку роман, с мужчиной. С облегчением, с чувством полной от него свободы. Они могут теперь смотреть вперёд, вбок, вдаль, как муха с её фасеточными сферами, видеть весь мир, а не одного, блин, единственного.
Кстати. Сама Лизавета теперь пишет прозу. Что как бы продолжает жаккардовую традицию вплетать себя и других в литературу и морочить голову читателям этим узорочьем…
Завтра пойду слушать.