25 октября 2015 | "Цирк "Олимп"+TV №18 (51), 2015 | Просмотров: 1568 |
МАЙНОР УАЙТ
Александр Уланов
Подробнее об автореЕму достался язык, на котором фотография и тишина одинаковы: still. Оно же и перегонный куб – место очистки превращением.
Очень много темноты. Предмет в окружении чего-то еще, существующего, но пока не встреченного (может быть, даже пока не появившегося). В колодец этой тьмы – в скафандре со шлангом, как в воду. Тьма – свобода на фоне тяжелой лепнины помпезных этажей. Тьма превращает каждый камень в способный вспыхнуть уголь. Но острия света в темноте не менее тревожны, чем клинья темноты, раскалывающие белое. Фотографии – листья на земле от прошедшего шторма. Трещины не обязательно в камне – между упавшими листьями тоже разломы. Белый лед на лужах – замерзает воздух в его призрачных течениях.
И двери. Хранящие след вошедшего – но и не пропущенного. Хранящие отгороженность – но и размыкающие ее. То несущие на себе окна соборов, то притворяющиеся дверями книжных шкафов или гардеробов. Заколоченные снаружи, притягивающие светом изнутри. Открывающие битое стекло заброшенных окон и лестниц. Отражающие и стиснутые. Занавеска сворачивается в белую молнию в двери.
Сопровождая фотографию словом. «Огни горят на косяках дверей. Пламя горит через коньки крыш» - но одновременно и через горные хребты полюсов. Слово умеет сказать не одно. Фотография – представить не одно. Тьма может быть водой за расколотой тонкостью льда, но и тенью или краской на льду. Одна линия пересекается с другой или обнята ей, поднимаясь в пространстве? Касаясь листьев, встречу я тень или воду? Свет или рыбы в воде? Провал в поле или пятно на снегу? «Грохот хлопающих дверей – открыты или закрыты?» Светлячки на дереве или кристаллы инея? Узоры пены прибоя на камнях - или узоры инея на окне? Приход новой краски на стену или исчезновение старой?
Круг, в котором еще круг, похожий на пену. Не раковина, не тарелка, но нечто существующее, только еще не узнанное (но уже чуть встреченное). Фотография – не абстракция, за ней всегда что-то есть. «Тугая пружина линии между реальностью и фотографией должна быть безжалостно натянута, но не должна быть сломана». Чтобы не был потерян вопрос: «что вышло мне навстречу?» Потому что это не только контур и цвет, но большее – предметы с их жизнью.
«не равное эквивалентное
не метафора эквивалентности
не обозначающее но также существующее
не знак прямое соединение
с невидимым резонансом»
Не обнаружение за вещами чего-то более высокого, чем они (одного и того же), а встреча вещи в ее собственных высоте и различии. Переплетение всего, от атома до солнца, от события до ситуации. Символы идут не свыше, а из предметов. Он жалел чистого фотографа, у которого нет ничего, кроме фотографий, и чистого поэта, у которого ничего, кроме стихов. Волна ловит берег исчезающей сеткой пены.
Сфотографировать – сказать этому «да». «Объект вашего внимания утверждает ваше присутствие». Невнимательный не существует. Мир трещин вокруг вбитого гвоздя. Взгляд в деревья травы, в камни кристаллов соли. Малое развивает глаз, чтобы он смог видеть детали в большом – и понимать, насколько странно и оно тоже. Фотография делается мгновенно, но нужны многие часы взгляда, чтобы сделать ее своей – или отвергнуть. «Помогите мне найти возможности, которые предложат друзьям открытые фотографии, которые предоставят им шанс замкнуть круги вне их закругленности».
Наблюдающее сознание – чистая фотопленка, не несущая никакого изображения, но готовая его мгновенно встретить. «Чему я буду дан сегодня?» Идти и ждать, пока выстроится последовательность – и пока она уйдет, освобождая место новому пути и ожиданию. Вслед за радостью фотографирования в лучах света – радость выбора, монтажа, редактирования в свете сознания. Начиная с образами выше понимания – завершая с образами позади. «Найденное как есть» - лишь общее место, сухой и мертвый ствол, пока не выросли ветви связей, а тогда оно уже не «как есть». Занавеска превращается в айсберг. Изгиб сосульки делает ее костью.
Свет пишет не только серебром на пленке, но и на земле тенями. Тени порой плотнее предметов – и отваживаются встретиться там, где предметы не коснулись друг друга. Растекание грязи проявляет структуру поверхности – так грязь работает светом. Фотография превращает чад горящих автопокрышек в чистое пламя. То, что казалось пробоиной, держит линии. «Фотографирование – преобразование фотографа, как гусеница ест листья и превращается в бабочку».
Лицо – рядом с текучестью дерева или камня, рядом с пробоинами во льду или краске, потому что оно тоже течение и пробоина. Есть внутренние пейзажи смотрящего, которыми могут оказаться кристаллы льда на окне или расщепления камня. Фотограф ищет эти внутренние пейзажи. Песок – промежуток между волнами моря и волнами камня. Он превращается в рыбу-иглу, плывущую над норой, которая тоже песок. Пальцы – тени на нем. Гладкость обветренного камня – хорошая подушка? Полосы земли лежат вдоль друг друга, полосы неба расходятся. Дерево течет гораздо дальше камня. Но камень старается создать дерево трещин. В горизонтальном лесу вода приходит внезапно, из-под земли.
Внутренний дым камня, волны его внутреннего моря. Лунки в камне – присоски вроде осьминожьих, которыми камень держится за воздух. Глаза водорослей со дна соли, свет остановленного песка. «Иероглифы перемены – лед и снег».
Текст – не описание, а событие. Фотография – не картина, а действие. Фотокамера играет роль. Почему бы не перевести театр в фотографию? В пьесу входят и жест разведенных рук, отклоняющий другие руки, и дрожание маски на лице, и щепки раскрытого дерева. Но это обращение к человеку, ушедшему во тьму одежд – или к его тени? И человек – забинтованный или связанный? Лодка, потеряв борта и плавание, становится бомбой. Трухлявое дерево, тяжелые слитки войны.
«Капралу Чуну мой всегдашний вопрос
Убийца и убитый
В слепом повиновении нации
Смыкают ли наши пальцы на спасении»
Узлы мускулов и угадываемые за ними узлы костей ступни мало отличаются от волн камня, по которым она идет. Насколько неровен мир. Насколько нелепо и скучно стремление к гладкости. Его гнев – на того, кто избегает солнца весны, потому что солнце лета убивает. Он сравнивал любовь с топором, воткнутым в распаханное поле. Камень обнимает камень. Уголь течет к своему окну, чтобы сгореть в нем. Время выясняет, что в камне спокойней всего. Доли твердости и доли бега.
Графика земли, встреча линий плуга с трещинами сухости. Дома – стоящие на сухой пустой земле, готовые в любую минуту уйти. Дерево, высохшее так, что камень живее. Гибкие руки высоковольтных рубильников. Надгробия цвета тумана. Свитки краски (цвета) открывают свет за ними. Так большие камни выныривают из мелкого гравия в небо набегающей на берег волны.
Подойти при помощи камеры к предметам настолько близко, что оказаться за ними, например, во сне, который тоже реальность. Открывать предметы, чтобы смотрящий мог войти. Но и пространство, чтобы смотрящий шел сам. Мы теряем, фотография помогает удержать и вернуться. Каждый момент понимания – день рождения.
«Когда только камера разделяет нас, жизнь ускоряется». Уверенность в сказанном/увиденном превращает стекло камеры из канала в барьер. Ровные линии пола упираются во время пятен стены. Но остается возможность обогнать неопределенностью фотографий собственные утверждения. Фотография антимистична. Она дает вглядываться, оставляя окончательный ответ и существующим здесь, и открытым.
«Камера уводит мою постоянную интроспекцию обратно в мир. Так работа камеры спасает мою жизнь» - которая ведет работу камеры. Вода и ветер кладут песок китовой костью. Камень, размываемый водой, рассказывает свое прошлое – что было им принято в себя. Тоже внутренний пейзаж, мост через туман.
Все полученное в пути. Чтобы старое стало новым, оставаясь собой.
«Словно я мог дать что-то
Взять не образы быть
Дать не быть
Создавать не быть
Знать не быть образом
Считать вдохи
Считать выдохи
Ничего не считать
Быть дыханием»
