30 июля 2015 | "Цирк "Олимп"+TV №18 (51), 2015 | Просмотров: 1803 |

Полтора года без Марины Перчихиной: портрет художницы в пейзаже современного искусства

Владимир Тучков

Подробнее об авторе

 

У Битова в повести «Человек в пейзаже» есть любопытный персонаж. Павел Петрович. Он получает белки, жиры, углеводы и всяческие микроэлементы, необходимые для полноценного функционирования организма, исключительно из спиртосодержащих растворов. И постоянно говорит, говорит, говорит, высказывая натурфилософские мудрости. И периодически восклицает: «Щас я тебя свожу к Семиону, вот тот настоящий мудрец, не чета нам!». Семион обнаруживается на овощной базе надзирающим за правильным хранением капусты и соленых огурцов. На протяжении повести он произносит не более десяти слов, из чего невозможно сделать даже приблизительных выводов о степени его мудрости.

Развернем сюжет несколько по-иному. То есть направим его не на бумажные страницы, которые не способны спровоцировать массовый психоз, поскольку чтение – дело довольно интимное. А швырнем его буйными мазками на медийные экраны. И вместо пары «Павел Петрович – Семион» рассмотрим вполне реальную оппозицию: арт-группа «Война» - художница Марина Перчихина (19.10.1956 – 10.02.2014), которая в избранной нами коммуникативной среде также не сказала и десятка слов.

Однако это никакая не оппозиция, а звенья одной цепи. Перчихина, которая работала совсем с другим материалом и пользовалась иными приемами, в какой-то мере стояла у истоков арт-группы «Война», о существовании которой мы потихоньку начинаем забывать.

Алексей Плуцер-Сарно, который на первых порах был кукловодом этой группы, довольно тесно общался в подвале «Спайдер-Маус» на «Аэропорту» и с Игорем Иогансоном, и с Мариной. Марина была человеком с твердыми политическими установками, приобретенными еще во время оно от Синявского и Даниэля. И, следует полагать, смогла дать не один ценный совет относительно того, как встроить группу молодых арт-хулиганов в совриск. При этом некоторые советы могли иметь конкретную пользу в связи с тем, что Перчихина когда-то работала сценографом в драмтеатре и неплохо ориентировалась в законах жанра, который избрала «Война». Во всяком случае она разглядела в их технике схожесть с действиями Чаплина, прежнего, знамо дело, а не нынешнего.

Но вот ведь незадача какая. О том, что «вот настоящий мудрец, не чета нам!», «войнюками» не было произнесено и полслова. Да оно и понятно, молодые гении вырастают на гидропонике, не знают ни мамы, ни папы. Уж если Марина Абрамович  - за точность не ручаюсь, но смысл именно таков – «выжившая из ума старушка», то чего уж там. Примерно так всегда было, есть и, несомненно, будет.

С Мариной (как и со многими) меня свела в конце 80-х галерея «На Каширке», где создавали неповторимую обстановку вольности и нестяжательства Ирина Романова и Игорь Данилов. Первым я обнаружил в подвальчике на «Аэропорту» проект Перчихиной «Музей неизвестного художника». Со вполне конкретным именем этого самого неизвестного – Андрей Благов. Борхесовские игры, но с гораздо большей степенью ответственности, когда в качестве доказательства предъявляют не слова, а более весомые материальные следы. Причем это не так чтобы прямо в лоб, не самой Перчихиной нарисованное на обрывках холста. А всё вещи, появившиеся в коллекции неведомым нам путем, то есть реди-мэйд, который отбирался «экспозиционером» по неведомым нам критериям. А они таковы, что посетитель музея не имеет четкого представления о том, насколько даровит был этот самый Андрей Благов.

А «На Каширке» опыты со сверчувственным продолжились серий перформансов «Чтение белой стены». В определенной степени они «японские». И не столько потому, что в финальной части монтажа присутствовала соратница Перчихиной по «экзистенциальному концептуализму», как Марина в те годы квалифицировала свою деятельность, японка Куми Сасаки. Перчихина всю свою жизнь тяготела к восточной философии.

Акция с определенной периодичностью продолжалась с апреля по август 1992 года. На первом этапе она представляла собой созерцание одного из фрагментов безоконной торцовой стены девятиэтажного панельного дома. Вполне понятно, что созерцать было что. Дом был «немолодым», в связи с чем его панели хранили на себе следы времени в виде трещин, подтеков, царапин и пятен неизвестного происхождения.

То есть этакий И Цзин, но в гораздо более изощренном и нерегулярном графическом виде. И, естественно, на его скелете должны были вырасти комментарии. И изрядный кусок бумаги (насколько я помню, кальки) Перчихина покрывала этими самыми комментариями. Не менее «темными» - то есть, условно говоря, трешем – какими-то (на взгляд дилетанта) несущественными и уже готовыми, из собственного архива, зарисовками, набросками, эскизами, чертежами.

В конце концов из этих фрагментов было склеено полотно длиной в 16 метров. Полотно повесили на стену девятиэтажки. Ну и, собственно, самым просветленным стала понятна карма стены, выходящей во внутренний дворик галереи.

Еще один проект, ленд-артовский, работает все с теми же самыми символами. В данном случае – инь-ян. Он называется «Вавилонская яма», и был начат в сельском доме Иогансона-Перчихиной под Переславлем-Залесским, имеющим неограниченные угодья. В круге пятиметрового диаметра были сделаны две спирали – одна заглубленная, другая выпуклая. Типичный инь-ян, если наблюдать с высоты птичьего полета. Причем, рельефный.

В связи с тем, что это одна из немногих работ Перчихиной, первый смысл которой считывается с легкостью, «Вавилонская яма» снискала широкую народную любовь. И начала тиражироваться. Но при этом от образца к образцу смещалась в эсхаталогическом направлении. Вторая яма была сооружена в станице Вёшенской на неком арт-фестивале. Причем в диаметре она имела уже около 30 метров. И копала ее уже бригада казаков, вооруженных экскаватором. Бригаду прекрасно мотивировал Игорь Иогансон, разыскавший в тексте «Тихого Дона» место, где в доступной форме излагается история строительства Вавилонской башни, которая неминуемо рухнет и превратится в зловонную яму. Мотивататор столь вдохновенно рассказал станичникам о порочности города, который и есть эта башня, и о праведности жизни на природе, что они воодушевились на доблестный труд без перекуров и алкоголя. Есть свидетельство, что вешинская «Яма» стала одним из важнейших объектов туристических маршрутов.

Третья «Яма», сооруженная на фестивале в Николо-Ленивце, получила название «Яма падения». Она наиболее глубокая – около 5 метров. И являет собой иллюстрацию бесславного конца Вавилонской башни. Но, учитывая цикличность формы женско-мужского символа, как сказал поэт Блок, «и повторится всё, как в старь».

Работала Марина и с телом. Но не так радикально, как, например, Марина Абрамович. И не столь расточительно, как это делает сейчас Петр Павленский.

Сюда следует отнести перформанс «Посещение выставки», когда Перчихина, зачесав волосы вперед, не видя ничего перед собой, отправилась на «Винзавод». Отправилась, не имея необходимого опыта, которым пользуются незрячие люди при перемещениях по безумной Москве. За неделю перед этим трасса была пройдена «с широко открытыми глазами» вместе с оператором. Во время перформанса Перчихина полагалась на память и на интуицию.

Первый этап представлял собой примерно стометровый проход по двору ЦСИ на Сыромятническом переулке. Второй – перемещение в пространстве галереи, бывшего хранилища льда. В то время «Винзавод» еще не имел нынешнего лощеного вида, повсеместно шла работа по демонтажу заводского оборудования, зияли ямы, сравнимые с пропастями, возвышались груды арматуры и битого кирпича. Перформер проявила железное самообладание, поскольку акция вполне могла закончиться серьезной травмой.

Как и во всем, что делала Перчихина, в этом перформансе упакована не одна идея, которые индуцируются в сознании различных категорий зрителей. Наиболее незамысловатая отсылает нас к практике киников: я пришла с закрытыми глазами, чтобы не видеть то дерьмо, которым вы тут занимаетесь.

Вторая: «рисковая барышня, пытается моделировать рефлексы слепых».

Третья состоит в том, что перформер ищет, условно говоря, интимно-доверительных отношений собственного тела с окружающим миром. И вот именно это акцентируется на видеозаписи. Вполне можно передвигаться быстрее. Однако перформер, обутый в японскую мягкую обувь типа перчаток, не идет, а обследует поверхность, обследует с избыточностью. Создается ощущение, что в рельефе, лишенном цвета и евклидовой геометрии, пытаются прочитать какое-то важное послание. Это, собственно, то же самое чтение белой стены, но не глазами, а кожей ступней.

Ну, пожалуй, и еще: перемещение в мрачных подземельях бесплотного призрака. А также: бродит, где недавно бродило вино. И: в хранилище льда, в который вмерз Люцефер... В общем, только успевай записывать, культурные коды сыплются, как из уст Павла Петровича, с которого мы начали повествование.

Марина работала в громадном диапазоне – от персональных перформансов (у первых из них вообще не было зрителей, происходящее фиксировала лишь камера) до грандиозных проектов, в которые вовлекались кони, люди, залпы тысячи орудий. К таковым относился проект «Реконструкция» (1997 год).

Его смысл таков. Как стало известно, неизвестный художник Андрей Благов планировал в 1987 году создать энное количество картин при помощи повышения интенсификации своей деятельности. (Тут явная перекличка с Д.А.Приговым, у которого тоже было плановое хозяйство). О том, что удалось и что не удалось Благову реализовать – то история до нас не донесла. И Перчихина предложила сорока одному художнику создать историческую реконструкцию плана Благова. На протяжении года –

Наталья Абалакова, Константин Аджер, Валерий Айзенберг, Армен Бугаян, Игорь Бурихин, Герман Виноградов, Хайнц-Эрих Гедеке, Адольф Гольдман, Евгений Гор, Елена Елагина, Анатолий Жигалов, Константин Звездочетов, Наринэ Золян, Арутюн Зулумян, Игорь Иогансон, Илья Китуп, Нина Котел, Георгий Литичевский, Игорь Макаревич, Вахтанг Махарадзе, Богдан Мамонов, Кирилл Маркушин, Владимир Мироненко, Татьяна Назаренко, Николай Понитков, Петр Перевезенцев, Марина Перчихина, Мария Пожарицкая, Д.А.Пригов, Гия Ригвава, Лев Рубинштейн, Владимир Сальников, Куми Сасаки, Айдан Салахова, Антон Смирнский, Юрий Нолев-Соболев, Леонид Тишков, Андрей Филиппов, Гор Чахал, Мария Чуйкова, Сергей Шутов –

разбившись в бригады по трое, по определенному графику, который предполагал ровно 41 рабочий день, воссоздавали то, что мог создать Андрей Благов, но по какой-то причине не создал, или создал, но потерял при переезде, или продал в Австралию, или...

На 48-и листах пергамина формата 72х81 см в первый день (смену) был нанесен первый слой. Во вторую смену на него наложили второй слой. К концу акции каждый лист был покрыт сорок одним слоем не только самых разнообразных красящих веществ, но и элементов аппликаций. Все это поэтапно фиксировалось при помощи ч/б и цветной фотографии и видеозаписи. В результате получилась пространственно-временная матрица 48х41. Одним из эффектов этой акции было исчезновение автора, или же, строго по Барту, убийство оного. Сама Марина в беседе с двумя участниками акции, Абалаковой и Жигаловым, спустя много лет констатировала, что «Реконструкция» явила «расчлененку» - ситуация разделилась на «автора без произведения», «произведение без автора» и «художественный процесс». То есть полученная матрица приобрела еще несколько измерений.

Отметим, что этот самый художественный процесс, зафиксированный на видео, имеет и чисто утилитарное значение, так сказать, документальный материал для потомков. И довольно весомый, поскольку многие участники акции в нынешнем веке уже вполне себе классики.

Ну, и в заключение надо бы очертить ее портрет в быстроменяющемся пейзаже совриска. Перчихина относилась к тому немногочисленному кругу художников, которые не особо на слуху за пределами профессионального сообщества. А она особенно не на слуху! Но без этой интеллектуальной элиты все нынешние и будущие герои художественной сцены, интенсивно окучивающие средства массовой информации, неизбежно превратятся в филиал Петросяновского «Аншлага» или как они там сейчас называются.

И в заключение необходимо привести стихотворение Перчихиной:

 

задача несенья креста

чрезвычайно проста

надо на этом пути

просто идти

 

Она прошла этот путь до конца. Честно и безропотно. Насыщая художественное пространство светом своего таланта, интеллекта, силой духа. Не обращая ни малейшего внимания на премиальную толчею и медийную сутолоку.