06 мая 2015 | "Цирк "Олимп"+TV №17 (50), 2015 | Просмотров: 1627 |

Всегда пожалуйста

Мариана Леки (Mariana Leky)

(перевод Екатерины Евграшкиной)

Екатерина Евграшкина. Бленнофобия и знак-метастаз: о прагматике повторов в рассказе Марианы Леки «Всегда пожалуйста»

Пока кто-нибудь не подойдет, я стояла на мосту – не имея никакого представления. Было ветрено, план города хлопал мне по лицу, я не представляла себе – совершенно - как мне его снова свернуть. Я поставила свои чемоданы, облокотилась на перила моста, предоставив плану города биться вокруг меня, пока кто-нибудь не подойдет. На нем был старый костюм, и он носил начищенные до блеска лаковые ботинки.

«Извините, а где здесь Шлоссберг?» - спросила я. Мужчина сделал пару затяжек, пока не сгорела надпись у основания фильтра. «Полагаю, там наверху», - сказал он и показал налево, - «но автобусы туда не ходят». Он посмотрел на мои чемоданы и сказал: «Шлоссберг – скорее неудачный выбор».
«Большое спасибо», - сказала я. «Всегда пожалуйста», - сказал он.

Шлоссберг – скорее неудачный выбор, туда ведут лишь трасса и мшистая, плохо освещенная лестница. С горы я могу смотреть на крыши и зеленую, как суп из ревеня, реку. Периодически река заполняется плоскодонками[1]. Я еще никогда не каталась, потому что не хочу свалиться в эту реку. Боюсь, что никогда потом не смоешь этот густой цвет.

Как-то утром Исполнитель Главной Роли подсел ко мне на маленькой автобусной остановке внизу, под Шлоссбергом, и улыбнулся. «Не правда ли, - сказал он, - скорее неудачный выбор». Его дыхание пахло табаком. «Да», - ответила я. Исполнитель Главной Роли высоко поднял воротник своего старого костюма. Я судорожно вцепилась в свой проездной билет.

Он спросил, не занимаюсь ли я здесь тем же, что и все. «А чем занимаются все», - спросила я. «Германистикой», - ответил Исполнитель Главной Роли. «Да», - сказала я, и что это, собственно говоря, печально. «Верно», - сказал Исполнитель Главной Роли.

Когда чувствуешь себя толстым, говорит моя мама, на худой конец можно встать рядом с тем, кто еще толще, чем ты сам. Я не толстая, и поэтому мне не нужен кто-то другой, еще  толще, чтобы на худой конец я могла встать с ним рядом, но я учусь пятнадцатый семестр, а Исполнитель Главной Роли, между прочим, рассказал, что он – двадцать первый. Через час я пропустила уже три автобуса, а штемпель с проездного билета слинял на мою ладонь.

С этого дня я надрываю билеты и стираю рубашки. Я пудрю статистов и размешиваю коричневую пасту для Исполнителя Главной Роли. Дорога к театру, вниз от Шлоссберга, длится столько же, сколько второй диалог Исполнителя Главной Роли в первом акте, в гору же мне нужна вся первая любовная сцена целиком. Когда поздним летом начинаются дожди и дорога сплошь покрывается слизняками и слизнеподобными листьями, мне необходимо еще и убийство в конце. Затягивается дорога со слизняками - и убийство из-за любви тоже.

Каждый вечер актеры сменяют друг друга в гримерной, потому что там тесно. Я даю статистам их свежевыстиранные рубашки. Пока я пудрю их, они рассказывают мне любовные истории и пялятся при этом в зеркало. Статисты рассказывают долго, ибо им нужен особый уход, и, рассказывая, их губы становятся все больше и вспучиваются, как слизняки, когда их бросаешь в воду.

Исполнитель Главной Роли не разговаривает перед спектаклем. Я смешиваю грим в салатнице, пока он не превращается в коричневую пасту, потом распределяю пасту на лице Исполнителя Главной Роли, на его шее, на ушах и на руках. Это продолжается долго - пока он не станет равномерно коричневым - потому что перед спектаклем его веки вздрагивают, а руки дрожат. Исполнитель Главной Роли начинает курить, как только я заканчиваю с его лицом; он держит сигарету в левой или правой руке, смотря какую я гримирую. Незадолго до выхода Исполнителя Главной Роли на сцену, я наношу краску на его губы.
В гримерной есть дымовая сигнализация. Перед премьерой, когда Исполнитель Главной Роли опрокинул гримерный столик, снова и снова невпопад застегивал рубашку и непременно хотел курить, я разбила сигнализацию банкой с воском для волос. Я еще никогда прежде ничего не разбивала. Все стали тесниться в гримерной и глазеть на меня. А Исполнитель Главной Роли достал свои сигареты из куртки.

После спектакля мы пьем шампанское в фойе, Исполнителя Главной Роли окружают статисты и зрители с розами или тюльпанами в руках. Зрители и статисты вздыхают, хлопают его по плечу и качают головой. Зрители рассказывают мне об Исполнителе Главной Роли, статисты рассказывают мне любовные истории, и, рассказывая, их губы становятся все больше и вспучиваются. Я иду в гримерную, собираю рубашки и засовываю их в мешок. После каждого спектакля я стираю их в своей ванной комнате и развешиваю над ванной, обои становятся влажными и пузырятся от мокрых рубашек.

Позднее Исполнитель Главной Роли входит в гримерную с розами и тюльпанами в руках. Губкой я смываю краску с его лица, шеи, ушей и рук. Это продолжается долго - пока краска не будет смыта - потому что Исполнитель Главной Роли вскидывает руки и рассказывает о всех драмах мировой литературы. Когда все смыто, мы раскуриваем одну сигарету. Потом я иду с мешком с одеждой вверх по лестнице на Шлоссберг. Пока не наступило позднее лето и не начались дожди, мне нужна как раз первая любовная сцена.

А потом наступает позднее лето, и начинаются дожди. В первые вечера позднего лета еще ничего - только медленно. Я иду на цыпочках вниз по лестнице со Шлоссберга, между слизняками и слизнеподобными листьями, и мне необходимо еще целое убийство в конце.

А потом уже совсем никак. Я стою на лестнице на Шлоссберге, в резиновых сапогах, с вещевым мешком со свежевыстиранными рубашками. Я подбираю свою юбку и спускаюсь вниз на две ступени. Листья особенно слизнеподобны, когда они мокрые и пузырятся. Строго говоря, это скорее именно слизнеподобные листья, а не настоящие слизняки, но после трех ступеней я все равно не иду дальше. Я осторожно разворачиваюсь и возвращаюсь на цыпочках в квартиру.

Я беру телефон, сажусь на пол и ставлю телефон перед собой. Так как дальше уже совсем никак, я звоню Исполнителю Главной Роли. «И где же ты, - спрашивает он. – Мы стоим тут полуголые, и я с зеленым лицом».

«Я больше не спущусь вниз», - говорю я.

Через четверть часа Исполнитель Главной Роли стоит перед дверью с зеленым лицом. «Я попытался сам», - говорит он. Его лицо пузырится и выглядит как болотистый пейзаж. Куртка от театральной униформы застегнута невпопад, и под ней нет рубашки.

Исполнитель Главной Роли берет мешок с одеждой и тянет меня за руку за собой к лестнице со Шлоссберга. Я останавливаюсь, «я не могу», - говорю я.
«Что?» - спрашивает Исполнитель Главной Роли, уставившись на лестницу.

«Я не могу, - говорю я, - не могу из-за слизняков». Исполнитель Главной Роли отвечает: «Но нам нужно вниз».

«Я знаю», - говорю я и продолжаю стоять.

Исполнитель Главной Роли смотрит на меня, как близорукий, который пытается вставить нитку в игольное ушко. Я смотрю на Исполнителя Главной Роли как все драмы мировой литературы вместе взятые. Тогда он поворачивается ко мне спиной и опускается на корточки. «Прошу», - говорит он и вздыхает.

«Что?» - спрашиваю я.

«Хоп», - отвечает Исполнитель Главной Роли.

Я завязываю узлом юбку и карабкаюсь к нему на спину. Исполнитель Главной Роли берет мешок с одеждой, говорит «внимание!» и забрасывает мне его за плечи. Одной рукой я крепко держу мешок, другой обвиваю шею Исполнителя Главной Роли, так крепко, что нос плющится о царапающий золотой галун униформы. Воротник униформы пахнет пудрой и потом. Исполнитель Главной Роли шатается. Мои ноги болтаются рядом с его бедрами: дело идет, и довольно-таки медленно.

Мы молчим до середины лестницы. На Исполнителе Главной Роли начищенные до блеска лаковые ботинки, кажется, его нисколько не заботят слизнеподобные листья или настоящие слизняки.

«Что такого страшного в слизняках», - спрашивает Исполнитель Главной Роли через некоторое время. А страшно в слизняках то, что их нельзя стряхнуть, что они висят приклеенные, и можно потом сколько угодно трясти, они все равно висят, будто приклеены, и не падают.

Я знаю еще с подготовительного класса, что слизняки висят, будто приклеенные. У моей мамы в саду была грядка с салатом, салат не получался, он рос в высоту, а не в ширину. Моя мама ухаживала за кустиками салата как за декоративными растениями, и поздним летом, когда вокруг было полно коричневых и оранжевых слизней, она ежедневно обходила грядку с щипцами для угля. Так как я была в подготовительном классе, я носила оранжевую шапку первоклассника, я носила ее каждый день, а потом даже ночью. Со своей шапкой и ведром горячей воды я ходила за моей мамой вокруг грядки. Моя мама брала щипцами слизняков и бросала их в воду. Я видела, как в воде они становились больше, вспучивались, а с нижней перламутровой стороны вытекала слизь.

Однажды утром к крыльцу приклеился оранжевый слизняк, который был размером и шириной с теннисный мяч, и у меня закружилась голова. Голова закружилась так, что пришлось опереться на перила, а потом я вернулась обратно в дом. Я не пошла мимо, я знала, что этот слизень - Бог Слизняков, и он снизошел на землю.

Следующие несколько месяцев каждый вечер я прощупывала каркас и ножки моей кровати, ведь Бог Слизняков чего доброго послал в нее слизняков, чтобы они ночью заползли на лицо. И на следующее утро я не разлепила бы из-за них глаз, потому что слизни приклеились бы к векам.

Постояв некоторое время в дверном проеме, пока я прощупывала кровать и всякие мелочи, мой папа каждый вечер приседал на корточки перед моей кроватью, ставил локти на матрас, и, опираясь головой на руки, смотрел на меня. Я сидела в кровати, подобрав ноги и натянув на них верхнюю часть пижамы. «Ты выглядишь, как грустный тюк», - говорил мой папа. Я кивала. Мой папа утверждал, что слизняки ни при каких обстоятельствах не взобрались бы на ступени перед домом, не говоря уже о том, чтобы переползти паркетный пол в коридоре, и даже если бы им это удалось, они бы все равно высохли на ковровом ворсе в детской. Может, так бы оно и было, но сути дела это не меняло. Я все равно сделала перестановку в комнате и передвинула кровать к самой дальней от двери стене, так, чтобы у слизняков нашелся удобный случай высохнуть по дороге в нее. Но и это дела не меняло. Я прощупывала каркас и ножки кровати, перед тем, как лечь спать, я ползала по своей комнате и натягивала на лицо шапку первоклассника, чтобы слизняки не могли приклеиться к моим неприкрытым векам. «Слизни высохнут, а ты задохнешься под своей шапкой», - говорил папа, но и это не меняло дела. Когда наступило следующее позднее лето, мой папа носил за мамой ведро горячей воды, когда она с щипцами для угля обходила салатовую грядку.

Исполнителя Главной Роли заносит к перилам. «Не болтай так ногами», - говорит он, - «мы теряем равновесие».

Я скрещиваю резиновые сапоги на животе Исполнителя Главной Роли, и мы идем дальше. «Итак, - спрашивает Исполнитель Главной Роли, - что же такого страшного в слизняках?»

«Они не падают, - говорю я. – Как ни тряси».

Исполнитель Главной Роли подхватывает меня снизу и двигает наверх. «Но на тебе же никогда не висит, будто приклеенный, слизняк, - говорит он. – Я еще никогда не видел тебя со слизняком». Рукой я закрываю Исполнителю Главной Роли рот. «Уже просто представить себе», - говорю я.

У подножия Шлоссберга Исполнитель Главной Роли ссаживает меня, берет мешок с одеждой в одну руку, а другой берет за руку меня. Я продолжаю стоять.

Ну, идем», - говорит Исполнитель Главной Роли. Я продолжаю стоять. «Ну что опять, - говорит он, - здесь же все освещено и заасфальтировано». Я говорю: «Извини, но давай теперь все время так».

«Ох ты ж боже мой», - говорит Исполнитель Главной Роли.

И теперь все время так, по дороге вниз – и обратно. Мы никому не рассказываем об этом, хотя статисты и хотели бы знать, почему мы поднимаемся и спускаемся со Шлоссберга вместе. «Не представляю, к чему бы это», - говорит Исполнитель Главной Роли, шатаясь. Я скрещиваю ноги на его животе.
В последний вечер статисты больше не рассказывают любовных историй. Я пудрю их лица, а они смотрят мимо зеркал. В последний вечер все продолжается особенно долго - пока я не загримирую лицо, шею, уши и руки Исполнителя Главной Роли. Губы у зрителей и статистов стали большими и вспучились; они принесли особенно много цветов, а Исполнитель Главной Роли выпил особенно много шампанского. Я иду в гримерную и собираю одежду. Когда Исполнитель Главной Роли входит в гримерную, при нем розы, тюльпаны и половина бутылки шампанского. Я допиваю шампанское, и это продолжается особенно долго - пока я не смою грим с Исполнителя Главной Роли. Исполнитель Главной Роли встает, его заносит к гримерному столику. Я обнимаю его за пояс, он кладет мне руку на плечи. Так как я пила шампанское, у Исполнителя Главной Роли коричневые полосы под глазами и на шее.

Потом мы идем к лестнице на Шлоссберг, рука Исполнителя Главной Роли на моем плече тяжела, и мы шатаемся. У подножия лестницы он убирает руку с моего плеча, опирается на перила и поворачивается ко мне спиной. «Прошу», - говорит он. «Ты уверен?» - спрашиваю я, ибо Исполнитель Главной Роли не выглядит устойчивым. «Хоп», - говорит он. Я карабкаюсь к нему на спину, мы поднимаемся вверх, дело идет медленно. Исполнитель Главной Роли громко рассказывает о всех драмах мировой литературы, и на половине лестницы нас заносит к перилам. «Мы теряем равновесие», - говорю я.