28 января 2014 | "Цирк "Олимп"+TV №11 (44), 2013 | Просмотров: 2508 |

Магия отвлеченного влечения

Анна Голубкова

Подробнее об авторе

Заметки о книге Николая Кононова «Саратов» (М.: Галеев-Галерея, 2012)

Николай Кононов – прозаик с длинным дыханием. И потому более органичной для него представляется форма романа – с неторопливым зачином, неспешным повествованием и многочисленными лирическими отступлениями, которые, казалось бы, ведут в никуда, но на самом деле выводят сюжет именно в нужное автору место. В романе есть где развернуться, поразмяться, так сказать, расправить плечи и в полной мере проявить все те писательские возможности, которыми Николай Кононов обладает в количестве прямо-таки невероятном. Хорошим примером такого медленно разворачивающегося романа является книга «Фланер», которая была издана в 2011 году (также «Галеев-Галереей»). И поэтому было особенно интересно, чем же может стать для такого основательного в своей легкости и потрясающей точности владения словом прозаика несколько усеченная по своей природе жанровая форма рассказа.
В общем-то, мои читательские ожидания ничуть не были обмануты – в «Саратове» представлено поразительное разнообразие стилистических манер и конструктивных сюжетных особенностей, так что временами вся книга начинала немного напоминать сборник прозаических упражнений. Но это впечатление, конечно, было обманчивым. Просто после чтения каждого отдельного рассказа из этой книги необходимо сделать паузу – выпить чаю, покурить (если читатель курит, конечно), проверить почту, посмотреть, не появилось ли чего нового в новостной ленте, и только после этого снова возвращаться к чтению. Каждый рассказ здесь – это отдельное произведение, и читать их нужно именно по отдельности. Более того, значительная часть рассказов из этой книги нечувствительно норовит перерасти в повесть – и не только по объему написанного, но и по охвату жизненного материала. И уж точно, что из каждого рассказа Николая Кононова можно было бы развернуть целый роман. Но в любом случае это проза сложная, проза, требующая от читателя не только внимательности, но и особого напряжения, открытости всех органов чувств, готовности – нет, не сопереживать, но все равно так или иначе соотносить описанное в тексте со своим собственным опытом, пусть даже и полученным исключительно из чтения.

Все рецензенты (в данном случае речь идет не только о «Саратове», но и о других книгах) в качестве основной черты прозы Кононова отмечают пронизывающий все эротизм. Однако именно на рассказах становится хорошо заметно, что эротизм у этого писателя существует не сам по себе, а является дополнительным средством усиленного проживания какой-то особой жизненной ситуации. Фактически (как, например, и у Бунина в рассказе «Солнечный удар») эротизм становится одним из главных признаков пограничной ситуации и таким образом способствует обостренному экзистенциальному переживанию собственного бытия. И не случайно при этом, опять-таки как и у Бунина, само по себе это сильнейшее эротическое начало связано с преодолением запрета. В каждом случае ситуация выходит далеко за рамки того, что обычно считается нормой. Например, в рассказе «Трехчастный сиблинг» показана любовь нескольких мужчин к одной женщине, в рассказе «Два часа» подробно описывается эротическое томление двух мужчин, а в рассказе «Розарий» мгновенное увлечение случайной знакомой заставляет героя немедленно бросить все, в том числе и подругу, с которой он пришел в гости.
Однако это сильное эротическое влечение, как бы отразившись от своего объекта, в конце концов все равно возвращается к самому герою и становится чем-то вроде ключа, открывающего сферу утонченных и усложненных переживаний. И здесь уже нельзя не вспомнить Пруста, герой которого любит в первую очередь свою собственную любовь или даже скорее себя-влюбленного. Сам же предмет любви играет в таком случае роль достаточно случайную или просто служебную, подчиненную. И у Кононова возникает примерно такая же ситуация обращенного на себя и при этом несколько раз отраженного от самых разных объектов взгляда: «И вот я смотрел не отрываясь на то, как прозревал самого себя, созерцающего это случайное, непредусмотренное зрелище зарождения чувства» (из рассказа «Розарий»). Любовь – весь этот комплекс сложных чувств, которые испытывают у Кононова персонажи разных рассказов, – становится одним из наиболее адекватных способов познания мира. Более того, сразу же и оказывается, что основной интригой повествования у этого писателя как раз и является желание прикоснуться непосредственно к реальности, а также поиск наиболее точного способа описания как реальности, так и обстоятельств своего прикосновения к ней.

Герой Кононова живет в текучем, постоянно изменяющемся мире, в мире, которому практически невозможно дать определение. Складывается такое впечатление, что от реальности этот герой словно отделен какой-то прозрачной «пленкой», которая мешает ему в полной мере испытывать подлинный контакт с окружающими его объектами. И вот эротическое влечение как раз и помогает герою преодолеть это препятствие, порвать эту «пленку» и пережить жизнь во всей ее полноте и многообразии. Одним из примеров того, как любовное чувство проявляет окружающее, является рассказ «Сумма обстоятельств»: «Но быстро, за какую-то минуту, эту пленку вдруг подняли, утащили на высокие колосники, и мир предстал перед глазами без малейшей памяти о только что происходившем: с песчаными отмелями, с бокастыми пешками бакенов, чуть поворачивающимися на течении, с полной хоботков и отростков насекомой землечерпалкой, прибитой к ближнему берегу, с обобщенно-безветренной гладью воды, еще не успевшей отразить проясняющиеся небеса». Или же вот, к примеру, рассказ «В трезвом уме» представляет собой подробное описание внутренней жизни героини, которое совершенно неожиданно оканчивается самоубийством ее сына. На мой взгляд, именно самоубийство становится тем самым прорывом в подлинное, которого так хочет и все-таки не достигает героиня рассказа. Любопытно также, что эти произведения, во-первых, и по объему своему обычно приближаются к повести, во-вторых, и стилистически и по применению авторской оптики очень близки к романам Кононова.

Впрочем, есть у этого писателя и рассказы совсем другого типа, которые, очевидно, более жестко привязаны к какой-то протипической ситуации и соответственно к испытанному автором реальному жизненному переживанию. Об этом свидетельствует, например, статья Марианны Соболевой «Голосом респондента» («Звезда», № 5, 2013), посвященная рассказу «Quinta da Regaleira». В этой статье изображенная в рассказе ситуация вполне и раскрывается, причем даже с указанием реальных, по мнению автора статьи, имен прототипов персонажей. К этому же типу относится и рассказ «Аметисты», в котором описывается случайное знакомство в поезде, вырастающее чуть ли не в некую всеобъемлющую метафору даже не человеческих взаимоотношений, а всей жизни так, как она есть и как она случается. Сюда же можно отнести и рассказ «Сучьи песни», в котором абсурдность происходящего с героем оказывается отражением общей бессмысленности бытия. И вот эти произведения уже стилистически совсем не похожи на романы Кононова – они скорее написаны в натуралистическом духе. Вот, к примеру, описание интерьера из рассказа «Quinta da Regaleira»: «Все в доме давно само по себе выделяло никотиновую эссенцию, и в нем было не различить, не в смысле зрелища, нет! – ни утреннюю пору, ни вечернюю, – а только почувствовать метафизический промежуток между далеким рассветом (о давности которого никто уже ничего не помнил) и сумерками, которые уже наступали». Конечно, и тут есть тонкие наблюдения и совершенно особое «кононовское» видение мира, но все это подчинено именно созданию адекватной и вполне представимой картинки.

Также в сборник вошли рассказы, которые не всякий читатель даже сразу опознает как принадлежащие перу Николая Кононова, разве что по особой такой безжалостности к персонажам и лихости закрученного сюжета в них можно найти что-то общее с его романами и рассмотренными выше рассказами. Такие произведения, как «Роковой визит волшебницы», «Новые технологии», «ЕГЭ в два этапа» и некоторые другие, во-первых, обладают жестко выстроенным, очень динамичным сюжетам, причем обычно даже включающим в себя элемент авантюрности, во-вторых, в них есть сатирическое начало – то, что в других произведениях Кононова существует на уровне подтекста и почти не прочитывается. Персонажи этих рассказов не вызывают у автора вовсе никакого сочувствия. Эротизм тут присутствует, но тоже обычно играет либо специально сюжетную, либо сугубо сатирическую роль. И сам писательский стиль Кононова здесь меняется, становится более лаконичным, жестким, хлестким, насмешливым. Например, вот описание внешности персонажа из рассказа «Роковой визит волшебницы»: «Он еще напоминал мне пивную бутылку, содержимое которой люто встряхивают шутники, прежде чем откупорить. Нутро его было из пузырьков и силы, могущей их выплеснуть к чертовой матери. Тогда ничто не сможет удержать его на геостанционной орбите». Пожалуй, именно эти рассказы как раз и оказываются ближе всего к постмодернизму в том виде, как он сложился в русской прозе конца ХХ века.

Рецензенты, писавшие о книге «Саратов» (Виктор Иванов, Игорь Бондарь-Терещенко, Анатолий Рясов), пытаются выявить в этом сборнике два тематических слоя – петербургский и саратовский. Однако, на мой взгляд, гораздо важнее то, что эта книга демонстрирует огромный набор писательских возможностей Николая Кононова. Как писатель он оказывается необыкновенно разнообразным, потому что в его короткой прозе обнаруживаются следы как минимум трех литературных направлений – модернизма, натурализма и постмодернизма. И конечно же, этот сборник рассказов становится особым таким ключом, раскрывающим тайны и загадки вообще всей прозы Николая Кононова.