12 июня 2013 | "Цирк "Олимп"+TV №8 (41), 2013 | Просмотров: 4557 |

ЧУЖАЯ РЕЧЬ В АВТОРСКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ ПРАКТИКАХ: Часть II

литературная анкета, приуроченная к круглому столу «Поэтическая антропология чужого слова» (в рамках семинара «Антропология поэтического опыта», 26-27 апреля, Самара, дом-усадьба А.Толстого)

Ответили:
Михаил Сухотин, Николай Байтов, Данила Давыдов, Света Литвак, Денис Ларионов

Вопрос:

«Чужая речь мне будет оболочкой» - этой строчкой Мандельштама, переосмысленной в свете актуальных поэтических тенденций, можно описать многие авторские поэтики, многие явления современной поэзии. Современный поэт не устает присваивать, осваивать разнообразную чужую речь, наделяя ее поэтическим статусом. Чужая речь – это может быть речь твоих близких, та речь, которая всегда звучит в пределах домашнего мира, это может быть речь «дальних», например, твоих идеологических оппонентов, речь, каждый день звучащая на просторах публичности, это также может быть речь, случайно подслушанная в транспорте у случайных попутчиков. Какая речь интересна современным поэтам: имеющая отчетливую социальную маркировку (социолект), нейтральная (некие общие места, речевые штампы), или быть может, та речь, которая ближе самому поэту, то есть максимально близкая к речи «своей»? Современная поэзия ищет поэтическое в живой естественной речи. Этот поиск может быть методологически выверен, но он так или иначе предполагает особые события слуха, те моменты, когда поэт ловит речь на ее поэтическом качестве. Обращаем Ваше внимание, что нас интересует то, какую роль, какое место занимает чужое слово именно в Вашей поэзии! Нас интересует именно Ваша поэтическая практика. Можете ли Вы в порядке автокомментария как-то типологизировать ту чужую речь, которую используете, если вообще используете? Это речь врага, друга, коллеги, человека Вашего круга, Вашего образа мыслей, сословия или, наоборот, а, может быть это просто нейтральная речь неизвестного обывателя?

Михаил Сухотин (Москва)

Чтобы моя речь была чужой - этого, простите, как-то не замечал. Многомерность и «маркированность» - свойство её природы и дело совершенно обычное и естественное. Покажите мне хоть одного человека, который говорил бы, используя только один какой-то лексический, жанровый или стилистический слой языка, и никакой больше. 
Очень странно и то, что в предложении поговорить на эту тему говорится о «речи близких», «речи идеологических оппонентов», «речи случайных попутчиков», но ничего не сказано о собственно-поэтическом высказывании другого автора. 
Между тем это и есть самое интересное. Этой «эмоциональной потребностью» (Линор Горалик) перечитывания на собственном письме того, что «уже сказано», живу уже за 20 годков как. Некоторые вещи (и поэмы) в «Центонах и маргиналиях» сформированы сплошным рядом чужих поэтических образов и высказываний, да и само слово «центоны» (как жанр, и не более того) в современный литературный обиход ввёл, по всей видимости именно я (хотя, настаивать, конечно, не буду - об этом в предисловии к книге). 
Дело в том, что за обращением к какому-то определённому авторскому высказыванию (да как и вообще, например, к книге), стоит целая история его прочтения: потому оно тобой и запомнилось однажды, что не окончательно прожито, а хочет в тебе отозваться, чтобы жить дальше. Эти «строчки, обрывочки, словечки» чужих стихов в статье «О польской поэзии» Вс. Некрасов назвал «материнским молоком поэтической речи». Для меня тут - суть авторства: ничего не присваивать себе, просто признать их как поэтический факт, такими, какими они зацепились за память - это и будет собственно-моим словом, самым естественным (лирическим). «Центонная поэзия как феномен тоталитарного сознания» - была такая статья у Ани Герасимовой где-то в конце 90-х. Там очень точно, по-моему, написано об оправдывании и стыдливости поэтических высказываний, «закутанных в чужие слова»: «Авангард начала века твердил о "голом" слове, "голом" глазе как будущем поэзии. Нынче такой подход выглядит анахронизмом. Это небесспорно и требует отдельного обсуждения, в которое сейчас пускаться не стану. После неудачной попытки совокупления с голой реальностью слово стало стыдливым, оно убежало к родителям и кутается в сто одежек, все без застежек».

Сказанное тут относится, конечно, прежде всего к нашему поколению, никак не к предшественникам. Причина такой «стыдливости», я думаю, - историческая и не «высокими играми» (Александр Бараш о Байтове) объясняется, а тем, что в 80-е годы просто невозможно было не почувствовать: после катастрофы советской истории уже появилось совершенно новое искусство таких вот «голых» отношений, стоящее на основаниях, не менее убедительных, чем всё, что было до него. И боюсь, что тем, кто в нашем поколении не прошёл через этот опыт нахождения всё-таки себя как автора-читателя (не говоря уж о тех, кто благополучно сумел этой нашей работой пренебречь), я сегодня, попросту говоря, не поверю.

И ещё. КЛЯ с включениями просторечия и канцеляризмов (Анна Голубкова, КЛЯ - кодифицированный литературный язык) важно вовремя отличить от РЯ. Именно за РЯ, не «включённом», но стихийно влияющем на КЛЯ - будущее современной поэзии.

для справки - стих двадцатилетней давности:

ПОЭТ

- догадайся что это такое

ОСТАВЛЕН ПРИЗВАН ПОНЯТ УКЛОНИСЬ

- укажи что объединяет и что разъединяет эти слова

ОБИТЕЛЬ ПРАЗДНЫХ

- какое слово ты бы поставил дальше?

НАСЛАЖДЕНИЯ И УВЕСЕЛЕНИЯ

- определи что тут причина а что следствие

ОБИТЕЛЬ ПРАЗДНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ

- не кажется ли тебе что все это можно было бы назвать одним словом "гадюшник"?

ЯСНОВИДЯЩИЙ

- как ты думаешь зрит он или видит?

СВЕТ И ШУМ ЕГО

- как ты это понимаешь?

УЖ НЕ ПЛЕНИТ ТЕБЯ

- отгадай в уже ли тут все дело

СОБЛАЗНЫ ВЕКА

- как ты полагаешь может ли веко при определенных обстоятельствах если не соблазнять то по крайней мере быть соблазненным? Если да то при каких именно?

ТЫ УКАЗУЕШЬ ДВЕРИ РАЯ

- не находишь ли ты что тут содержится обращение? Если нет то где тут Бог а где порог?

ИСТОЧНИК ВОЛЯ ПУТЬ ГРЯДУЩЕЕ ТОЛПА

- как ты думаешь откуда это все взялось?

ТВОЙ ДАР

- догадайся кому еще он принадлежит

ТВОЙ ДАР ИХ

- уточни принадлежит ли он кроме вас еще кому-нибудь

ТВОЙ ДАР ИХ ТОЛЬКО

- как ты считаешь кто они и кто мы?

ТВОЙ ДАР ИХ ТОЛЬКО ПОКОРОБИТ

- как ты думаешь это правда или ложь?

ОБИТЕЛЬ ПРАЗДНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ
ТОБОЙ ОСТАВЛЕН ПЫШНЫЙ СВЕТ
И ШУМ ЕГО УВЕСЕЛЕНИЙ
УЖ НЕ ПЛЕНИТ ТЕБЯ ПОЭТ

НА ПУТЬ СЛУЖЕНИЯ ИНОГО
ТЫ ПРИЗВАН ВОЛЕЙ ВСЕБЛАГОГО

КАК ЯСНОВИДЯЩИЙ ПРОРОК
СОБЛАЗНЫ ВЕКА ПРЕЗИРАЯ
ТЫ УКАЗУЕШЬ ДВЕРИ РАЯ
И ЗРИШЬ ГРЯДУЩЕГО ИСТОК

ПУСКАЙ ТОЛПОЮ ТЫ НЕ ПОНЯТ
НЕ УКЛОНИСЬ! ЧТО НУЖДЫ ИМ
СВОБОДЕН ТЫ ИЛИ ГОНИМ?
ТВОЙ ДАР ИХ ТОЛЬКО ПОКОРОБИТ

И НА СКРЕЩЕНИИ ПУТЕЙ
ГЛАГОЛОМ ЖГИ СЕРДЦА ЛЮДЕЙ

- вспомни кто это сказал

ОСТАВЛЕН ПРИЗВАН ПОНЯТ УКЛОНИСЬ

- чьи это слова:

а) мои
б) твои
в) наши
г) наши общие
д) суверенные
е) ничьи

выбери правильный ответ

Николай Байтов (Москва)

Для меня, в общем-то, все слова чужие. Я ощущаю язык если не как тюремную камеру, то, во всяком случае, как сетку, огораживающую некий вольер. Или лучше сказать - как координатную сетку, наложенную на картину мира. Сетка - не моя. И картина мира, которая видна сквозь неё (аппроксимирована ею), - тоже не моя. Навязанная мне, она становится тошнотворно-назойливой. В этом моё ощущение сходно с ощущением дадаистов. Но, в отличие от них, я отказываюсь "творить свой язык", т.е. заумь. Я пробовал писать заумью - получается плохо. Почему-то ещё менее выразительно, чем общим языком. Тогда я пробовал наоборот: усилить рефлексию по поводу «чужого слова», чтобы через это как-то отстраниться от него и получить большую свободу и власть в своей собственной речи. Я написал две поэмы, составленные специально из речевых штампов – «Лабиринт ямбов» и «Два цвета: параллельные ритмы». Последняя поэма (ёрнически) заканчивается длинным списком благодарностей различным писателям и поэтам и пятью копирайтами:
© слова принадлежат всем
© комбинации слов принадлежат многим
© длинные комбинации слов принадлежат некоторым
© ритмические конструкции – коллективная собственность поэтов
© составление, заглавие, макет – Н.В.Байтов, 1997.

Подобная практика тоже не нашла продолжения, и сейчас я внутри навязанной мне стихии языка веду себя «смиренно», лишь сильно сократил сознательное использование цитат по сравнению со стихами 80-х и 90-х годов.

Иногда для каких-то задач я делаю стилизации, в которых использую соответствующие им подмножества языка. Конкретных типов и жанров назвать не могу - потому что не знаю их названий, кроме, пожалуй, городского романса. В этом - последнем - жанре была написана недавно поэтическая книга вместе со Светой Литвак - "Случаи из жизни".

Данила Давыдов (Москва)

Мне кажется, что граница между своей и чужой речью у меня не то чтобы стирается, но как-то не вполне маркируется именно как противопоставленность. Идея Дмитрия Кузьмина о постконцептуализме как о наделении чужой речи интимным, личностным пафосом, возможно, имела отношение к какому-то ушедшему уже поэтическому моменту, но именно в моем случае, возможно, она имеет какое-то вполне осмысленное до сих пор, актуальное звучание. Иное дело, мне кажется, что в моих опытах строгая классификация чужого слова не очень-то возможна: всякий текст предстает в моем случае реакцией (более чем спорного, сомнительного) субъекта на внешние раздражители, которые, как правило, предстают дискурсивными, точнее – осколками различных дискурсов. При этом собственно речь в данном случае лишь частный случай.

Исходя из этого - наиболее родным типом чужого слова предстать должно, вроде бы, клише, «ничье» слово, но дело в том, что как клише понимается гораздо более широкий круг дискурсивных практик и моделей, нежели штампы или клише в строгом лингвосоциологическом смысле. Возможно, что этот эффект проявляется не всегда последовательно, но точно могу сказать, что чужое не воспринимается как именно «чужое», антагонистическое или хотя бы просто иноприродное – скорее, как ничье, как просто речевая данность, своего рода полустертые иероглифы полустертых значений.

Света Литвак (Москва)

Вот так и мне, с горечью, придётся признать, что я, как все современные поэты, пользуюсь штампом использования штампов. Ведь речь (чужая?) идёт о конкретной практике. Стандарты и шаблоны, газетная статья, письмо друга, телефонный разговор – механическая цепь разного рода говорений – так и просятся стать песней. Поэты издают отдельными книгами специально написанные таким образом стихи. И я в числе этих «новаторов». Иные поэты вообще декларируют свой поэтический проект исключительно как «работу с речевыми конструктами» (Валерий Нугатов).

Одно утешает: то, что я безжалостно транжирю время, разбрасываясь во все концы доступного мне поэтического пространства. Ведь только настоящий виртуоз может быть равно искусен в разных жанрах, способен использовать все возможности регистра и далее.
………………………………………………..
чужую речь навстречу волоча
он в этой жизни неприлично лишний
и чем живей, тем паче неприличен …

P.S: ну вот, и я написала не о том, о чём спрашивал Виталий Лехциер (а он спрашивал не о философских парадоксах «своего-чужого», не о писании стихов из всякого сора и, тем более, не о рефлексивном стёбе по поводу своей неоригинальности или виртуозности).

Довольно большой объём стихотворений цикла «Случаи из жизни» написан мной за последние два года. Это почти построчный перевод стихами заметок из газеты «Звёздный бульвар» (Москва, СВАО) по темам: криминальная хроника, дорожные происшествия, пожары. Часть материала взята из других источников и касается коммунального хозяйства, спорта, биографий и пр. Ограничение – максимальное сохранение исходного текста. Совместно с Николаем Байтовым издана книга «Случаи из жизни», но тема продолжает развиваться, несмотря на моё сильное желание оставить её покое. До этого я иногда переписывала стихами чужие письма и телефонные разговоры, тоже близко к оригиналу. Фрагмент книги Фаины Гримберг и её же поэтические приёмы. Кроссворд (Японская киноактриса), каталог (НЕИЗВ. ХУД. ПЕРВ. ЧЕТВ. ХIX В.), классный журнал … Для таких локальных задач мне интересен только чуждый мне стиль речи. Если я использую речь людей моего круга, то она так же чужда мне, как и любая другая. Я бы никогда не стала говорить так, как говорит кто-нибудь из них. Мою же обыденную речь пытается иногда воспроизвести Байтов, и результат меня ужасает.

Денис Ларионов (Москва)

Когда я в очередной раз решил писать поэтические тексты - в 2008 году - то одной из принципиальных установок для меня было нахождение слов, которые можно было бы назвать индивидуальными или, в крайнем случае, не принадлежащими никому. Важной на тот момент установкой было максимально отдалить слова от социального контекста, обезопасить тексты от проникновения враждебных кодов, отрицание любой диалогичности. Тем вернее они проступают сейчас, когда я, например, читаю свои старые тексты на том или ином мероприятии. В связи с этим где-то около года назад я, так сказать, стал внимательнее относится к чужому слову: будь это косвенная или несобственно-прямая речь или информация, до этого существующая в другом, противоположном статусе. В моих последних текстах можно обнаружить и цитаты из медиа, и небольшой отрывок из текста поэта Никиты Сафонова, и автоцитаты. Причем важно, чтобы эти элементы, попадая в текст, не только не теряли своего неопределенного (диалогического) статуса, но и ставили под вопрос статус других, якобы моих слов. Мне всегда было интересно думать и писать о субъекте, который либо сжимается в точку, почти исчезая из дискурсивного пейзажа, либо в этом самом пейзаже распыляется.

Способов работы с чужим словом в русской поэзии достаточно много. Это и конкретистский пастиш, и различные техники московского концептуализма, и более традиционные формы цитатности. В последние годы, в связи с повышенным интересом к политическому в поэзии и смежных искусствах, приобрели важное значение алеаторические композиции, составленные из чужих слов: это и одноименный текст Станислава Львовского, и композиции Александра Скидана, и поэмы Антона Очирова, и "Старые одежды" Кирилла Корчагина. Единственный момент - я не думаю, что используя чужое слово, эти авторы стремятся придать ему статус поэтического. Скорее они так или иначе стремятся вытеснить эту категорию или придать ему некоторый новый статус.