24 декабря 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 27 (60), 2017 | Просмотров: 3635 |
День петуха
Татьяна Риздвенко
А., живой и невредимой
Влада, поколебавшись, выбирает утопенец.
Головная боль в ответ воет неслышной сиреной. Плюс – затошнило.
Не, как это вообще можно есть, с таким названием?!!
….
- Я поняла! – сказала Влада. – Нужно переделать ее в детектив! Смотри, у тебя четверо героев. Пусть Ольга исчезнет, на фиг тебе ее сохранять до конца. Тем более что она тебя явно бесит... Под подозрением - трое… Прости, голодная!
Влада надкусывает утопенец. Он телесного цвета и выглядит как завернутый в салфетку член. При откусывании обнаружилось, что утопенец наполнен чем-то болотно-зеленым. Васаби? Молотый огурец?
У меня болит голова, и реакции соответствующие. Мы сидим в маленьком уличном кафе. Влада, жадно-голодная, как может быть обаятельно голодна только очень миниатюрная женщина, заказывает бадью кофе и утопенец.
Я, с больной головой, в состоянии только пить кипяченую воду из бутылочки.
Еще у меня с собой два яблока, вдруг головная боль расступится и захочется есть.
Два месяца назад я отослала Владе, подруге и редактору, повесть. В повести я описала, перекроив и перекомпоновав былое, эпизоды горемычной юности. Я полюбила мою повесть, как любят трудно давшегося долгожданного ребенка. Я улучшала, ограняла и шлифовала ее, не зная устали, полгода.
Послала по и-мейлу.
У Влады глаз-алмаз. Уникальное редакторское и литературное чутье. На все: на затянутости, привкус неправды, пусто’ты. На нелогичности, психологические неточности. Как черный археолог, Влада чует их сквозь толщу текста, извлекает из глубин и выкладывает, ускользающих, на стол перед автором. Нате на лопате!
Счастье иметь такую подругу.
…Все равно что склонному к депрессиям к депрессиям горожанину дружить по-соседски с Фрейдом. Забегать поплакаться. - У тебя сейчас никого, Зиг? У меня с собой бейглы… – Ох, давай, Фриц, но в три попрошу на выход, придет фрау Ге… неважно! – Конечно, Зиг! Растворюсь как сахар...
Я напрасно ждала ответа: летом у Влады шел ремонт, ей было не до моей писанины.
К концу августа очумевшей от плитки и штукатурки Владе захотелось на волю. Созвонились, договорились встретиться.
…Мы выходим из метро.
Погода моя любимая: солнечный ветер. Забывшись, я любуюсь облаками: они несутся, как опаздывают. У нас с Владой, наоборот, полно времени, со мной такое редко бывает.
Рабочий и колхозница выпрыгивают из-за моста и машут серпом и молотом: сюда, сюда!
Пока мы идем в сторону мухинского шедевра, Влада остроумно пересказывает свое летнее путешествие. Глоток счастья перед ремонтом.
Упоминаются петушиные бои. Интересно, о петушиных боях я слышу сегодня уже второй раз. Утром, по дороге в школу, дочь шпиговала мою бедную голову сведениями о девочке Ракел и ее друге, боевом петухе по кличке Ужасный.
Детская книжка.
Итак, петухи. Им подрезают пятки перед боем, вы в курсе?
Начиненная спазмалгоном, я хорошо слушаю, хуже говорю, а еще у меня проблемы с мимикой. Улыбка выходит неискренняя.
Вообще-то мне не до выставки. Нужно было отменить встречу к чертовой матери, и только чувство вины за то, что головная боль вроде как заслуженная, помешало мне это сделать.
Это я намекаю, что немного перебрала вчера. Заезхала подруга, ну и мы…
Выставка, посвященная влиянию авангарда на современную моду, проходит в подошве рабочего и колхозницы. Она захватывает нас и даже отвлекает (меня) от головной боли.
Портреты Родченко и Степановой фонят счастьем, успехом, сексом.
Мы с Владой разбегаемся, соединяясь только в ключевых точках, чтобы сличить впечатления.
Я украдкой делаю несколько мрачных селфи. Исподтишка фотографирую красивую Владу.
Восхождение по долгим пандусам вдоль огромных окон убаюкивает головную боль. Панорама всегда возвышает смотрящего, и я ненадолго перестаю жалеть, что выбралась из дому. Лепные, словно гипсовые облака - как с картины Дубовского. По такому облаку хочется хлопнуть, или ущипнуть.
Все не зря, думаю я, даже этот чертов авангард…
У нас куча времени, никто не торопится, выставку мы просмаковываем сантиметр за сантиметром. Мы позволяем себе роскошь вернуться к началу и повторить маршрут.
Долог и величав спуск по пандусу вдоль облаков.
Мы выходим из рабочего и колхозницы, не удосужившись задрать голову.
На ВДНХ мы попадаем нестандартным способом, через какую-то боковую калитку, и я ничего здесь не узнаю. Цель - найти кафе, Влада голодная. Мне-то что, у меня мигрень, я пью из бутылочки.
Забегаловка найдена.
Пока Влада выбирает между утопенцем и хлебичком, я сижу, распространив сумку и зонтик на два места, чтоб не подсели рыскающие с тарелками посетители ВДНХ.
…Сытый голодному не товарищ: я остро чувствую, какие мы с Владой разные. Что у нас с ней может быть общего??
Как жалко, искательно озирается она на окошко выдачи. Вскоре Влада уже раздражена, на красивый лоб набегают волны. Десять минут в ожидании утопенца бессмысленностью звуков, какофонией движений и хаосом мимики приводят на ум оркестровую яму перед началом увертюры.
Наконец на красном подносе прибывают кофе и утопенец. И, представьте, именно в этот момент Владу разбирает поговорить о моей повести.
- Так и не собралась тебе написать… Гребаные строители...
Ее голос не предвещает ничего хорошего. Нет, он мил, обаятельно-хрипловат, но отчетливы нотки скуки и сожаления.
Так уролог, рассматривая результаты УЗИ, с равнодушной учтивостью сообщает о забитых протоках и залежах золотого песка.
Опередив, впрочем, колики.
Так и Владин разбор, вероятно, спасет меня от позора...
Мы с утопенцем одинаково бледны.
- Все очень мило. Ты, конечно, мастер мизансцен. Но - герои не мотивированы. Характеры не прописаны. Он – зачем он приезжает? Ведь он ее не любит…
Я сглатываю.
- …это совершенно очевидно, и приезд героя не оправдан. Начинает сыпаться логика…
Я снова сглатываю. От спазмалгона во рту солоно и горько.
- Ну, он же вроде как к ней привязан..., - я вяло протестую. - Это не любовь, и не страсть, но…
- Стоп! Давай так: у него отключили воду, и он скитается по женщинам. Он чистоплотен, ему надо где-то мыться. Вот зачем он приезжает!
Почему Влада не ест? Она же голодная…
Почему она начала с меня?
- И вот эта Оля. Ее все не любят – почему, за что? Не раскрыто!
- Точно, - кисло соглашаюсь я. – Она была сука и язва, а я нежный цветок двадцати лет. Я убрала абзац про это.
- Поняла! – перебивает меня Влада. – Тебе нужно переделать повесть - в детектив! Смотри, у тебя их как раз четверо. Ольга исчезает, на фиг тебе ее сохранять до конца. Под подозрением трое… Прости, голодная!
Влада наконец заняла рот утопенцем.
Думаю, не поставлен ли только что рекорд Гинесса. Так долго не есть - будучи голодной - перед тарелкой еды.
Я часто дышу и пью из бутылочки, стараясь держать на лице приветливое выражение.
От утопенца осталось сантиметров пять.
Подобревшая Влада делает передышку.
- Смотри! Ольга исчезает в пробоине… что там у тебя, куда они пошли в ночи? Церковь с березой на кровле. Исчезает. Все!! Не надо ни песен, ни поцелуев, ни возращения. Она исчезает. Мы видим ее в последний раз…
Она откусывает еще два с половиной сантиметра.
- Саша идет за ней. Он ведь у тебя явно ее хочет… – Влада входит в раж, говорит с набитым ртом, утопенец не до конца прожеван. – Выходит с известием, что Ольги там нет! Пьяный, растерянный, ноги иксом... Икает. Пусть он икает, хорошо? И пусть они будут пьяные! Они реально НЕ ПОМНЯТ… И, заметь, они вместе на момент ее исчезновения. У всех алиби!
- А дальше?
- Думай!! У кого из них есть мотив? Да у всех! Даже у Саши у твоего недомытого…
- Мотив?
- Думай... Готический детектив. Или что-то вроде «Тайной истории»...
Владу несет. Она розовеет, молодеет.
- Антураж идеальный! Парной июньский вечер, супер. Гипсовые пионеры. Пионеры живые спят после отбоя. Набитые комплексами и страстями пионерские вожатые. Провал в часовне, или что там у тебя… Комары тучами… Вожделение одних, отчаяние других. Прелесть… Работай!
Влада наедается и напивается. Она свежая и хорошенькая, как спутавший календарь одуванчик.
Мне остается пережеванная повесть. Продолжая закусочный видеоряд, можно представить ее в виде тарелки с едой. Выглядит это неаппетитно. Салфетка, вымазанная красным, то ли помада, то ли клюквенный соус, завершает впечатление. Официант в раздумье: на тарелке оставлено слишком много, чтобы блюдо могло считаться съеденным. Но – салфетка… Забрать или оставить? С этими женщинами не поймешь, можно нарваться…
Влада делает последний глоток.
- Утопить! – она решительно отодвигает картонный стакан. - Там же река у тебя? Тело в реку, концы в воду. Пошли?
Мы идем по ВДНХ. Я люблю ВДНХ, мне нравится здесь праздничное устройство пространства. Прикольно, что есть ВДНХ разной степени парадности. Чем дальше от главной аллеи, тем мельче павильоны, имперский стиль становится имперским лайт, а потом и просто советским.
- Слушай, тут был пруд! Лодочная станция… Ты грести умеешь?
Я умею грести, и, до кучи, владею массой других навыков. Разведу костер, растоплю печь, поставлю палатку. Приготовить котел походной еды – как два пальца об асфальт!
Но, чур, посуду мою не я.
Пруд пасторально-мил. Ничто не выдает близкой осени, разве что отсутствие лодочного ажиотажа.
Вода безлюдна.
Мы выбираем ярко-синюю лодку. Ольга, написано на борту.
- Символично! – говорит Влада.
Она упархивает на нос, принимает грациозную позу.
Делает мне оттуда поцелуйный жест красивыми губами.
Я вставляю весла в уключины: хороший кинематографический звук.
Влада, продолжая какую-то линию, рассказывает про кубанскую родню.
- …там все вокруг еды. Утром строят планы, обсуждают. Днем готовят. Едят вообще постоянно. Но вкусно…
Видно, тема еда не отпускает сытую Владу.
- Сестра мужа, помню, зарезала… или как это?... зарубила петуха. Или курицу? Фирменных суп петушиный, ум отъешь.
- С едой там вообще хорошо поставлено…
- И вот она ощипывает этого петуха, а я курю рядом на раскладушке. Там в саду раскладушка… Говорит, раньше думала, как я от своего алкаша уйду? Кто курицу мне зарубит? А сейчас сама умею – покачивает обмякшим петушьим телом. - На кой он мне? Разведусь на хрен!
- Но развестись не успели – сгорел через полгода! Ночью, в летней кухне.
Влада говорит, и я понимаю, что сегодня у меня это уже третья петушья история. Петушиный заговор. День сурка. В смысле, петуха.
Вдруг Влада издает вопль. Я роняю весла. Головная боль, как от удара веслом, ударяет в затылок.
- Аааа! – кричит Влада. - Придумала!!! Я гений!!
Я молча работаю веслами.
- Ход придумала! Гениальный, слушай. Убивают – тебя. Понимаешь?
Я гребу, но уже по инерции.
Судя по степени Владиного возбуждения, она придумала действительно что-то замечательное...
- Нужно сделать типа съемки с нескольких камер. История рассказывается не от одного лица, а от нескольких. Но все время - от первого.
Я внимательно слушаю.
- Рассказывает то Саша, то ты, то есть автор. То Ольга. То эта нелепая Эля с небритыми ногами.
Я отпустила весла, они смирно волочатся за лодкой.
- Исчезаешь – ты, к которой приехал этот Саша! Помыться… То есть - как бы сам автор. Автор исчезает! Ты, которой в этой истории больней всех. Может, даже на полуслове. Такое растворение, потемки. Концы в воду...
Я молчу.
- Но, конечно, нужно все это смоделировать… Расписать филигранно… Но ты сможешь! – уверенно заявляет Влада. - Круто?!
- Круто, - отвечаю я тусклым голосом.
Я вынимаю весло из уключины. С лопасти сбегает крученая ножка воды.
Расчетливым ударом, даже с некоторой бойцовской грацией, я пихаю Владу в плечо, в ключицу. Легкая, непуганая, она опрокидывается в воду. Мелькают загорелые голени, лиловый педикюр, изящные сандалии из коричневой кожи.
………………….
- Ты же сказала – работай, - немного виновато говорю я хорошенькому льняному беретику, кружащемуся, как грампластинка, на черной воде. – Мотив, тайная история… Филигранная работа… Концы в воду... – Я аккуратно придавливаю беретик веслом. Он медленно, по спирали, уходит в темно-зеленую воду.