27 ноября 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 27 (60), 2017 | Просмотров: 1375 |
Изнанка твёрдого мира
Влад Гагин
Родился в Уфе, живет в Санкт-Петербурге, учится в магистратуре СПбГУ на филологическом факультете. Стихотворения публиковались в сетевых изданиях «Полутона», «Лиterraтура», «L5», «Stenograme». Эссе и рецензии были опубликованы в журналах «Воздух» и «Stenograme». Лонг-лист премии «Белла» (2015), Премии Аркадия Драгомощенко (2016).
фрагмент 82
пока Наташе снится кошмар, пока
я мечтаю о внутренних органах наслаждения
(что является причиной сна Наташи:
клетка безумия родственной тесноты),
а Павел допускает ошибку, воруя
мелочь в пригородном автомате,
из несуществующего радиоприемника
доносятся отголоски очередного
военного конфликта, который ни
к чему не ведет
хочется забыть об этом безумии и писать
о разрушенных родственных связях
руинах семейственности; совместном
проживании в коробке из-под нищеты
(помнишь
«я мечтаю о сне, в котором я уезжаю
навсегда из Санкт-Петербурга,
останавливаюсь в подземном
курдском поселении сиреневого цвета
в этом светло-зеленом поселении
наши волосы треплет ветер с залива,
мы говорим, например, о Букчине
и не знаем ни Фрейда, ни смерти
есть простая работа в социальном
центре и на полях, а политика полностью
переходит в налаживание горизонтальных
конструкций разного размера и цвета»
если я и просыпаюсь, то слышу
крики из несуществующего радио,
читаю прямой репортаж
Наташи с «полей» кошмара, а также
чувствую «кожей»
бег ритмичных жирных зверей
который и есть изнанка твердого мира
но вскоре исчезает и это
фрагмент 76
кто этот парень
в рубашке офисного цвета
но с едва выглядывающими
(шаткое таинство черных брюк брюк)
носками сопротивлений
и теперь серьезно:
эротическое сжатие отца —
последнее желание — пусть
будет женский голос у навигатора
женский голос, который заставит
пропустить нужный тебе поворот, отец
долго ехать по кольцевой, пережевывать
снова сладкую жизнь
потом два раза по одному и тому же тоннелю
с лидокаином в горле
с холодком в затылке сына
сына, сына
как через шелестящие стихи Вс. Некрасова
по одному и тому же туннелю
двигаться,
как в той компьютерной игре
где змеи пожирают светящиеся останки друг друга
темная материя, холодок в затылке
Б., нам есть чего бояться
Б., нам есть чего бояться
«я понял, что во мне изначально
очень много правого:
комната из детства Элиаде Мирча в зеленом свете»
и наше искусство теперь
это тихий
апрель, родившаяся
дочь посреди зеленого шелеста
но другого —
как красные глаза после той долгой
политической акции
когда мы в затерянном баре играем в кикер,
продираясь через усталое поле шиповник твое лицо
сбежав от сил оцепления
в тихом месте в истощенных зеленых тонах
наше искусство это тихий апрель
но я боюсь тех, кто прорывает
другие норы в теле Делеза
я глажу киборгов
кормлю их густоватой смесью
кричу по ночам
иногда кричу по ночам
тихий тревожный апрель, сквозь который
мы идем, не зная, куда и смотреть
фрагмент 95
«Алевтина, Алевтина,
кричали мы на окраине города Хельсинки,
потерявшись в белом парке, где только
молнии кроликов, снег и туман, и дальше
усталые, замерзшие, истратившие
последние деньги на такси до парка
Алевтина, Алевтина!
нашли Макдональдс
Алевтина, Алевтина
нашли
сборище маргиналов, и пьяный финн
бросает бургеры в стену,
пора признать,
что мы потерялись на окраине города Хельсинки
и пропажа пошла нам на пользу»
К., так обычно и происходит в этих местах,
зря ты скрываешься по дворам, распарывая
тело города, зря ты не берешь трубки, пока
мы гуляем между полок с продуктами,
успокаивая себя мельтешением упаковок,
бегом корзин, паузой возле касс,
успокаивая, но все же что-то подозревая,
подозревая, что множественное способно
обернуться единым в любую секунду —
черная впадина в левом углу супермаркета,
из которой лезет черная масса одного и того же
цвета и формы, но все происходит иначе
все эти тайны, скрытые в складках мест
не дают покоя, и я не знаю
что за сила двигала телом животного,
разбившего горшок с цветком, раскидавшего
землю по комнате
вижу только
полость желания, полость
между собой и зверем, между
успешной академической карьерой и
полной потерянностью, Алевтина, в парке
между поставленной речью литературного
менеджера и речью
из точки непроницаемой
черной тоски
непроницаемая емкость, заполненная
жидкостью прошлого
слепо шаришь рукой, натыкаешься
на очертания предметов — Виталик,
Вика, бродят там, отводят глаза
но все поправимо, все
смешивается как розовое, сиреневое, иное
я прощаю своих животных
линии улиц необъяснимо поют
спасительное знамя мутанта
К., ты уже не так одинока
и все же — где твое место,
где твоя Алевтина, где
взволнованные взрывы речи?
и спасительные существа
из лилового земляного
города, понимаешь
понимаешь, так всё и будет идти
а потом случится что-то совсем другое
фрагмент 39
щебень речи, ще-
дроты пространства
места отсутствия и отсутствие «места»
пробелы и выбоины
выборгский комбинат на
фоне распиленной архитектуры
щепа слов и
другие попытки осмысления, но когда
курсы подготовки к ЕГЭ сворачиваются
в разноцветную ниточку и плывут
через сон, спровоцированный
алкоголем, а также
человеком, играющем на фортепиано
слепо, сквозь смех немого кино,
спровоцированный
стихотворением ЭШ в котором структуры
бесконечно наслаиваются друг на друга
и стихотворением СЛ
в котором предпринимается
попытка говорить за самых разъятых —
онтологией ли, политикой ли, но когда
всё это происходит, силы мира обречены
его тектоника всасывается
в разноцветную нитку сознания
шелест беспилотного дрона
бесшумное движение войны
обычно я
не знаю, откуда оно происходит
впрочем
оно происходит и поглощает меня целиком
но когда
нет меня и «мир так
просторно сквозит»
и по разбросанным останкам своих тел
по следам любовников и любовниц
по характерным зигзагам групп
мутировавших животных
по мерцанию красной и зеленой одежды
оставленной здесь когда-то давно
нами или другими
по обрывкам телевизионного эфира
по всплывающим в голове
цитатам из книг об освобождении
по детским запахам Узбекистана
по отсутствию мужчин в форме
по тому как разбросаны предметы
по разломам в почве и
по другим признакам, для которых
нет названия, люди
наконец начинают
ориентироваться в этой комнате
и расходятся в разные стороны
а после сходятся снова
фрагмент 76.
оставлять следы сиреневой слизи на асфальте
путать номера телефонов
(«не бояться пограничной полиции!»)
надломить ветку, отдать
Наташе книгу атд в метро, потому что соответствий не происходит
(понимая также, что этот поезд слишком уж быстро
прыгает в ночь)
слизь на асфальте, если меня раскрыть
только автоматы Ц.
желтая шкатулка
обезьяний бег в зарослях
через это отверстие в голове я смотрю в детство словно читаю
все стихотворения с упоминанием Крыма но только из
тринадцатого года
«у меня во рту
две золотые пчелы целуют друг другу крылья
шепчут как вырв
аться, как
улететь из этого крыма»
но мы уже в неизбежном «после», слишком
быстро прыгает в ночь
еще
смотрю на тебя сквозь множественный дым несоответствий
черты постепенно исчезают
как и нажитые «общие вещи»
оставлять слизь, тащить тяжелые дискурсивные
практики на спине
ш.,
я не понимаю, что ты говоришь
что-то про автоматы
и поразительным образом
это никого не волнует кроме меня
фрагмент 44
«исихазм темнота автозака
голь трясется, голая жизнь
снятая кожура субъекта
что я чувствовал? даже не страх
тесное трясущееся сердце
что отобранный телефон
угрозы, надежды на право
несуществующее но священное»
право захлебнуться
серым туманом российской жизни
не иначе так действует время
отрезает упрямице кожуру
потом не отличить
цвет от предмета
себя от мира, но все же
еще слишком много различаемого:
синяя каша утреннего подъема
кот как пауза в человеческом фильме
моя ласточка хрустнула на излете
моя косточка поболит и пройдет
«что я чувствовал, когда яростно
портил мебель, швырял
стул в неизвестном направлении
проваливался в перечную жижу
выбегал на лестничную клетку
отслеживая краем ума
повышения статуса:
властные полномочия истерии
дальше темный парк, долгие
развороты пространства,
яблоня родом из детства —
и уже другого рода молчание
добровольный отказ
от тесноты, истерии, богатых мыслей
*
только выбеленная жидкость же-
лания, изогнутые тени вдали