01 ноября 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 26 (59), 2017 | Просмотров: 1507 |

Субъект поверх границ (о филологической конференции в Трире, июль 2017)

Александр Уланов

Подробнее об авторе

 

Конференция в Трире 6 – 10 июля 2017 – часть длительного проекта, посвященного исследованию субъекта в современной литературе и поддержанного Немецким научно-исследовательским сообществом (DFG) (руководитель проекта с немецкой стороны - проф. Хенрике Шталь) и Российским гуманитарным научным фондом (РГНФ) (руководитель проекта с российской стороны - к.ф.н. Светлана Бочавер). Сообщение об одной из предыдущих встреч уже появлялось в «Цирк «Олимп»»: http://www.cirkolimp-tv.ru/articles/635/issleduya-subektu-zametki-o-konferentsii-teoriya-liricheskogo-subekta-v-kontekste-noveishei-poezii-germaniya. На этот раз конференция была посвящена взаимоотношениям субъекта и границ. Речь субъекта – на границе общего языка и личного способа говорить. Р. Цимнер отметил, что всякая лирика, если она вообще лирика, является случаем языковой лиминальности. Если это не так, нет личной речи, нет и лирики.

Наиболее очевидно лиминальность проявляется как результат встречи с иной культурой. В. Гречко показывает все большее распространение многоязычия внутри поэтического текста, которое появляется и при необходимости передать попадание автора в иноязычное окружение, и как цитата из иной культуры, но и как игра, и как внутренний диалог в процессе самоидентификации субъекта. Т. Андреюшкина рассматривает авторов, эмигрировавших в Германию и пишущих на немецком, обнаруживая у субъекта их текстов преобладание вопросов, позицию аутсайдера и вечного странника, ощущение нарушенности коммуникации, быструю смену эмоций от радости до депрессии и сарказма. Но не свойственно ли это поэтам вообще? Не встречается ли поэт и со своей культурой как с чужой?

Связь с лиминальностью обнаруживается у многих современных поэтов. Поэзия О. Седаковой ориентирована на трансцендентное, но есть множество порогов, обеспечивающих переход к нему (исследование А. Шмитт). Для Е. Шварц является мнимой оппозиция «свет – тьма» (Э. Ткаченко). Пограничное положение Е. Шварц между русской и итальянской культурами рассмотрено в докладе М. Саббатини. Л. Зубова рассматривает метаморфозы на границе жизни и смерти в поэзии В. Кальпиди. При этом размываются границы между существованием и несуществованием, телом и предметами, природным и искусственным, внешним и внутренним, утверждением и отрицанием. О. Соколова анализирует стихи С. Завьялова, написанные на границе античной лирики, хоровой и монодической субъективации.

Границы оказываются множественными, и пересечение их (или релятивизация) происходит во взаимосвязи. Е. Евграшкина выделяет в романе Л. Зайлера «Крузо» границы политические (пограничная зона на острове), пространственные (между жилым и нежилым пространством, например), социальные, субъектно-кризисные (как в рефлексии, так и в восприятии реальности, которая смешивается со сном). Одновременное пересечение политических, языковых, культурных и медиальных границ исследует Х. Мацумото на примере рассказа Ё. Тавады «Голый глаз».

Границы литературы в современной малой прозе (А. Морзе исследует ее на примере текстов М. Гейде и С. Соколовского) проблематизируются и раздвигаются не только при помощи сближения между прозой и поэзией, произведением и фрагментом, вымыслом и документальностью, но и за счет демонстративной недостаточности контекста для понимания высказывания, и в то же время – переносом высказывания в интернет-коммуникацию, где живое присутствие автора в некотором смысле само служит контекстом. Сходные явления, дополненные балансированием субъекта между речью и молчанием, присутствием и отсутствием, обнаруживает Ю. Каминская в прозе А. Левкина. Субъект современного текста вмещает и лирическое «я», и иные голоса, живущие в тексте.

Возможности положения на границе оказываются очень многообразными. Х. Шталь обнаруживает на примере поэзии Е. Шварц поэтического субъекта, находящегося между абстрактным автором и высказывающимся субъектом. Поэтический субъект проявляется как уровень рефлексии (например, оценка говорящего не так, как тот это делает сам), помогает избежать монологичности. Н. Фатеева рассматривает лиминальность как форму не только переходности, но и потенциальности, способ создания альтернативных моделей существования. Автор этих строк обратился к авторам (А. Драгомощенко, Ш. Абдуллаеву, П. Андрукович, Е. Сусловой и другим), которые рассматривают границу не как место пересечения, трансгрессии, а как пространство существования, сохраняющего возможность выхода в нечто третье, лежащее не по ту и не по эту стороны границы. Г. Заломкина исследует когнитивные возможности лиминальности на примере авторов (А. Драгомощенко, И. Жданов, А. Сен-Сеньков, С. Снытко и другие), у которых существование субъекта неравномерно пульсирует между присутствием и отсутствием. Мерцающий субъект не отказывается от личного взгляда, но и не навязывает этот взгляд окружающему, что способствует соприкосновению с ним и пониманию. Положение на границе с природой в поэзии Анны Глазовой – предмет доклада Л. Гольбурт. Дестабилизация синтаксиса, многозначность текста позволяет Глазовой избежать негибкости оппозиций «культура – природа» и «субъект – объект», сохраняя позицию вовлеченности по обеим сторонам этих оппозиций.

Автор может ставить себя в положение лиминальности для выхода из пределов собственного опыта. П. Барскова делает это в попытке понять жителей блокадного Ленинграда (не отождествляясь с ними), Л. Горалик – в попытке найти контакт с другим человеком не на уровне дискурса, а на уровне аффекта (доклад М. Липовецкого). М. Одесский показывает, как «новая драма» стремится втянуть зрителя в соучастие, не оставляя его за границей созерцания. А. Житенев исследует лиминального субъекта в прозе и поэзии Н. Кононова. Субъект находится в перекрестье взглядов и в уязвимости от них, на границе прозрачности и неясности, внимания к себе и отвращения к себе.

Автор может искать свою идентичность на границе жанров или вообще на границе литературы. А. Черкасов в своих «блэкаутах» работает на границе изобразительного искусства, Д. Серенко в проекте «Тихий пикет» - на грани акционизма, и оба на грани медиа, не характерных ранее для литературы (исследование М. Маурицио). Однако в русской поэзии, как показывает Р. Грюбель, это имело место еще у Д. А. Пригова, работавшего порой на грани оперы и хэппенинга, поэзии и инсталляции. Дж. Эдмонд исследует положение субъекта в современной русской и китайской поэзии между частным и общественным, с использованием новостей, кадров хроники. При этом поэзия в значительной степени смещается в сторону публицистики, порой авторы переходят к ней непосредственно. Взаимодействие поэзии с новыми средствами массовой информации описывает и А. Гаврилюк, говоря о широком распространении стихов через социальные сети. Х. Ямамото показывает ироническое рассмотрение субъекта у М. Ринк с точки зрения насекомого или протокола. О. Тугулова выявляет сходства социально ориентированной поэзии в России и в Китае, переходящей к многополярной культуре через нонсенс, черный юмор, сниженную лексику, прозаизацию. С. Бирюков отмечает тенденцию рассматривать авторов песен как поэтов – от присуждения нобелевской премии Бобу Дилану до присуждения премии «Поэт» Юлию Киму. Звук широко используется в поэтических перформансах В. Шерстяного и В. Сажиной. Возможна маргинальная фигура художника-коллекционера (доклад Г. Кучумовой), собирающего мир в себе, уходящего от конвенционального языка к языку запахов (герой романа П. Зюскинда), звуков (герой романа М. Байера) и кукол (герой романа Д. Рубиной). 

О. Северская рассматривает положение субъекта между несколькими формами искусства (использование фотографий в поэтических сборниках И. Жданова и С. Соловьева), между несколькими кодами (в книге Е. Поспелова «Приручение слов» типографский текст сопровождается рукописным и рисунками С. Кочетковой, в других книгах Поспелова текст взаимодействует с фотографиями А. Перова и графикой В. Зайцева). М. Павловец исследует противоречия концепции «внеисторического авангарда», которая во многом музеефицирует искусство, превращая последовательность развития во времени в пространственную последовательность выставок. Однако в этом пространстве субъект, как показывает работа С. Бирюкова, может легко переходить между исследовательским и художественным дискурсами.

Представления 80 современных поэтов о значении порога, границы и предела представлены в докладе Н. Азаровой. С. Бочавер исследует изменения границы между субъектом и адресатом. Современная поэзия часто избегает индикаторов персональности, пользуясь для этого неоднозначностью синтаксиса, и оппозиция субъекта и адресата размывается изнутри текста. В то же время сам субъект оказывается сложной множественной структурой. Даже имя субъекта зависит от пространства, в котором он находится. Р. Осминкин перемещается благодаря имени (Рома, Роман Сергеевич Осминкин, Ромик) между кругом друзей, пространством литературы и миром семьи (Н. Барковская).
Лиминальность может быть связана с переходным состоянием общества. П. Гайст исследует ситуацию потери позиции у ряда авторов современной германской поэзии в результате процессов глобализации. К. Корчагин рассматривает «меланхолическую субъективность» С. Жадана (во многом основанную на надежде, что текст может изменить мир) и концепции «пост-номадического» общества утраты у И. Бобырева и А. Каплана.

В докладе Йи Чен представлен переход от трансцендентального к трансформирующемуся субъекту в современной китайской поэзии, которая опирается на традицию даосизма, рассматривающего мир как поток постоянных перемен, а человека как растущего в недеянии и безразличии. Меняются литературы, в которых в силу традиции роль субъекта была не столь велика. Юн-Ок Ким показывает эти изменения в современной поэзии Кореи. Субъект – проблема не только литературы, но и этики, и Д. Хок исследует этику отрицания в современной поэзии, при помощи которого поэзия становится защитой против форм социального пустословия. Предметом рассмотрения литературы становятся болезни, вроде синдрома Альцгеймера, нарушающие многое, связанное с субъективностью в сознании (доклад К. Хиллебрандт).

Само создание и восприятие произведения – переход границы. Переход дословесного в словесное (на стадии создания) и словесного в послесловесное (при восприятии) является предметом интереса Е. Зейферт. Г. Киршбаум и Я. Ананка анализируют, как воспринимается «Лоскутная ода» Д. Строцева читателем из Белоруссии (способным считать там политические реалии современной Белоруссии) и читателем из России (для которого эти же места выступают скорее как метафоры, интертекстуальные отсылки и даже заумь). Соответственно лиминальности меняется и стихосложение. Это уже не переход от метрического стиха к верлибру, а увеличение доли полиметрических и гетероморфных текстов, о чем говорит Ю. Орлицкий.

В «Шлеме ужаса» В. Пелевина блуждания героев в разговорах в сети, где невозможно различить реальность и иллюзию, по мнению Ц.-Х. Сьюнг, ведут не к исчезновению субъекта, а к актуализации его в читающем, который задумывается о собственном существовании, о границах собственной жизни. Разговоры на конференции приводят к пониманию границы как чего-то мерцающего, и пограничного существования не как перехода, а как положения не вполне здесь и не вполне там. Как говорить о себе, не заслоняя собой мира? Как восстановить целостность без впадения в идеологию? Возможно, промежуточное положение позволяет не то чтобы решить подобные внутренне противоречивые вопросы, но выработать процессы, в которых противоречивое было бы возможно в конкретных ситуациях. С другой стороны, необходимо и сохранение границ – их уничтожение означало бы уничтожение субъекта или предмета в недифференцированности.

 

Фотографии - из личного архива Елены Зейферт