11 сентября 2017 | Цирк "Олимп"+TV № 26 (59), 2017 | Просмотров: 2176 |

Русский мир. Книга первая #назубах#

Ирина Саморукова

Подробнее об авторе

 

 

РУССКИЙ МИР

Книга первая

 

#назубах#

 

- Я невидим.

- И я невидим.

Наши лица как дым,

и никто не узнает, как мы победим…

(Из песни группы «Пикник»)

 

Записки особенного человека. Часть первая.

    1.     Цокольный этаж

 Ну, так вот: я учился с Ларисой Панфиловой (Лорой, как она велела себя называть) с первого по третий класс, то есть с 1968 по 1971 год. Что касается исторической атмосферы, то я ее мало замечал, поскольку был маленьким. Да, довольно мелким, и даже не пацаном, а малявкой.

Посему мало что изменится, если я укажу, что пошел в школу в 1978 -ом. Вспоминаю, что гоняли по телеку: речи Брежнева, международную панораму, клуб кинопутешествий, сериал про четырех танкистов. Телевизор был черно-белый, с канала на канал переключался путем поворачивания тугой пластмассовой рукоятки. Щелк – первая программа, еще раз – вторая. Переключатель я скоро выломал, остался металлический штырек, который повертывали, зажав плоскогубцами.

Довольно ностальгии? 1968-1971 или 1978-1981. Какая разница. Год от года существенно не отличался. Застой он и есть застой…

Лора повторяла мне, бестолочи: чтобы вымысел казался достоверным, следует быть точным в не относящихся к сути деталях.

Вот, например, зачем я, придурок, опоздал на урок из-за того, что прорвало канализацию?

- Все знают, что ты живешь в доме без удобств. Сказал бы, что входную дверь завалило снегом и пришлось откапываться изнутри. Но если ляпнул про канализацию, добавь про ограждение, которое установили на месте аварии, затопившей нечистотами дорогу в школу. Дескать, пришлось добираться в обход, потому и задержался.

Мы с матерью обитали в цокольном этаже ветхого дома. Из удобств были только свет и печка, топившаяся газом. Общие с соседями дощатые сени, обитая дерматином дверь и вот оно – родное гнездо: кухня без окон, она же столовая и гостиная, и две клетушки по шесть метров. Да, у меня была своя комната - автономная нора, с отдельным входом и выходом через окно, которое смотрело прямо на тротуар.

Водопроводная колонка и кирпичный общественный туалет находились во дворе. Мне строго запрещали приближаться к сортиру, запугивая микробами, крысами и дядьками-маньяками. Поэтому до десяти лет я справлял нужду в эмалированную посудину мутно защитного цвета. Горшок был объемный и всасывал мою попу как огромная банка. Под диван, на котором я спал, судно не влезало, стояло под письменным столом, и однажды Лора его увидела.

- Солидная тара, - заметила она. – Походный мужской горшок.

Ох, не то, что у нее. Под кроватью у Лоры пряталось сущее убожество: ночная ваза из пластмассы омерзительного желтенького цвета. Что поделать: комнаты в их квартирке смежные, и по ночам мать запрещает бегать в туалет через гостиную, где стоит их с отчимом диван.

Врать Лора умела. В отличие от меня, на уроки она не опаздывала, а еле успевала из-за очереди в поликлинике, где натощак сдавала анализы. - Кровь, мокроту, мочу, кал на яйцеглист, - загибала пальцы она. - Хорошо, садись на место, - понимающе кивала учительница.

А в моем дневнике фиксировали: Опоздал на математику без уважительной причины, дерзил. Поведение: 2.

Моей матери, пропадавшей в жилконторе, где за право прописаться в нашей сараюшке она служила секретаршей, приходилось читать такие послания довольно часто. Она возвращалась после шести вечера, усталая, задерганная, а тут я со своими подвигами. Короче, я попадал под горячую руку, в которой могло оказаться мокрое полотенце, наскоро стянутый сапог, а то и резиновая скакалка.

Гнев матери был стремителен, но краток. Пара шлепков – и слезы. Не мои - ее. Мать плакала от жалости и стыда за свою невоздержанность.

Но я ведь, ей богу, довел. Стал последней каплей. Начальник так проворовался, что вот-вот сядет. Спрятался, сволочь, а на секретаря все шишки. То жильцы возмущаются, то проверяющие. Тут любой озвереет.

Я обнимал, целовал ее волосы и шептал в ухо, что больше так не буду. Она, разумеется, не верила:- Возьми там, в сумке, - вздыхала она, вытирая тыльной стороной ладони обслюнявленную мною щеку.

В сумке всегда находились пирожные: трубочки, безе, эклеры с заварным кремом. Мать покупала их в ближайшей кулинарии. Мы уписывали пирожные и смотрели «танкистов», соревнуясь, кто угадает очередную реплику.

Ради этой идиллии я выкладывал неприятности, едва мать переступала порог, думая: сейчас быстренько огребу, и приступим к сладкому. Чего бы мне сразу не ставить у порога веник, которым по заднице, защищенной штанами с начесом, совсем не больно? Спасибо Лоре. Надоумила.

Следы материнского гнева я скрывал. Оправдаться перед одноклассниками не составляло труда: дрался во дворе, тому двинул, этому, ну и сдачи получил. В классе меня не то чтобы уважали: старались не связываться.

Лора предупредила:

- Если учителя заметят эти синяки, создадут комиссию и докопаются до правды. За систематические побои ребенка твою мать лишат родительских прав, а тебя отправят в детский дом. - А они не заметят, - легкомысленно ответил я. - Да? А физкультура?

Я внял Лориным доводам и явился на физру в спортивном костюме. Когда учитель поинтересовался, почему я нарушил форму занятий (полагалось надевать одинаковые для всех черные трикотажные трусы и белую футболку), сказал…

Ох, я долго размышлял, чего бы наврать, и не нашел ничего лучше:

- Мерзну. 

На том уроке физрук меня загонял. Сначала мы разминались, бегая по кругу, потом приседали, отжимались. А костюмчик-то был с начесом. После занятий мне велели остаться. Физрук завел в свой кабинет, подсобку без окон, и приказал раздеться…

Я сопротивлялся, но что мог второклассник против здорового тренированного дядьки. На ляжке он заметил уже желтевший синяк. Физрук кивнул: типа понимаю. Потом положил руку на плечо: - Не волнуйся, парень, я никому не скажу. Только и ты помалкивай, хорошо?..

Он назначил мне индивидуальные занятия. О синяке никому не рассказал, а в журнале ставил четверки. Отчего не пятерки? Чтобы не привлекать внимания: я ведь был троечником.

В школе я считался проблемным ребенком. Ну а что вы хотели? Мой отец сидел в тюрьме.

В те времена я не знал за что. На расспросы мать отвечала одно: - Козел он, твой папа. Поэтому сидит заслуженно. – Иногда отец присылал деньги. – Откупается, - объясняла мать. – Это он виноват, что мы прозябаем в нашей дыре.

Мы жили в дворницкой, однако бедным ребенком я себя не чувствовал. Велосипед, книжки-игрушки, деньги на кино и мороженое, - мать мне почти ни в чем не отказывала. Иногда она на целые выходные уходила в гости к подруге, я оставался дома один и, если хорошо себя вел, получал три рубля. У матери были красивые платья, украшения, на трюмо стояли французские духи. Ими я дезинфицировал царапины, и Лора говорила, будто я пахну, как цветок эдельвейс. Я натряс капелек в пузырек из-под зеленки и подарил Лоре. Мне хотелось, чтобы мы пахли одинаково.

К матери, которая лупила меня, как сидорову козу, у меня нет никаких претензий. Она ни в чем не стесняла моей свободы, я гулял, сколько хотел, и получал, что нравится, в том числе и ее бестолковую любовь.

Меня колотили сгоряча. Мать Лоры, по ее рассказам, была хладнокровной садисткой.

- Смотри, - говорила она, предъявляя уши. Они у нее стояли торчком, почти перпендикулярно голове.  

(Была ли она красавицей? Не знаю. К ее телу я проявлял не больше любопытства, чем к собственному. Достаточно было, что Лора со мною водилась. С ней, Ларисой Панфиловой, я чувствовал себя особенным).

Взяв клятву молчать, Лора призналась: ее уши, от природы обыкновенные, торчат, поскольку их втайне от всех отжимают цепкими пальцами с острыми ногтями. Лориной матери, видите ли, стыдно, что у нее невоспитанная дочь. Иди, говорит она, выкручивая ушную раковину, в свою комнату и, пока не перепишешь домашнюю работу без единой помарки, на глаза не показывайся. Отчим делает вид, будто не замечает, ему плевать, какие у падчерицы уши.

- Вернется с работы, газету почитает, телевизор посмотрит и спать, в выходные сопровождает маму на рынок, потом вместе крутят фарш, делают пельмени, снова телевизор и спать. Представляешь, какая тоска? Ты бы смог так существовать?

- Ни за что, - без колебаний отвечал я.

 Совсем другим был Маврикий, родной Лорин папа.

- Он нерусский, - с гордостью сообщила она.

- Еврей,- догадался я.

 Раз соседка обозвала меня «жиденком». Я решил было, что имелась в виду моя «жидковатая» комплекция. Но ребята во дворе объяснили, что означает «жиденок». Это слово обидное, типа сученок ты, вырастешь, станешь хитрожопым жидом, по-другому – евреем. В документах меня писали русским, мать – тоже, хотя та любила хвастаться, будто наполовину полячка. – Курва, - выругалась мать в адрес соседки, когда я рассказал, как меня назвали. И той тетке я вымазал дерьмом дверную ручку…

- Ну отчего ж обязательно еврей? - сказала Лора. - Просто нерусский, иностранец, разведчик на длительном задании. Он собирал данные о военных заводах, шифровал и передавал по рации. Предчувствуя провал, Маврикий скрылся.

- Вот смотри, - она развернула контурную карту и красным фломастером прочертила маршрут. – Сначала папа, притворяясь рыбаком, плыл на лодке по Волге, добравшись до моря, он надел заранее припрятанный в скалах акваланг и ускользнул от преследователей, как человек-амфибия.  

Ее отец был шпионом, да, врагом, но мой, что, лучше? Мой папа уголовник, раз в тюрьме сидит. Зато их жизнь полна приключений, как в кино и книжках. Без отрицательных героев историй не бывает.

- Мы не такие как все, Лёня, мы особенные.

Вот так она меня завербовала раз и, как потом вышло, навсегда.

Мы наведывались в выселенный дом, страшный, вонючий, с гнилым полом и ошметками ветхих обоев на дырявых фанерных перегородках. Здесь, за печью, хранился передатчик, по которому Лора получала весточки от папы Маврикия. Я прикрывал ее снаружи, стоял на стрёме возле дощатого ограждения. Если появлялись подозрительные, я их отвлекал: клянчил денег на мороженое. Это было верным способом, чтобы те скорее проходили мимо. Толи десяти копеек жалели, толи опасались провокаций. Минут через пять Лора выносила шифровку: нацарапанные на тетрадном листе цифры. Папа передавал ей привет. Про меня, Леонида Аристарховича Платицына, Маврикий был в курсе. Шифр 6871 означал: проверить мою надежность.

С этой целью в гастрономе самообслуживания мы с Лорой украли пакет карамели «Популярная». Разыграли четко. Вошли в магазин за полчаса до закрытия. Лора сразу направилась к кассе и с витиеватой вежливостью принялась отвлекать кассиршу. Вот, де, мама просила купить полкило российского сыра.

- Ты, видать, девочка, из Москвы приехала, - вздохнула скучавшая тетка. – Российского сыру не бывает, с утра выбрасывали колбасный, но еще до обеда разобрали. Скоро и плавленым сыркам рады будете.

Пока они перетирали, я шнырял по залу, в поисках чего бы стибрить. На полках сохла вермишель и скучал березовый сок в трехлитровых банках. Обваленные в какао подушечки были единственной ценностью, которую имело смысл воровать.

Моя мать служила секретаршей в ЖЕКе, отчим Лоры был мелким клерком, но в управлении торговли. Благодаря этим каналам, мы росли на шоколаде. В те времена дети предпочитали шоколад, если такового не оказывалось, сосали леденцы или жевали ириски-тянучки. Подушечки с начинкой из повидла любили только старые бабки. И мы отдали карамель «Популярную»  бабке-нищенке, что сидела на ящике рядом с магазином. Она прошамкала: – Лучше б копеечкой помогли, – и спрятала пакетик в своем тряпье.

 -Эта бабка всю жизнь тут торчит, - заметила Лора.  - Напопрощайничала на целый автомобиль. За ней можно проследить, а потом обчистить, потому что деньги она наверняка держит в своей норе. Целый сундук пятаков! Жаль, ты пока мелкий – не поднимем.

Следующая операция была назначена в отделе головных уборов.

План был таким. У отчима Лоры имелась норковая шапка. Я должен ее временно надеть и, пока Лора отвлекает продавщицу, примеряя дамские шляпы, подметить на похожую с полки. Это испытание я с честью выдержал, покинув магазин в новой шапке.

За приключение огреб ее скучный отчим. Мать Лоры закатила тому скандал.

- Додумался тоже! – причитала она. - В баню норковую шапку надевать! Понятно, что ее тут же украли, подсунув дешевую овчину.

Этого мудака мы, особенные, не жалели. Мы хохотали.

- Нас могут поймать. Сообщить родителям и в школу. Проработать и отлупить. Ты готов?

Да без проблем. Через эти процедуры я неоднократно проходил.

- Мы маленькие дети. Шалим. Если сцапают, сразу реви и просись в туалет, - наставляла она. - Ученики начальной школы не подлежат уголовной ответственности, тем более за такую мелочь, как подушечки и убогая шапка ценою 7 рублей 68  копеек.  

 Для чего меня испытывает Маврикий, который указывал в шифровках объекты наших вылазок, мне в целом было понятно. Он проверял смелость, ловкость, умение маскироваться.

От «проверок» меня пёрло. Я не воображал, кем стану, когда вырасту: космонавтом или ученым. Я уже был агентом и старался, чтобы так оно и оставалось. Я, Лора и наши «задания».

Так продолжалось около года - лучшего в моей жизни.

Однажды учительница устроила в классе пересадку. Чтобы ученики меньше болтали и списывали, она разлучала слишком спевшиеся парочки. К Лоре подсадили Светку.

Что собой представляла Светка, я не помню. Осталось лишь имя. Наверное, обычная девочка, однако Лора открыла в ней кучу достоинств. Мне Лора сказала:

- Сегодня я не смогу, и завтра, может быть, на следующей неделе, и то вряд ли. 

Ее вдруг потянуло к знаниям. Мне, добавила она, тоже не мешает иногда учить уроки. Она нагло врала: я шпионил и видел, чем они занимались. Шлялись со Светкой по улицам и трещали, как сороки.

Так я оказался в полном одиночестве. Хмурые зимние дни тянулись бесконечно. Уроков я все равно не учил, слонялся и физически ощущал тоску - ледяную пустоту в животе.

В конце концов, я подкараулил Светку, в темном углу без свидетелей повалил на снег и отмутузил. Она не сопротивлялась, закрывала лицо варежками и скулила. – Отстань от Ларисы, - сквозь зубы приказал я, напоследок пнув валенком в живот.

После уроков, в час пик, когда народ толпился возле школьного крыльца, Лора подошла ко мне, улыбнулась: - Рассчитаемся? – и вмазала по уху портфелем, набитым кирпичами. Я упал и приложился физиономией о бетонную ступеньку. Рот мгновенно наполнился кровью, о лед звякнул выбитый зуб.

Я был уничтожен и остался лежать на крыльце, свернувшись клубком, зажмурив глаза в нелепой надежде исчезнуть. Через меня перешагивали, толкали в плечо: чего разлегся, вставай. Я не реагировал. Когда кто-то произнес слово «медсестра», дескать, надо позвать, я поднялся и, как зомби, поплелся, куда глаза глядят.

Я выл в себя, гудел нутром и распухшим носом, чтобы заглушить ее голос, жесткий и ядовито насмешливый: - Ты облажался. Я нарочно подружилась со Светкой, я хотела проверить, сумеешь ли ты пройти испытание. Ты поступил, как обычный глупый мальчишка. Ты ноль, ноль, ноль без палочки.

Я очнулся в постели, наверное, бредил, повторяя в беспамятстве имя той,

кто (едва разбирал я возмущенный шепот матери)

довел ребенка до такого состояния: выбитого зуба (ладно, молочного),

 рассеченной губы (шрам-то на всю жизнь останется)

 и воспаления легких.

По жалобе моей матери собрали педсовет, на котором Лориным родителям настоятельно рекомендовали перевести девочку в другую школу. Мать Лоры заявила: с радостью. Она гордилась дочерью, ибо та поставила на место драчуна и хулигана, с которым не справляются ни мать-одиночка, ни педагогический коллектив. Ларисин отчим, уважаемый работник треста, получил новую квартиру, и теперь девочка будет посещать более престижную школу. В общих интересах с Ларисой Панфиловой расстались без лишних скандалов.

Нетрудно догадаться, что с тех пор я ищу ее, чтобы заставить снова испытать меня. Чем угодно, хоть огнем.

С коллективной школьной фотографии на меня смотрит обычная девочка, третья справа в среднем ряду. Как она выглядит теперь? По каким приметам узнать? По торчащим ушам?  

Женщин с таким именем великое множество, про отчество - Маврикиевна – она мне, понятно, соврала. Отчество могло оказаться любым. И фамилию наверняка поменяла. Поиски в сети почти безнадежны, ибо про ее дальнейшую жизнь я не знал ровно ничего. Она могла уехать, оказаться в любом уголке мира.

Но, оказывается, не уехала…

    2.   Посланец небес

Однажды в половине второго ночи я направился в круглосуточный супермаркет, точнее, я туда поехал, вызвав такси, так как торговая точка находилась неблизко.

Возникла необходимость срочно заесть стресс. Алкоголь, наркотики – не для меня. Мой порок в другом. Подозреваю, что врожденный, хотя и пробовал с ним бороться.

Причиной стресса стал Дениска. Я его выгнал:

- С чем явился, с тем и вали, пидарас…

Формально, он снимал у меня комнату по таксе вдвое ниже рыночной. Я дал ему кров не ради наживы. Я помог своему, затравленному пареньку, который едва унес ноги из кислодрищенского уезда.

За весь срок Дениска не внес ни копейки. О кормежке, кстати, мы с ним не договаривались, как и о том, что он без спросу будет пользоваться моими лосьонами, зубной пастой и прочими глубоко личными предметами.   

- Сам пидарас, - огрызнулся Дениска.

Малыш мечтал тусоваться в богеме, а меня, по умолчанию, записал в папики, с непонятно какого перепуга решив, что за пару перепихов Лёнчик сочтет за удовольствие его кормить, поить, одевать, откупать от легавых и проч.

Я небогат, тот круг, в котором общаюсь, вряд ли назовешь богемой. Ко всему прочему, уже не юноша. Но и не развалина. Мне около сорока. Плюс-минус пара лет. Не зануда, не моралист. Гуманист, я же сказал, чувак либеральных воззрений, зацикленный на сексе не более, чем сверстники-натуралы.

Сдается, я имею основания претендовать на равноправное партнерство.

И на уважение, само собой.

А в тот день я застал, на собственном диване застукал Дениску, незнакомого чувака лет двадцати и бородатого мужика с камерой. Пацаны резвились, оператор фиксировал.

- Это не то, что ты подумал, - сказал мой говнюк и, ухмыльнувшись, предъявил паспорт.

Как кстати! Прежде, когда я интересовался документами квартиранта, паспорт числился забытым в кислодрищенском уезде, из которого преследуемый за ориентацию Дениска спешно свалил, запрыгнув в последний вагон электрички.

По документу, имевшему подозрительно девственный вид, восемнадцать ему исполнялось только через неделю. У тебя, Лёнчик, намекал он, рыльце тоже в пуху, поэтому оставь свое ханжество и дай закончить съемку.

Будь у меня пистолет, всадил бы в его циничную башку всю обойму. Дело в том, что в паспорте Дениска был записан Денисом Арнольдовичем Панфиловым. 

В одну из лирических минут я рассказал ему про Лору, одноклассницу, которая открыла мне, что я особенный. Быть особенным – это дар, шанс прожить жизнь не такую, как у всех. Бла, бла, бла.

Я выложил ему почти все подробности, потому что напился. Разумеется, с его, Денискиной, подачи. Дениска рыдал. В любви признался, сволочь. Однако фамилии я не произносил. Видимо, эта тварь копалась в столе, где хранилось школьное фото. На обратной стороне четким детским почерком написано, кто есть кто: номер по порядку, рядом - фамилия с именем. В той группе только одна Лора. Лора Панфилова. Мне следовало это предвидеть.

-Кинематографист, блять.

Пока мы с Дениской выясняли отношения, съемочная группа спешно собирала манатки.

- Извини, хозяин, - сочувственно буркнул оператор. – Не знали, что у вас так серьезно.

- Серьезней не бывает.

Я всю жизнь разыскиваю ее, Ларису Панфилову, и вот держу в руках явно фальшивый, на коленке сляпанный паспорт этого ублюдка – Дениса якобы Панфилова. За кого он себя выдает (блять, я едва сдерживался, чтобы не шарахнуть Дениску башкой о стену)? За брата, племянника, сына?

Я ждал объяснений.

Вместо них Дениска покрутил пальцем у виска, натянул шелковые пижамные брюки (мои, между прочим, которые ему сильно велики) и поковылял к холодильнику, бурча, что я, полный неадекват, устроил при посторонних пошлую сцену ревности.

Этот бесстыдный пиздеж я уже не вытерпел. Взял и вышвырнул Дениску за порог. На волю. Вместе с его фальшивым паспортом.

- С чем явился, с тем и вали, пидарас…

Чтобы успокоиться, в такси я прикидывал набор покупок. Первым делом - стейк. Приготовлю с кровью и позволю себе сожрать. На десерт возьму хороший торт: шоколад, сливки, безе. К черту - рис, тертую свеклу и финики. Побалую чрево, а Дениска пусть изойдет слюной.

Если доедем, не тормозя у светофоров, загадал я, с Денисками завяжу. Стану праведником, а для души заведу породистого кота. Кастрирую, чтобы на улицу не тянуло, воспитаю лаской, и дома меня всегда будет ждать предсказуемое существо. Максимум, что кот может выкинуть - насрать в тапки.

Такси неслось, как птица-тройка, но на последнем светофоре горел красный. Увы!

То есть, уффф. В конце концов, на Дениске свет клином не сошелся, и на половой жизни рано ставить крест.

Планируемых деликатесов в магазине не оказалось. Пришлось довольствоваться куском мороженой семги. Обтянутые полиэтиленом брекеты сыра смахивали на мыло. Самый свежий торт изготовлен три дня назад. И ни души. В смысле, никого из персонала. Притырю, решил я, пару пузырей оливкового масла экстра вирджин, из тех, что подороже, и сделаю ноги. Успею, рассчитывал я: если ведется наблюдение, от монитора до торгового зала им придется проделать некоторый путь, а дверь на волю – вот она, в двух метрах.

Когда я открывал эту дверь, на плечо легла чья-то лапа.

- Быстро же они, - подумал я без особенного трепета.

Оправдания были заготовлены:

- В чем проблема? Я собирался заплатить, но на кассе никого не оказалось.

Или:

- Я зашел. Да, с этим пакетом. Смотрю – пусто. Решил – не судьба, и направился на выход.

Обернувшись, чтобы изобразить честный взгляд, я остолбенел.

Сонно-веселым взором на меня щурился кент лет шестидесяти. Такой, знаете, из олдовых, из лохматых былых времен, с изрядно поредевшим седым хайром до самых плеч. Нарядный: в замше, клешах. Он вообще не был похож на охранника, однако на лацкане поблескивал бейджик: ЧОП «Засада» Аристарх Маврикий.

Он похлопал меня по плечу, в результате чего в его пальцах оказался мой бумажник. Ловко: портмоне я держал во внутреннем кармане куртки. Ничего особенного в нем не было: пара сотен на обратное такси и банковская карта, которой я собирался расплатиться. Профессионально осмотрев кармашки и складки лопатника, Аристарх Маврикий конфисковал наличность.

- Все, свободен, - блеснув золотой фиксой, он подавил зевок. - Благодари бога, что Ларис - а - а - а, - зевота взяла свое и остального я не разобрал.

Пакет он у меня почему-то не конфисковал, притом что всякой всячины в том пакете было тысячи на две. Аристарх Маврикий в него даже не заглянул. Именем Ларисы он меня толи ограбил, толи одарил.

По пустым заснеженным улицам я пешком вернулся туда, где провел свое детство. Я до сих пор обитал там же – в цокольном этаже крепкого старого дома. Можно пустить слезу и добавить: я дожидался, пока Лора вернется, я верил. Бла, бла, бла. Дениске нравились подобные сказки. Правда заключается в том, что на более пристойное жилье я не заработал.

Зато сделал в квартире дизайнерский ремонт.

Интерьер я менять не стал, просто отреставрировал, перестелив пол и переклеив обои. Мебель оставил винтажную: пружинный диван, чешский сервант, прибалтийский шифоньер, черно-белый телевизор.

Единственное, что я добавил: удобства.

Я выжил соседку, обозвавшую меня «жиденком», и ее комнату превратил в санузел. Он напоминал школьный туалет моего детства. Прямоугольное помещение с забеленным окном под решеткой из ржавой арматуры. Стены крашены масляной краской цвета травяная зелень, на полу – метлахская плитка. Здесь я оборудовал душ. Моя гордость – трубы. Они проложены поверх белого кафеля: советская аутентика - тяжелая сталь калибра две трети.  

- Мать твою! – охреневали гости, когда я показывал, где в моей стильной хате располагаются удобства.

Дениска воскликнул: вау. - Да, малыш, с такой трубы рука не соскользнет. Шершавые, чувствуешь? Только осторожно, не ожгись о трубу с горячей водой. Вот она – справа, выкрашена в цвет, который мы в детстве называли серо-буро-малиновым.

По-хорошему, мне следовало сказать ему спасибо. Не разозли он меня, до сих пор не знал бы: Лора близко. Об этом возвестил мне ряженый  Аристарх Маврикий, посланец небес. Когда совпадений так много, они становятся знаками.

Было около семи утра. Мимо окон, смотревших на тротуар, уже сновали прохожие, торопились на службу, в поликлинику, на рынок.

А я в своем подвале отходил ко сну. Я, ожидающий Лору. Особенный.

    3.   По адресу

Адрес я обнаружил в бумажнике. Он был закодирован в номере проездного. 196871. Или 197881.

Улица, дом, номер квартиры. Мне следовало отправиться туда, и я пошел.

Я пробирался дворами. В этот час они были пустынны, окна не светились. Видимо, жители уже уснули или еще не просыпались.

Адрес указывал на тот выселенный дом, где хранился передатчик, по которому Лора получала задания от Маврикия. Дом расположен в соседнем квартале, от перекрестка – третий.

Я считал: один, два.

Упс.

Вплотную ко второму примыкал четвертый: хорошо знакомый мне трехэтажный дом с парикмахерской на первом этаже.

Было, повторяю, темно, и я решил, что перепутал дорогу. Я вернулся и пошел в обход. Я подбирался к заветному адресу с другой стороны. Дом с передатчиком в этом случае был по счету седьмым. Как я и боялся, за шестым следовал восьмой. Это снова был тот дом, обшитый почерневшими от времени досками. Окна парикмахерской «Улыбка» заколочены фанерой.

Я вошел в подъезд и по шаткой деревянной лестнице стал подниматься на третий этаж. Я миновал с десяток, наверное, пролетов, но квартир на них не было. В старых деревянных домах каждый этаж имеет автономный выход на улицу, поэтому отсутствию дверей я не особенно удивлялся.

Упарившись, я сбросил дубленку. Обычно я надевал ее, чтобы чистить снег во дворе. Под дубленкой я оказался абсолютно голым.

С чего бы? Приняв после завтрака душ, я облачился в пижаму. Я не страдаю эксгибиционизмом. Скорее наоборот. Без всего меня видели лишь близкие, проверенные люди. Дело не в изъянах, их у меня не больше, чем у прочих. Так повелось с детства, с того случая с физруком.

Если я без веской причины оказался в чем мать родила, подумал я, то улица, дом, подъезд с бесконечной лестницей - бредовое видение.

И проснулся.

Пространство вокруг дивана замерло могильной тишиной. Мои окна выходят на мостовую. Круглые сутки в квартиру проникают звуки с улицы: громыхает трамвай, шныряют машины, долбят асфальт. Откуда тишина?

Разлепив веки, я увидел свет: мягкий желтый свет от светильника бра в изголовье.

Справа от меня, отвернувшись к стене, спал человек, с головой укрытый одеялом. Щуплый субъект, свернувшийся калачиком.

- Вернулся, паразит, - выдохнул я и отогнул уголок одеяла. Потянуло духами, теми, мамиными, французскими эдельвейсами, и я увидел ухо. Оно могло принадлежать лишь…

Догадайтесь кому.

Я потерял сознание.

И пришел в себя от стука. Кто-то долбился во входную дверь. Бум. Бум. Бум. Похоже, пяткой.

Скомканное одеяло валялось в ногах. Я был в пижаме – голубой толстовке и полосатых трикотажных брюках. Я ж говорил: меня трудно застать врасплох. На кухне я сполоснул лицо и причесал волосы щеткой.

Она удивится, ведь в детстве я был русоволосым. С годами стал брюнет. И глаза потемнели. Их, с некоторой натяжкой, можно назвать черными. – Как шоколадки, - подлизывался Дениска.

На улице меня довольно часто останавливает патруль. Его бдительность будоражит моя мутно восточная внешность. Грузин, что ли? Или чечен? - Скорее, еврей, - успокаиваю их я, предъявляя паспорт на имя Леонида Аристарховича Платицына, уроженца здешнего города.

За порогом стоял Дениска, расхристанный и пьяный.

- Лёнчик, - икнул он. – Я пришел извиниться и объяснить, почему ты мудак.

Он был без шапки. Вместо старой дубленки, в которой я вышвырнул его за порог (прежде она была моей и вполне могла служить дальше, однако пришлось отдать Дениске, которому, как обычно, нечего надеть), так вот, вместо крепкой и фирменной, между прочим, вещи, этот обормот был укутан в нечто вязаное оранжевого цвета. Толи скатерть, толи шаль.

Дениска выглядел, как клоун, и вдобавок шипел и жался, намекая, что ему надо немедленно отлить.

Пришлось втащить квартиранта в хату.

Сбросив скатерть, он помчался в санузел и щелкнул дверным шпингалетом. Выполз он примерно через час, распаренный как рак, в одном полотенце, разумеется, моем.

Он поведал, что замечательно согрелся, а чай (вот спасибочки) после этих процедур просто ништяк. Не буду ли я, Лёнчик, так любезен, принести из душевой его джинсы.

- А теперь послушай, почему ты мудак.

Из левого заднего кармана джинсов был извлечен паспорт. Дениска отклеил полоску, размером с заусенец. Вуаля: через шесть дней (не вздумай забыть, Лёнчик) ему исполнится двадцать пять. Чистая правда. Просто он молодо выглядит. Как говорила мамка: маленькая собачка до старости щенок.

Дениска и есть: щенок: мелкий и голенастый, в светлых до прозрачности глазах – наглое любопытство, меж верхних резцов - прореха, будто зуб еще не вырос.

То есть котенок, которого приятно класть в постель.

- О чем и речь, лапуля, - цинично подтвердил малыш и приступил к обвинительной речи.

Паспорт предназначался не для меня, а для тех чудаков. Оно как замышлялось: по завершении съемки Дениска объявлял себя малолетним и требовал отступных. Для весу показывал удостоверение члена юношеской секции казачьей дружины, типа он не просто так ебется, а находится на задании по разоблачению тайных педофилов. Короче, Дениска хотел срубить бабла. Минимум полста. С барышей он планировал рассчитаться со мною. Это в первую очередь.

- Ты сам виноват. Приперся не вовремя. Нет бы подыграть, сделав вид, будто я твой сын или племянник, и оборотить гнев на развратников. А ты, дубина, перевел стрелки не в ту сторону. Если мы партнеры, должны друг другу доверять. Я не первый раз подобную операцию проворачиваю и знаю, как себя вести. В итоге, мы остались без денег.

А Дениска, по моей жестокой дурости, оказался на улице в мороз и в полном одиночестве.

К счастью, нашлись добрые люди, обогрели в одном милом доме. Там у них пати мутилось. Бухла, дури! Но главное, люди интересные. Веселые такие, Лёнчик, и хозяйка. Такая зажигательная телка. Кстати, зовут Ларисой. Черт знает, сколько ей лет. Может, и под сорок, про Дениску ведь не скажешь, что ему четверть века. - К юбилею, Лёнчик, я хочу новый телефон. Старый случайно облился шампанским и окончательно сломался. - То гнездышко Дениске сам бог послал. Интеллигентные люди. Богема. Однако он, Дениска, не то, что некоторые. Он не держал зла. Рвался домой. Еле вырвался. Отпустили лишь после того, как Дениска дал обещание явиться на Новый год, разумеется, со своим другом.

- Ну что ты, Лёнчик, сидишь, как крысюк, в подвале! То есть норка очень милая, но выход в люди бодрит. Я показывал твое фото, и все, особенно хозяйка, сказали: ваще. Изысканная, утонченная внешность. Нам такой будет в радость. Мир? Можно, я на твоем диване посплю? У меня простыни не слишком свежие, а я типа помылся.

Я поинтересовался только одним: какого черта он Панфилов.

- У нас полдеревни Панфиловы, - зевнул Дениска, в очередной раз добившийся своего.

    4.   Скатерть

Я мандражировал: тридцать лет ожидания. Здесь, я думаю, всякий поймет.

 - Послушай, малыш. В отличие от многих, я принадлежу к тем несчастным двум процентам мужиков, для которых нетрадиционная ориентация естественна. Окончательно я это понял, когда женился. Угадай, как звали мою жену? Да. Я выбирал имя. Лариса Панайотова была на десять лет старше. Мне, малыш, как и тебе, было тупо негде жить. Взрослая женщина, набегалась, знает цену козлам. Так я полагал, рассчитывая на покой и крышу над головой, и вписался в эту совершенно чуждую мне тему. Жена, ребенок, торговый центр по субботам, телевизор. И рядом я, безработный бухающий муж, до такой степени неадекватный, что однажды забыл на вокзале пятилетнего ребенка. Другая бы жена меня посадила, но Лариса Панайотова просто выгнала. Правда, она так и не узнала, как я купил дочке билет, проводил на перрон, объяснил, в какой вагон залезать, что говорить тететьке-проводнице. – Вали, Лорочка, из этих мест как можно дальше, - я помню, как это сказал. То, что я с пьяных глаз задумал, сделать не удалось. Я хотел залезть на эстакаду перехода, дождаться, когда к ней приблизится электровоз, и сигануть под колеса. Увы, повязали менты. Они спасли мою жизнь, а жена – свободу. Дочка меня не выдала. Она после того случая вообще мало говорит.

- Понятно. В один прекрасный момент ты вспомнил, что живой, и прекратил насиловать собственную натуру. Ты мужик, Лёнчик, - изрек Дениска и налил стакан водки, чтобы успокоить нервы.

Мой малыш – тонкая штучка и любит выдвигать красивые оправдания. В реальности я просто пидарас, под воздействием бухла теряющий адекватность. С точки зрения положительной и по-своему гуманной Ларисы Панайотовой, в один прекрасный момент обнаружилось, что я не только бесполезен как муж, но и опасен как отец.

- Хорош, Лёнчик, душу рвать. Пошли проветримся, да и в гостях нас заждались.

Я и в самом деле был хорош, поэтому новогодний визит сохранился в памяти фрагментами:

1) По дороге в гости мы заглянули в бутик. Они – все: закрывались. Но если мы конкретно, то сделают скидку. За неходовой размер, крохотную эмочку, Дениска выторговал сорок процентов. Дизайнерское пальто из болотного плюша сидело на нем, как родное. Заплатил он, разумеется, моей картой.

2) - Я пришел вернуть скатерть, - провозгласил он, едва мы переступили порог, с морозу шагнув в дымное тепло, которое грохотало, мельтешило и бешено плясало. Вечеринка была в разгаре. Скатерть подхватили женские руки: кольца, браслеты, длинные шелковые рукава. Укутав шалью чьи-то плечи, оранжевое пятно замелькало в общем танце. Мы топтались в прихожей. - Не тупи, Лёнчик, взбодрись, - стрекотал Дениска в ухо.

3) - Вам стоит освежиться, - сказала брюнетка, жгучая, видимо, крашеная. Мы оказались в ванной. Теснота - вдвоем не развернешься. Помню голубой кафель. На леске под потолком сохли женские колготки. Потянуло эдельвейсами. Я хотел удостовериться. Меня интересовала примета. Уши. Возможно, я слишком вцепился в ее волосы.

- Ну, ты зверь, Лёнчик, - рассказывал Дениска. – Благодари бога, что я оказался под дверью. Сидел бы ты сейчас в полиции, чертов насильник. Еле ноги унесли.

- Кто она? – пытался выяснить я.

Дениска присвистнул.

- Ни хрена себе, даже имени не спросил.

И принялся причитать, что из-за моей неадекватности дорога в интеллигентный дом теперь заказана.

Блять, ругался Дениска. А ведь поначалу я канал за интеллектуала. Втирал про другую жизнь и обязательства перед даром.

О чем конкретно я втирал, Дениска сообщить отказался: какая разница, никто там трезвым не был.

Блять, продолжил он. Ему бы насторожиться, когда я вдруг начал ловить и лапать теток. Да он, Дениска, не то, что некоторые. Он не имеет привычки закатывать ревнючие сцены. Он цивилизованный человек, вот и подумал: пусть его, с кем по пьяни не бывает. Когда дошло до санузла, Дениска понял, что у меня съехала крыша. Он спас меня, вот.

- А теперь подумай, лапуля, о подарке на мой день рождения.

- Хуй тебе, провокатор, - ответил я жестко. – Ведешь себя как проститутка. Напоил, раскрутил на деньги, а теперь втираешь лабуду про сексуальное домогательство. Я уже сделал подарок. Вон, на вешалке висит и стоит три месяца твоей квартирной платы. Если хочешь столоваться, говори, кого я прижал там, в ванной? Как ее звали?

Ультиматумов Дениска не выносил - сдавался без боя. А какие еще варианты? Бабосов у него нет, идти некуда. Обреченно вздохнув, он принялся смотреть исподлобья и грызть заусенец, что означало мыслительную работу.

Мы, между прочим, вместе пили, и народу на празднике была толпа. Всех Дениска не запомнил. Особенно, теток. Что касается чуваков, то была там парочка симпатичных мужчин. В частности, Аристарх. Видно, что из олдовых: замшевый костюмчик, шелковый фуляр. Загибая пальцы, малыш принялся перечислять доспехи Аристарха:

-Лёнчик, у него такие часы, тебе бы понравились: винтажный ЗИМ и сто пудов золотые. Блять, - восторгался Дениска. - У Аристарха еще и зуб золотой. Реальная фикса, прикинь, Лёнчик, и знаешь: смотрится шикарно.

Я велел ему не раскатывать губу и напомнил о хозяйке.

- Та не-е, - по-деревенски протянул Дениска.

Хозяйки он на вечеринке не видел, не пересеклись как-то. Иначе он бы меня представил:

- Вот, Лариса, тот самый Леонид, мудила.

Блять, закончил он, открывая дверцу холодильника. Я обломал его карьеру. Вместо того чтобы устанавливать полезные контакты, Дениска волок меня до дому и до утра скучал возле храпящего полутрупа. В моем мрачном подвале, как всегда, нечего пожрать, не говоря о выпить. Телевизор и тот не работает. Могила, а не Новый год.

ОК. Я могу подавиться новым телефоном.

- Давай хотя бы закажем пиццу, в смысле, две, и салат. И пиво, само собой. Ну, пожалуйста, Лёнчик. Так на душе погано.

5. Информация

Псих или нет, кое в чем я человек адекватный. Я кое в чем профессионал и зарабатываю на хлеб под контролем капитана Губернской Службы Безопасности Карпова. Я выполняю заказы на изготовление документов. Паспортов, удостоверений, свидетельств, аттестатов. Нелегально, да. Дорого, потому что леплю не фальшак, не ламинированные карточки. Вместе с капитаном ГСБ Карповым, который снабжает меня кодами баз данных, мы выдаем клиентам фактически подлинные бирки.

Капитан Геннадий Альфредович Карпов свой. Он, как и я, пидарас.

Оскорбление, за которое в цивилизованном обществе следует если не сажать, то ощутимо штрафовать. Дворовое. Матерное. Зато точное, особенно для своих. Негр зовет собрата нигером. А мы с Геной обращались друг к другу «пидарас». С иронической, блять, интонацией.  

У нас партнерский бизнес. Однако по подписке я информатор, посему изредка выполняю служебные обязанности: стучу. Что поделать, контора требует отчеты, оправдывающие те гроши, которая она мне платит. Гена говорит, что эти филькины грамоты никто не читает. Поступит заказ, начнут шевелиться. Без заказа мои отчеты останутся литературой, так что могу стучать на кого угодно, хоть на Зигмунда Фрейда. Нам с капитаном Карповым (вечным, епть, сетует он) попался полковник, совершенно не умеющий коммуницировать с начальством. Не берет, сволочь, а потому и не делится. Сидит, как сыч, на одном денежном довольствии, ждет у моря погоды. С таким полковником премии и повышения получают капитаны из других отделов. Гена, увы, вынужден кормиться липовыми справками.

Козлов Анатолий Иванович. Бывший учитель физкультуры…

По паспорту, который мы выдали, Козлов стал Парамоновым. Он больше не назначает индивидуальных консультаций особенным мальчикам младших классов. Анатолий Иванович, перевоплотившийся в Агафона Ипполитовича, предпочел выйти на пенсию.

Многие клиенты выбирают этот вариант, полагая, что пенсионерами мало кто интересуется. Эти лохи заблуждаются. Отдел, где числится капитан Карпов, мониторит главным образом олдовых, шестьдесят плюс - неуклонно растущую группу населения. Среди дедов есть кого потрошить. Они любят вспоминать, как замечательно было в их времена. Жаль, что нам, блять, времена достались скудные. Все украдено до нас, - поется в одной песенке, и потому даешь справедливое перераспределение ресурсов. Наши клиенты те еще прохиндеи, ибо порядочные люди редко заказывают смену личности.

К кандидатуре Козлова-Парамонова патрон поначалу отнесся скептически.

- Фу, - поморщился он, - снова педофил. Никого этим не удивишь, сейчас все набросились на педофилов. Чего такого он натворил, этот дедушка Козлов? Кого пощупал тридцать лет назад? У дела никаких перспектив, - ломался мой капитан.

Для конспиративных встреч он арендовал номера в отелях. Гена выбирал скромные: экономил казенные деньги, за что получал премии. Детали операции мы обсуждали с момента вселения до расчетного часа.

К братьям-пидарасам Гена старался проявлять лояльность. Мог закрыть глаза, иногда помогал, как, например, мне, своему партнеру. Значило ли это, что капитан терпимо относился к растлителям малолетних? Да ни в жизнь, но по-человечески понимал, что тут могли быть разные обстоятельства.

Однако я его вразумил.

Во-первых, напомнил я Гене, по новым личным данным, Парамонов не гей. Гею положено жить одному и при закрытых дверях вступать в случайные половые связи с себе подобными. А Парамонов семейный. Правда, супругу он год назад схоронил. Можно поднять документы и узнать, по какой причине женщина шестидесяти пяти лет вдруг скончалась. Есть сведения о двух дочерях, проживающих в недружественной стране.  

Гена хмыкнул и задумался о перспективах дела. Забрезжила вероятность раскрутить растлителя до иностранного агента.

- Твоя функция контролировать следы, - деловито напомнил он.

Ночью мы заказали ужин в номер. Нам доставили судки с солянкой и омлетом из ресторана при гостинице «Волга». Мне нравился аутентичный винтаж ее интерьеров: вытертые елочки паркета, ковровые дорожки, стены номеров, обшитые деревянными панелями, и трогательные своей целомудренностью спальные места – кушетки, чуть шире вагонной полки.

- Я капитан МГБ, - сказал Гена приземистой узбечке-горничной, которая принесла нам еду. – Найди бутылку самой лучшей водки.

Во время ужина я Гену дожал.

Во-вторых, привел я довод, Козлов был сущий бес. Он так мягко стелил, что ему сами давали.

Забыл, капитан, с чего все начинается? Как лапшу на уши вешают, как, блять, пропагандируют, убеждают в избранности? А потом вся жизнь наперекосяк. Легко ли живется особенным среди натуральных козлов? Прикинь, Гена, отчего ты до сих пор не майор? Если бы не физрук, стали бы мы теми, кто мы есть?

- Не бултыхай говно, - вздохнул Гена. – ОК, готовь информацию на Парамонова. На безрыбье и он сгодится. Козлова-то мы все равно грохнули.

Здесь следует объяснить нашу с Геной схему. Перед тем как получить новую личность, клиент «умирает». На его прежнее имя изготавливается достоверный документ о смерти, информация вносится в базы. Бывшая личность заказчика официально завершает свой жизненный путь. И ни у кого не возникает вопросов, куда делся гражданин. Принцип «нет бумажки, нет человека» в документообороте универсален. Без нее клиент рискует получить неприятности от вечно живого привидения, волокущего его старое имя.

Бывшего учителя физкультуры Козлова (один из его «подопечных», особенных мальчиков, подрос и затребовал миллион, угрожая поднять кипеж), так вот, этого шайтана мы с капитаном Карповым взорвали в принадлежавшем покойному дачном сарае.

По протоколу полиции, причиной смерти стало неосторожное обращение с газовым баллоном. Разумеется, это случилось лишь документально. Дача Козлова осталась целой: и домишко, и даже сарай. Ее продали пенсионеру Парамонову.

С ним я возьму реванш. Парамонов за Козлова ответит…

Когда я обозвал физрука пидарасом, он поморщился.

Фу, протянул он, этим оскорбительным словом я оскверняю свой рот. После такой мерзости его следует вымыть с мылом. Я хоть понимаю, что это слово означает? Нет? Так он и думал.

Слово вообще-то произносится не так. Педераст. Повтори.

Я повторил.

Мы сидели на скамейке в раздевалке, он намочил кусок бинта какой-то жидкостью из флакона и велел приложить к синяку. Люди, сказал физрук, в большинстве своем тупы, невежественны, завистливы. То, что выше их понимания, склонны смешивать с грязью.

Пидарас – это грязное слово.

Быдло (знаешь, кого так называют? я кивнул) быдло ненавидит особенных, тех, кто не похож на остальных.

Быдлу кажется, что это нетрадиционно.

Ты мальчик, я мужчина, мы встречаемся, разговариваем, нам хорошо и приятно друг на друга смотреть, пожимать руки, обнимать плечи. У меня есть опыт, у тебя - энергия и любознательность.

Что может быть традиционнее?

Он спросил, слышал ли я про Древнюю Грецию. Так вот, там был кентавр, мифологическое существо, до пояса человек, ниже – жеребец. Он воспитал героев Ясона, Орфея, Актеона. Благодаря наставничеству Хирона они поняли свое особенное предназначение.

Физрук видел в журнале: у меня нет отца.

Он сказал, что может позаботиться о моем развитии, разумеется, не только физическом. О том, что касается убеждений.

- Приходи в среду после пяти, если согласен. Пусть наши консультации останутся в тайне, хорошо? От злых языков, что оскверняют себя клеветой. Ты гибкий, сильный, стойкий. Вишь, палец мне прокусил.

Он показал свой палец, кровоточивший и, наверное, болевший. Поморщился, подул на него. И я тоже подул.

- Мы в детстве кровь слизывали. Она на вкус, как железо. Хочешь попробовать?

Клянусь, я отказался. Я оделся и ушел домой. Ничего такого в тот раз не было. Возможно, поэтому Ларисе я о физруке не рассказал. Я соврал ей, что физрук велел принести справку от родителей. Догадайтесь, откуда я ее взял? Лиха беда – начало: путь «художника» тоже начался с физрука.

Никакой грязи между нами не было. Мы занимались гимнастикой, иногда обнаженными. Физрук приседал, усадив меня на закорки, я щупал, как наливаются его мышцы…

- Довольно соплей, - прервал меня Карпов. – Акт имел место?

Имел, мой друг.

- Это ты, скотина, все испортил. Или забыл? Ганимед из восьмого Б, стройный тополь Гена, будущий капитан. Физрук переключился на твою подготовку к турниру по фехтованию. Он стал крутить с тобою. Напрасно я терся возле спортзала, и уже не только по средам, но каждый день в надежде, хотя бы увидеть человека, пробудившего мою особенность. А ты, Гена, меня выставлял: - Иди, малявка, уроки поучи. - В конце концов, я решился на отчаянный шаг.

- Ну, слава богу, - выдохнул капитан Карпов и достал блокнот. – С этого момента давай без лирики. Перечисли конкретные действия.

В ход шли руки, ладони, пальцы, сообщил я Гене.

Блять, выругался он, развратные действия, больше не пришьешь.

Боюсь, заметил я, клиент так не считал. Близость не была ординарной. На правом бедре жертвы остались следы биологической субстанции. А на следующий день Козлов Анатолий Иванович из школы пропал.

- Да, - вспомнил Гена. – Я был рад тогда, что от Козла отвязался.

- Херня все это, - заключил капитан. - Если тебя жаба душит, ну, в смысле, травма из-за того, что попользовались да бросили, мы этого Мефистофеля возьмем на карандаш, но по какой-нибудь другой статье. Скажем, добавим в диверсионно-шпионскую сеть. Толку от пенсионера Парамонова немного, так, до кучи, для пущей разветвленности. Как пример морального разложения и способов вербовки среди несовершеннолетних.

- Ты там приготовь, - велел он, – проект медицинской карты, ну и заключение о кончине, как обычно.

Так я добился своего. Догадайтесь, кто шантажировал физрука Козлова? Видимо, Анатолий Иванович на новом месте работы возобновил свои консультации. Он поверил присланным в конверте фото и реально запаниковал. Старик загнался. В те времена, когда я был мальчишкой, фотоаппаратом во время консультаций никто не щелкал. На снимках был не я и совсем другой мужик. Но Козлов не стал всматриваться и решил купить себе новую личность - полным пакетом.

Он заплатил нам с капитаном Карповым тот самый миллион, который я вымогал шантажом. Не слишком и много, подумает кто-то. Нормально. Мы меняем только учетную личность, бумажки, как говорили в старину. Тело клиента остается прежним. Неузнанным, оно имеет шанс дожить до маразма. Но если новая личность принимается за старые дела, оставляя на месте преступления отпечатки пальцев, слюну и прочие генетические следы, мы гарантий не даем. Смена тела стоит в тридцать раз дороже, операция рискованная, на коленке ее не распишешь.

Не бзди, старик Парамонов. За решетку ты не угодишь. Для особенных мальчиков ты больше не опасен. Ты угрюм, сед и морщинист. Я тебя подстрахую по старой памяти, и пусть это будет наша с тобой тайна, хорошо?

В твоей медицинской карточке записана двусторонняя некрэктомия и почечная недостаточность в терминальной стадии.

- Почки удалил? – присвистнул Гена. – Ну ты, Лёня, мясник.

Не мясник, мой капитан. Я ж сказал, гуманист. С таким диагнозом живут, очищая организм посредством гемодиализа. Три раза в неделю Парамонов посещает медицинский центр. Процедура длится четыре с половиной часа. Кровь выкачивают, прогоняют через фильтры и вливают обратно. Нашему черту, по новым данным, уже 71. Сосуды хреновые. Венозное давление может резко скакнуть. Артериальное, наоборот, упасть. В любое время. Старик Парамонов у нас на привязи, на крепком крючке.

Гена дружески потрепал меня по плечу и назвал толковым. Однако если думать о службе, то перспективнее разрабатывать не инвалидов- педофилов, а пенсов-экстремистов или типа того.

Гонорар за подготовку новой личности Козлова мы поделили. Капитану, как старшему, полагалось 70 процентов, мне – 30.  

За три тысячи жалования информатора я расписался в ведомости.

-Твой законный заработок, - усмехнулся капитан, заверив, что его денежное довольствие тоже копейки.

6. Размен

- Это не заказ, Лёня. Партнерская просьба. Сделаешь?

В устах капитана Карпова формулировка означала: бесплатно, как свой своему.

Просьба была столь важной, что Гена посетил меня на дому, а не вызвал эсемэской в задрипаную гостиницу. Он явился без предупреждения и в совершенно нестандартное время – шесть утра, под видом пробежки перед службой, весь такой спортивный, в ветровке с гербом губернии на спине.

Козел.

Нет, не капитан – герб на его ветровке. Наш город символизирует горный козел в лучах заходящего солнца. Первичные половые признаки у геральдического животного отсутствуют. Ни яиц, ни вымени. Брутальность передают рога, к которым зачем-то присобачены боковые веточки. Копытное выглядит как олень, но означает самца козы.

Гена накрыл меня тепленьким.

О Дениске я капитану не докладывал. Мне не хотелось втягивать малыша в наши дела, хотя тот и набивался.

А чё? Мелкое дилерство, порнобизнес, - связи в преступных кругах у малыша имелись. Вот он, как Мэтью Макконахи, небритый, в вытянутой майке, с испитой рожей, но такой одухотворенный (красавец, блять), внедрившись в притон, тестирует партию порошка. Пробует на язык. Косится на шефа и уже знает: старый пидор обречен. Так и есть, потому что врывается полиция и всех вяжет. Агента с псевдонимом Дэн прикладывают физиономией о стену. Несильно, но чтобы остальные видели, а потом дают возможность смыться.  

В своих фантазиях он тянул самое большее на семиклассника: насмотрелся сериалов и решил, что другая жизнь выглядит именно так.

Сопоставив факты его биографии (школа-девятилетка, сельхозучилище и уже год жизни со мною), я вычислил настоящий Денискин возраст: двадцать, плюс-минус год. Из своего райцентра он свалил вовсе не из-за ориентации: скрылся от призыва в армию. Посему, в зависимости от обстановки, объявлял себя несовершеннолетним или врал, что ему уже двадцать пять.

В шесть утра мы с Дениской, разумеется, спали.

- Давай быстро в душевую и запрись.

Мой санузел – неплохое убежище. Так и задумано. Он расположен в бывшей соседской квартире, так что не сразу и обнаружишь. Нужно выйти в холодные щелястые сени. Слева от порога - ветхая дерматиновая дверь, крест на крест забитая досками. Старая обшивка и доски – нашлепка, декоративная инсталляция, но в темноте выглядит натурально.

- Один? – спросил Гена.

- Нет, с дамой, - пошутил я.

От чая-кофе Гена отказался.

Дело было срочным.

И личным.

Как я правильно понял, безгонорарным.

Сугубо конфиденциальным.

- Мог бы не предупреждать.

- Мог бы, но если протечет, нам крышка.

Серьезное дело. И поэтому Гена обещал быть со мною откровенным. Мы не чужие, нас связывают не только служба, не только бизнес и, соответственно, уголовная статья, но и многолетние отношения. Он меня со школы знает.

- Сколько тебе было? Двенадцать? Помнишь?

Дабы удержаться от ностальгии, капитан стиснул кулак, сжал челюсти – весь подобрался. Иначе бы пошло, поехало.

- Не время сейчас. Еще не вечер, Лёня.

Он старше меня (ну да, когда мне было десять, ему уже пятнадцать). Скоро пенсия. И ему, блять, грозит выйти в отставку капитаном без наград и серьезных заслуг. Проснулся он однажды в своей холостяцкой двушке и ясно понял: пора, наконец, двинуть дело, чтобы гребаная служба в органах, которой он отстегнул двадцать лет жизни, принесла настоящие плоды. Иначе Гена канет в безвестность пенсионных дней лузером и мудаком и вдобавок (соображай, Лёня) потеряет каналы для бизнеса.

В конторе идет чистка. Ко всему цепляются. Полковник, гнида, предложил новый пункт в уставе: сотрудник должен быть приверженцем безупречных ценностей. И капитану Карпову прямо намекнули: в вашем личном деле не имеется сведений ни о женах, ни о детях.

- Гомофобы херовы, - посочувствовал я.

- Не говори. У полковника руки чешутся на слабые места сотрудников, выискивает, кого в жертву принести. Посему требуется срочно отвести ему глаза.

План у Гены есть. Первый пункт в нем: женитьба.

Фиктивное брачное свидетельство не канает. Нужна реальная жена и шумная свадьба, где полковник сыграет роль посаженного отца.

Придется поторопиться.

Кандидатуру невесты он нашел.

- Вот, - и протянул  конверт с кодами.

В кодах капитан Карпов спец, потому и берет семьдесят процентов, якобы отстегивая еще большим спецам, имена которых мне неизвестны. Без капитановых каналов я уличный художник, зашибающий копеечку на поддельных удостоверениях, ноль без палочки. Палочка в нашем бизнесе - капитан Геннадий Карпов. Он номер один. Однако без ноля код может дать сбой.

Дело в том, что у реальных людей всегда имеются бумажные свидетельства прошлого: замурзанные метрики, медицинские справки, корочки членов добровольных обществ, грамоты и почетные дипломы, открытки от мертвых бабушек, гарантийный паспорт на купленный еще дядюшкой холодильник ЗИЛ.

Пакет документов удостоверяет, что клиент не фантом. Он существовал и до своего неожиданного явления, жил-поживал и, кроме уставных бирок, вроде паспорта, водительских прав и страхового свидетельства, в коробке из-под обуви, перетянутой бельевой резинкой, хранил эти памятные ксивы.

Их фальсифицировал я, профессионал с дипломом выпускника полиграфического училища, где нас обучали на оборудовании середины прошлого века. Я пошел туда после восьми классов, следовательно, это было в 1976. Или в 1986? Не важно. Техника служила, пока училище не закрыли. А потом кое-что перекочевало в бывшую соседкину квартиру. Там была комната, превращенная в подпольную мастерскую. Помните, я описывал санузел. Так вот: за душевой кабиной…

С клиентами я напрямую не контактирую. К чему лишний раз светиться? Большинство биографий конструируются по шаблону. Клиент заказывает новую личность, скромную и не привлекающую внимания, ему безопаснее не выделяться и быть как все. Чтобы утолить креатив, я добавляю к пакету что-нибудь трогательное, вроде пожелтевшего рецепта на очки покойного дедушки. Большую часть времени и средств, инвестированных в заказ, я трачу на изготовление подобной фигни. Клиент, скорее всего, эти бумажки выбрасывает. Жаль. Я вкладываю в них душу, изредка подкидывая подлинники. 

- Подойди с душой, - просил капитан. - Девушка особенная.

- Я не понял. Зачем усложнять: переписывать личность, обрубать концы? Наймем тетку, заплатим…

- Заткнись, - прервал капитан. – Забыл, где я работаю? Кандидатуры супругов под особым контролем. Посему - ни единого ляпа, Лёня. Это твой звездный час.

Гена повторил: просьба - личная, а не только жопу прикрыть. Мой клиент – женщина непростая, особенная. Он планирует с ней перспективное партнерство. И жить они будут в одной квартире.

- Значит, мой капитан больше не пидарас.

- Ой, - скривился Гена. – Давай без морали. Не тебе меня стыдить. Ты сколько лет с бабой жил? Шесть? И мне интересно попробовать. Надежный тыл – безупречная ценность, таким, как мы, он тоже не помешает. Женщина – очаровательная. Сам убедишься. Мне ее судьба подкинула. Если потребуется, она тебе все расскажет.

По понятной причине ей нужно сховаться. Пока не готовы новые документы и до свадьбы, которая состоится через две недели, невеста капитана Карпова поживет у меня.

И еще.

На время операции капитан Карпов приказал мне избавиться от жильца, некого Дениса Арнольдовича Парфенова.

Он выложил о малыше все: год рождения, место прописки, административные взыскания. Гена удивился: чё это он не в армии? Вроде уже не студент, не учащийся сельскохозяйственных училищ. Уж не уклонист ли гражданин Парфенов, выдающий себя за Панфилова? А может, и вовсе – особенный. Пидарас, блять.

- Гена, ты не на допросе, - прервал я его оборзение. – Не будь сукой и не забывай о партнерской просьбе.

- Шутка, - расхохотался капитан, хлопнув себя по крепким коленкам.

Гена отомстил мне за чтение морали. Против Дениски он ничего не имеет.

- Все мы пидарасы, ха-ха-ха. Однако, если по уму, котенок тот еще прохиндей. И поэтому его следует временно удалить из хаты.

- Куда же я его удалю с липовым паспортом? Ему реально негде жить. И под каким предлогом? Нет, капитан, давай лучше так: сними нам с твоей невестой конспиративную хату, а Дениска останется здесь, скажу ему, что в командировку уехал. Он валенок, капитан, его нужно пасти, направлять, иначе вляпается, нам же потом его вызволять. Подумай, Гена, ты всегда помогал своим. Если у тебя не осталось бабла, я сам эту съемную квартиру оплачу, и прочие статьи: еду, выпивку, гигиенические прокладки - все, что клиентке понадобится.

Казалось, он задумался. Сидел, нахохлившись, минут пять, а потом сказал:

- Не могу. Лишние следы. Ко всему прочему она уже настроилось работать с художником на его территории. Как будущему партнеру, ей полезно увидеть кухню. Да и времени на поиски надежной хаты нет.

С Дениской он обещал уладить. Моего малыша можно упечь на пятнадцать суток. По окончании срока я его вызволю. Типа уплачу неофициальный штраф и спасу от дальнейшего разбирательства, чреватого минимум шестью годами тюряги. А что вы хотели? Хранение наркотиков с целью их возможного распространения плюс уклонение от священной воинской обязанности. За такой благородный жест малыш оближет мне все, что пожелаю.

За такое предложение я обещал удавить Гену электрическим шнуром, а тушку, растворив в кислоте, спустить в канализацию.

- В щелочи, - сухо поправил Гена. – Кислота не действует на волосы и сухожилия, только щелочь превращает труп в соплю, которую можно слить. Ну, ты мясник! Сериалов насмотрелся? Забыл, что мы с тобой фальшивые бумажки делаем? Камера, в которой отдохнет твой пидарас, тоже будет фальшивой. Отвезу его на дачу, запру в подвале. Посидит, книжки почитает. Пахомыч, сторож, его покормит. За Пахомыча будь спокоен: он глухонемой.

Дело, порученное мне капитаном, было серьезным. Слишком серьезным. Он доверялся мне с потрохами, а потому хотел гарантий. Дениску за невесту.

 - Обмен заложниками - нормальное правило. Завтра в одиннадцать она явится…

На следующее утро я послал Дениску купить чего-нибудь вкусного, креветок, например, или чего захочет. Он воспринял это как извинение: весь вчерашний день я изводил его подъебками, попрекал куском, обзывал неряхой – доброго слова не сказал.

Догадайтесь, почему перед расставанием с дорогим мне существом я вел себя как последний мудак. Правильно. Валил с больной головы на здоровую. Цеплялся к малышу, ибо замыслил его предать. Так это по правде называется.  

Я наезжал на не понимающего своей вины Дениску вместо того, чтобы…

Чтобы что?

Отдать ему деньги, все, сколько есть, и приказать: вали отсюда, как можно дальше, только не поездом, не самолетом, не междугородним автобусом. Там проверяют документы, а твой паспорт на коленке изготовлен. Вызывай такси, меняя машины через каждые пятьдесят километров.

Я этого не сделал.

- Подорвем вместе, - выпалит он, сдерживая восторг. Он всю жизнь мечтал о роуд муви в реале: Дениска, Лёнчик, бескрайние поля вдоль обочины хайвея, обшарпанные номера мотелей…

Даже если мне удастся его уговорить, мой дурачок с невиданной прежде кучей наличных денег забьет на все предупреждения и без вариантов нарвется. Что с ним может произойти, легко представить: наркота, выпивка, клевые чуваки. Деньги у него отберут, спасибо, в живых оставят.

- С тех пор, как ты у меня поселился, не было дня, когда я не думал: малыш. Ты один отвлекал меня от мыслей о Лоре. Крутился неотвязной мелодией. «В этом городе есть кто-то живой». Помнишь?

Этой лапши я навешал ему в постели.

Дениска был тронут. Украдкой вытер слезинку.

А меня так накрыло, что впору взять и придушить его как свидетеля моего гнусного двуличия, (а если не двуличия, если допустить, что Дениску я любил, то последней подлости). Взять его и придушить за эту его слезинку (как он ее вытер - кулачком, быстренько, как бы мимоходом, чтобы я не заметил). В сентиментальной ярости схватить за тонкую шею с беззащитным кадыком, сомкнуть пальцы и давить, давить, давить…

Я удержался на той стадии, когда моя попытка еще смахивала на игру, известный трюк для обострения ощущений. Дениска обожал такие штуки. Он довольно гадкий мальчик. Прирожденная блядь. План капитана законсервировать Дениску на время работы с клиенткой был не так уж плох. Посидит пару недель в Генином подвале, глядишь, мой начнет ценить больше.

Малыша повязали, когда он возвращался из магазина, прямо перед моими окнами. Я слышал, как патруль спросил:

- Ты в этот дом собирался?

- А чё, тут живут разве? –  нарочито громко удивился Дениска. – Я на вокзал шел.

Хлопнула дверца, зарычал мотор. Малыша увезли.

Он хотел меня предупредить. А я его сдал и, как иуда, поцеловал на прощание. Поцелуй не вызвал подозрений. Ночью Дениска был покладист. А за это я, как обычно, на утро нежен и щедр. К поцелую добавил три тысячи рублей. На вкусненькое. Малыш всплеснул руками: – Вот спасибочки.

Ожидая клиентку, я вскрыл конверт с кодами.

Первый этап операции - вывод из игры прежней личности. Моя работа - предложить контент: как и от чего клиент со старым именем умрет, - и оформить свидетельства, внеся данные, включая сканы вручную заполненных протоколов, в базы.

Кроме флэшки, я извлек паспорт.

Панфилова Лариса Алексеевна.

Дата рождения. ( Ровесники, значит).

Место рождения: здешний город.

Две фотографии – четырнадцать лет и двадцать пять. Круглое славянское лицо, светлые глаза, вздернутый нос, пухлые губы. Уши как уши, обыкновенные. На первом фото клиентка -  с длинными русыми волосами, на втором – коротко стриженая брюнетка.

Зарегистрирован брак с Аристархом Маврикиевичем Побегаем. (Муж на двадцать лет старше).

Про детей ничего нет.

Регистрация здешняя.

Среди особых отметок – штамп: группа крови - вторая положительная.

7. Образ жизни

Она пришла ровно в одиннадцать. Переступив порог, усмехнулась:

- Здесь делают фальшивые документы?

Острота принадлежала капитану Карпову: - Чё, прикольно. Так могут спросить только свои. Чужие не решатся. Пусть это будет паролем.

- Здесь вставляют искусственные зубы, - сухо произнес я отзыв.

Я поселил ее в своей спальне, сам переехал в Денискину. В ней стоял неимоверный бардак, все вверх дном, как он оставил. Чтобы не дразнить чертей, я ничего не тронул. Буду спать, не раздеваясь, поверх наваленного на диване Денискиного шмотья. Мне не до свежих простыней, ибо дел по горло.

Операция носила столь экстренный характер, что Гена не успел подогнать приданое. Новую одежду он обещал вручить невесте при выписке. Мой капитан не любил неэффективных расходов. Что если сценарий даст сбой? Куда тогда бабьи тряпки девать? Самому наряжаться?

Пришлось выдать клиентке самое необходимое:

- Неношеной одежды у меня нет, чистого постельного белья тоже.

- Сойдет и пользованное. Как и вам, мне приходилось спать в чужих постелях.

За словом в карман она не лезла. Моя пижама её устраивала – голубая толстовка, полосатые трикотажные брюки.

- Мы с вами почти одного роста, - отметила она.  

Затем я провел инструктаж насчет удобств.

- С ума сойти, - выдохнула она и рассказала, что ей много раз снился подобный дом: кухня без окон, та комната, где я ее устроил, но особенно санузел – на несколько персон, с низкими перегородками между унитазами. Умывальники, душевая, похожая на чулан. Этот санузел был в ужасном состоянии, коротко говоря, засран.

- Говно снится к деньгам, – усмехнулся я.

Теперь, продолжила она, ей понятно, откуда на нее свалилась вся эта роскошь. Она ни дня в жизни не работала, а деньги, да, были, порою много. Бабла как говна.

- Это хорошо, что вы нигде официально не числились.

- А, может, на ты? – прищурившись, она посмотрела мне в глаза. – Леонид, так ведь? Лёня?

- Давайте, Элеонора.

Таково ее новое имя. Элеонора Максимовна Панарина. Фамилия – временная, после регистрации брака с капитаном, она станет Карпова.

«Элеонору» она слышала впервые.

Хмыкнула.

- Слишком пафосною, - задумалась. – Пусть будет Лора. Такой вариант тоже возможен.

- Как угодно, - буркнул я, сделав вид, что обеспокоен состоянием труб. Стояли холода, надо проверить, не подтекают ли. Кстати, мой санузел вовсе не загажен. Я драю его со щелочным моющим средством, в нем лишь один унитаз и один умывальник, одно биде и один писсуар.

Она прикидывала, что может означать ее странный сон про санузел. В том сне присутствовала бессознательная тяга к извращениям. Тут и к бабке не ходи. Только гадким девочкам могут сниться загаженные сортиры. От судьбы не уйдешь, мимо маньяка не проскочишь. Я ведь видел ее паспорт, страничку семейное положение? Вот этот гражданин и стал ее сортиром.

- Сегодня я поняла, что ошиблась с толкованием, -  услышал я. - Мой сон был тупо пророческим. Санузел из снов существует. И вот он.

Про себя я повторял: у нас деловые отношения. Я работаю на Генино партнерство и за Дениску. Она клиентка. Точка. Бессознательное из прошлого в документах не отражается. К чему вся эта лирика? Что минуло, о том не следует помнить.

- Полотенце, шампунь, извини, мужской.

Вся парфюмерия – мужская. Кремы, лосьоны, лубриканты. Я не успел убрать с полочки пачку презервативов. Все это хозяйство она внимательно рассмотрела. Выбрала баночку с гелем после душа. Открыла, понюхала. Пахнет высокогорной растительностью. Ей, сказала, нравятся мужские гаммы, если, конечно, в них не слишком много мускуса, такой, знаешь ли, липкой самцовой сладости. Ее маньяк обожал мускус.

- А ты, я вижу, больше любишь травяные оттенки.

Особенный, усмехнулся я про себя. И только. Гена наверняка не признался ей про свою ориентацию. Он у нас сверхсекретный пидарас. И обо мне мог промолчать. Капитан – парень щепетильный. Не спрашивают, не говори.

Что ж, с приметливым клиентом дело пойдет быстрее. Гена прочил ее в партнеры. Некоторые деловые качества у нее определенно есть.

Ни одна женщина не переступала порога этой душевой.  А с тех пор, когда женщины при мне раздевались, да, прошло десять лет.

Как-то раз Гена поинтересовался: - Ты свою жену любил? - Нет, - ответил я. Капитану нельзя открывать привязанностей. Я всегда это понимал. Он усмехнулся: типа не в том смысле. Как мне было чисто физиологически, вот что он хотел узнать.

Все, в чем она пришла ко мне: зеленую кашемировую водолазку, лифчик, клетчатую юбку, колготки – следует уничтожить, сжечь в печи. И трусы. Да, их тоже.

- Оставь, - сказала она. -  Это самые обычные трусы. Их никто не опознает. Разгуливать в мужском белье стрёмно, особенно для Элеоноры.

До пояса Элеонора была худой, пожалуй, суховатой. Острая маленькая грудь с пупырчатыми сосками, костистые ключицы, тонкие руки. Однако ниже талии наросло белого женского тела: крепких бедер, толстых ляжек, тяжелых коленок…

Капитану Карпову я отчитался следующим образом: бывшая жена была не удовлетворена нашей половой жизнью. По мнению Ларисы Панайотовой, от меня ни в чем не было толку – одни проблемы, в итоге наш союз распался.

В моей ориентации Гена уверен, потому и прибрал Дениску. Он отчего-то решил, что я, пять лет проживший с браке с Ларисой Панайотовой, не соображу, с какой стороны покрыть его невесту. Но, в целом, капитан Карпов рассчитал верно. Просьба была партнерской, Дениска – моей главной привязанностью, поэтому она просто клиентка. Ничего личного. Личное – у Гены.  

- Ты что такой дерганный? – спросила она, открывая кран.

- Дел по горло.

Прежде чем приступить к обсуждению легенды, нам следовало разобраться с бытом.

Учитывая режим конспирации, мне лучше не покидать квартиры. Оставлять ее без присмотра рискованно. (Она могла передумать выходить за Гену. И тогда мне нечем будет выкупить Дениску).

Пока она плескалась (любопытно, заметила ли вход в мастерскую), я связался с капитаном.

- Не выпендривайся, - ответил он по экстренному каналу. -  У тебя ящик фиников, две бутылки масла, полмешка картошки, крупа. Продержитесь. Заодно похудеете.

Гена, похоже, и меня поместил под арест. Придется обходиться пиццей, что обычно заказывает Дениска. Раз в день, с условием оставить у порога,  подозрений, пожалуй, не вызовет.

-Так получилось, - вздохнула она, с любопытством экскурсанта разглядывая содержимое кухонных шкафов. Ее муж, натуральный моральный урод, испортил ее заказами из ресторанов. Готовить из всего этого она не умеет.

- Придется научиться, - настоял я. - У меня много работы, и вся она ювелирная. С едой - ничего сложного. В крупу наливают воду и следят, чтобы не пригорела. Картошку чистят. Варят. Жарят. Посуду моют.

В ответ, она выразила готовность оказать мне помощь: ну там, очинять перья, смешивать краски.

Ясно. Гена поручил ей меня контролировать. Ей - меня, мне - ее.

ОК. Подъем в семь тридцать. В душ я иду первым. В восемь завтрак. Для работы, требующей внимания и сосредоточенности, мне нужен витамин А. Поэтому натрешь моркови. Заправишь медом и ложкой оливкового масла. В кофе положишь пять ложек сахара. Вот этого, черного. Его мало, поэтому черный сахар – только мне. Тебе – белый. В восемь тридцать здесь, в гостиной, обсуждаем твою смерть. Курить можно. Сигарет нет. Есть папиросы. Четырнадцать штук. Значит, по одной в день. Пока я составляю список необходимых документов, ты готовишь обед. Что угодно. Я непритязателен. Условие одно: набор блюд не должен повторять завтрак. Мне необходимо переключение, потому что после обеда мы отправимся в мастерскую. Работать над пакетом. Здесь ты молчишь. Открываешь рот только в ответ на мое обращение. Без приказа ни к чему не притрагиваешься. Мне нельзя отвлекаться. Любая оплошность может оказаться роковой. Работаем до семи. Потом я моюсь. Ты – как хочешь. На ужин заказываем пиццу. После ужина обсуждаем твое новое прошлое. Слушаем музыку, любимые песни Элеоноры Максимовны Панариной. Пакета документов в твоем случае недостаточно. Карпов собирается предъявить тебя полковнику. Ты должна казаться убедительной и, понятно, благонадежной. Возможно, с полковником придется беседовать о вкусах. На период операции я не пью, и ты, раз вызвалась в помощницы, не должна. Хочешь расслабиться – вот.

Я протянул ей пакован травы. (Притырил Денискину. Ничего, малыш. Когда все закончится, компенсирую в двойном размере).

В полночь я запираю тебя в спальне до утра. Там, под столом, я приготовил…

- Ночной горшок. Видела я это чудовище, - закончила она.

- Твой деловой тон мне нравится, - она втянула в себя дым и замерла, прикрыв глаза. – Вкусная, - выдохнула и хихикнула: - Знаешь, Лёня, мне кажется, я тебя сто лет знаю.

Уффф.

Долго я держался. Но тут, блять, тут от пустых, в сущности, слов сорвался. Я метнулся в спальню, в свою бывшую комнату, дрожащими руками открыл ящик стола и достал школьную фотографию.

-  Я, - узнала она. – Пацанка лопоухая. Откуда у тебя это фото? Капитан подкинул?

Вместо ответа я щелкнул пальцем по физиономии мальчика слева.

- Ты?

Почти не узнать. Разве скулы? Рот? Нижняя губенка вроде похожа. Верхняя? Не могу сказать. Шрам мешает. Вот здесь, слева. Я виновата? Неужели? Я смутно помню, тридцать лет прошло. А сколько мальчиков. Впрочем, нет. Кроме тебя мальчиков не было, только мужчины.

- Ты, - заключила она. – Леонид, - задумалась. – Отчество такое смешное себе выдумал. Дай вспомню: Аполлинарьевич? Арихимедович?

- Аристархович, - помог я ей. – Леонид Аристархович Платицын. Это мое подлинное имя…

8. Похоронка

Она пожелала умереть, прыгнув с крыши двадцатиэтажного дома.

Сохранится предсмертная записка.

- Простите, никто не виноват, - ухмыльнулся я.

Лора считала себя особенной, а вариант предлагала стандартный, как большинство клиентов, наивно считавших самоубийство самым неподозрительным способом ухода. Лохи. Суицид всегда палево, ибо попадает в ленты новостей.

- А разве трудно фальсифицировать новость? – удивилась она.

- Легко. Трудно проконтролировать ее последующее распространение. Если этого не сделать, правда всплывет. Самый безопасный вариант – хроническое, неуклонно прогрессирующее заболевание и закономерный естественный уход.

- Иди ты к черту, - плюнула она. – Накаркаем еще. Будем считать, что новость прошла незамеченной.

Что до предсмертной записки, ее текст уже согласован с капитаном Карповым.

Я, такая-то, добровольно уходя из жизни, спешу сообщить об убийстве, совершенном мною в состоянии аффекта. Жертва был редкой сволочью и достал своими извращениями. Осознав содеянное,  я ужаснулась. Удар топором промеж глаз был неоправданно жестоким ответом на пару любовных укусов. Но что свершилось, то есть. Прощайте, граждане, встретимся в аду.

-Так и было? – спросил я.

- Какая разница? Контент согласовал капитан. Если кому-то не нравится, можно изменить стиль.

- Кто опознал твое тело?  

Оказалось, с соседями они не общались. Знакомых у нее, конечно, множество. Целый класс на фотографии, но в последнее время перед глазами мелькал только Аристарх Маврикиевич. С достоверностью ее, расшибившуюся в лепешку, мог опознать только он, но этого козла без нее тоже теперь никто не опознает. Как невостребованные тела, их с супругом похоронят за казенный счет. Дело о непреднамеренном убийстве закроют за смертью подозреваемой….

Она стала уговаривать сбегать за бухлом.

- Бери сразу ящик, чтобы два раза не дергаться. Сначала отпразднуем поминки по Ларисе Панфиловой, потом отметим рождение Элеоноры Панариной. Поднимем бокалы за ее выпускной вечер, вспрыснем получение диплома о высшем образовании. Кстати, о возрасте. Нельзя ли в новых документах ей немного прибавить. Пусть этой Элеоноре будет полтинник. Приятно выглядеть моложе паспортных лет.

- Обойдемся без шампанского. Я у капитана Карпова не единственный партнер. За квартирой, наверняка, следят.

Я пугал ее и сам боялся, потому что, с точки зрения капитана Карпова, Дениска, взятый в заложники, был недостаточной страховкой.

- Ну а чё, - подумает за меня Гена, опытный пидарас.  - Кто он Лёне? Котенок. Малыш молодой, глазенки озорные, мозги куриные. Что и говорить: удобно такого под боком держать. Однако можно подобрать и другого Дениску.

Капитан Карпов в операции главный и всегда волен изменить сценарий.  Невеста-парнер нужна для перспективного дела. А если перспектива поменяет направление? Такое уже случалось. Я аннулировал прежнюю личность клиента и получал приказ: - Все, Лёня. Бросай его на хер. Этой мрази не стоит возрождаться.

- Нам следует быть начеку. Какое нахер шампанское?

Однако она настаивала. Если я опасаюсь, что она сбежит, то могу на время своего отсутствия ее связать или приковать к трубе наручниками. Она рылась в ящиках моего стола и нашла - браслеты, еще кое-какие штуки.

- Любишь доминировать?

Нет. Никогда не любил. Дениске тоже в наручниках не нравилось. Капитан - да, тот по ним тащился. Мне ли не знать его чекистских замашек. Играли в допрос. Он наряжался в галифе и тужурку. Я ползал у его ног, а он стоял такой, кроме ширинки все пуговицы застегнуты, и (нет, не орал, Гена у нас конспиратор) шипел: - Соси, пидарас.- И я сосал, предварительно дав подписку о неразглашении.

О Дениске она не догадывалась или умело притворялась, будто не догадывается. Под диваном она нашла его майку: - Ой, чья это, такая узенькая? – Дочкина, - соврал я. – Сколько ей? – Почти шестнадцать. – А…

Я, скромный пидарас, желал слишком многого: вернуть Дениску и остаться с Лорой. Однако точить зуб на капитана в нашей ситуации, все равно, что ссать против ветра. Отчего не предположить, что операцию «невеста» капитан Карпов задумал, чтобы слить меня? Гена начинал новую жизнь, к чему в ней старые партнеры, владеющие лишней информацией?

- Расскажи мне про своего мужа.

- Это против правил, - напомнила Лора. – Ты учил стирать воспоминания. Но, если сбегаешь за шампанским…

ОК. В мастерской есть литр спирта. В неадекватной ситуации нет смысла оставаться адекватным.  

Однако я хочу, чтобы ее тело осталось целым. В конверте, который вручил мне капитан Карпов, лежала флэшка с кодами. Коды надежные. Нынче в органах валенков не держат: все айтишники. Однако без меня коды не активировать.

Относительно исчезновения Ларисы Панфиловой у меня приготовлена другая, более обнадеживающая, версия.

Три дня назад под лед провалился микроавтобус. Барыга-водитель набил гражданами салон и, положившись на крепкие морозы, почесал через Волгу. Он проигнорировал запрет властей и не имел не только разрешения на перевозку пассажиров, но вообще никаких документов на транспорт, снятый с учета пять лет назад. Сколько народу набилось в автобус, кто эти люди, установить удалось лишь частично. Из воды извлечено восемь тел, все опознаны. Остальные признаны пропавшими без вести…

Мы развели спирт на две поллитровки. Она рассказывала. Я, разумеется, не верил. Реализм - не ее жанр.

Она врала, что ее муж, Аристарх Маврикиевич Побегай, обладал сверхспособностями. Пил уксус. Ел крокодилов. Наводил порчу по фотографии. Магические умения Аристарха Маврикиевича множились по мере убывания бухла. К финалу второй бутылки сеньор Попугай уже умел левитировать и путешествовать во времени.

- И где теперь наш Калиостро?  - усмехнулась Лора, давя окурок в тарелке.

Действительно, где? В базе умерших за последние тридцать лет я такого не обнаружил. В живых он тоже не значился.

Капитана Карпова Лора не боялась. Она ему такого наворотила – веревки можно вить. В Лорином сценарии проницательному Гене предстояло облажаться. И напрасно этот лох думает, что получит…

-  Скажем так: нечто, имеющееся у Лоры, ему не по зубам.

Об этом нечто она рассказывала, наводя тень на плетень. Оно стоило бешеных денег, но только идиот променяет на них то, чем Лора владеет.

- Эта такая штука, то есть, скорее, субстанция.

- На двух стульях усидеть можно, - продолжила Лора, разливая остатки спирта. -  Неудобство терпимо, ибо жопа довольно пластичный орган. Однако рано или поздно второй стул из-под тебя обязательно выдернут, и, как минимум, одна ягодица зависнет над бездной, которая в итоге утянет тебя полностью.

Под этот туманный тост мы чокнулись, и она поцеловала меня в губы.

- Ты, Лёня, в отличие от них, сделал выбор. Я тебя перевербовала. Теперь ты снова мой агент.

В этом и заключалась ее сила. Лорино вранье оправдывало, по нему ты всегда выходил исключительным, особенным, блять, не таким, как все. Если у тебя за плечами ноль побед, то, значит, они впереди.

Любовь моя, ты затеяла гибельную игру, на которую я подписывался по умолчанию.

Я, конечно, спросил, что мы будем делать дальше.

- Мы не расстанемся, - без колебаний ответила она.

Так, будто у нее был стопроцентный план.

Перед сном ей захотелось освежиться, в смысле, немного протрезветь. Проблема заключалась в том, что спирт ударил в низ живота и ноги. Не мог бы я побыть ей родным отцом и подержать, чтобы она не растянулась на скользком полу.

- Каким отцом? Маврикием? – я поднял ее на руки и сам чуть не свалился на пол: Лора оказалась тяжелой.

- Нет, самим собой. Папой взрослой дочери. Братом- близнецом. Партнером. Кем хочешь, - вместо того, чтобы помочь мне устоять на ногах, например, ухватиться рукой за дверной косяк, он лезла с поцелуями.

Язык как помело. Я давно стал, кем она хотела: ее агентом и адептом.

- Капитан, он ведь не совсем сволочь. Он, в известной степени, стал рукой судьбы, это он свел нас. Капитаном мы будем рулить, - продолжила Лора, пытаясь повернуть тугие воротники кранов.

- Веревки вить, - поправил я и сделал ей тепленькую воду.

- Ты чё? Не будешь раздеваться? – удивилась она.

- Нет, так помоюсь, заодно постираю одежду.

- Мысль, - оценила она и встала под струю в пижаме.

Когда я вытирал ей волосы, план в отношении капитана Карпова стал жестче.

Из-под Гены стул уже выбит. Нахер он нужен, этот капитан. После свадьбы, на которую она пригласит меня, друга детства, Геннадий Альфредович Карпов скоропостижно угаснет от быстро прогрессирующего заболевания. Сколько Гене? Сорок пять? Плюс-минус год. Опасный возраст. Останется законная вдова – Элеонора Максимовна Карпова. И я, ее избранник, помеченный с детства.

- Этот шрам делает твое лицо особенным.

Мокрую одежду мы сбросили на пол. За ночь она высохнет, а пока можно завернуться в простыню. Завернулись, и она сразу отрубилась. Сделала вид, что провалилась в сон.

Мы теперь спали бок о бок. Запирать ее на ночь я не смел. Ворочаться до рассвета одному в Денискиной комнате было страшно.

Она посапывала и вряд ли слышала, как я рассказывал ей про Дениску, голова которого тоже набита бредовыми планами. Мимо ее ушей пролетело, как дорог мне этот валенок, считающий пиццу самой клевой жратвой, этот дурень, возомнивший себя художником. Видела бы она его паспорт, с печатью, переведенной с помощью крутого яйца. Пока она тут разрабатывает планы победы, Дениска сидит в заложниках. Я променял любовь на любовь. Бла, бла, бла….

Она меня не слышала.

Какая разница. В ситуацию вмешалась судьба.

Под утро я пошел в мастерскую, врубил компьютер и узнал следующее:

По подозрению в государственной измене задержан офицер губернской службы безопасности. В результате оперативных мероприятий установлено, что подозреваемый передавал секретные данные агентам иностранных спецслужб, встречаясь с последними под видом вербовки внештатных сотрудников. В интересах следствия имя преступника не разглашается.

9. Бездна

Как вы догадались, мы пустились в бега.

В мастерской был припрятан десяток паспортов. Они удостоверяли существование людей, которых Гена приказал слить на первом этапе операции. Бог ведает, что стало с их телами. Однако паспорта с новыми личными данными несостоявшихся клиентов были рассованы по моим карманам. Эти граждане не совершили никаких проступков. За ними не числились невыплаченные штрафы, просроченные кредиты, алименты – косяки, по которым пробивают в первую очередь. Ну а фото, спросите вы? Фото на всех было мое.

Поэтому документы надежные.

Среди паспортов затесались три женских. Думаю, неудивительно, что теток (одной из них на настоящий момент исполнилось сорок, другой - пятьдесят, третьей - шестьдесят восемь) я оформил Лорами. Фото было подходящим. Я сканировал детский снимок и подкорректировал его, представив свою любовь в зрелом возрасте. (Особенно я заботился о торчащих ушах. И промахнулся, болван).

Имя Лора было моим фирменным клеймом и магическим трюком, которым я надеялся заклясть судьбу…

Заклял. Лора вернулась.

И снова взбаламутила мое, пусть сомнительное, но стабильное существование, в котором было подобие дома, работы и даже семьи. Жил себе секретный сотрудник Лёня, наебывал систему под прикрытием либерального капитана, на отжатые средства содержал трогательных Денисок. 

Отныне мой статус мутен. Чей я агент? Какой державы шпион? На чем погорел Гена? И как быстро он меня сольет? Может, уже сдал.

Моя квартира (многолетнее мое убежище, мой сарай, в котором я пытался создать иллюзию безопасности и тепла), вероятно, засвечена, и сюда в любой момент могли нагрянуть.

Бежать.

- Иез, - воодушевилась Лора и метнулась к шифоньеру.

На плечиках висел мой единственный костюм. Его я надевал на свадьбу, и именно в нем бывшая жена Лариса Панайотова (хорошая в целом женщина) выгнала пьющего мужа-пидараса из дому. Лора выбрала костюм, а также водолазку, кеды и ту злосчастную дубленку. Шубейка (хорошо, что с капюшоном) оказалась ей впору. (Дениска, на котором дубленка висела мешком, смахивал в ней на беспризорника). 

- Да здравствует стиль унисекс!

Правда, на мужика она все равно не тянула. В любой одежде она выглядела как Лора, очаровательная, по мнению капитана, женщина под сорок. Плюс минус пара лет.

Свою паленую хату я взорвал. Открыл газ, уходя, оставил возле порога зажженную свечу. Когда бабахнуло, мы с Лорой находились за квартал.

Так я выбил из-под своей задницы второй стул. Что я почувствовал? Выброс адреналина, нечто среднее между ужасом и восторгом. Я, как и Лора, стал никто, прописанный нигде. Зато живой.

На трамвае мы доехали до окраины, влезли в пригородную маршрутку и высадились в дачном массиве, где, по моим расчетам, капитан Карпов держал Дениску.

Я знал, что участок с двухэтажным домом силикатного кирпича  зарегистрирован на третье лицо -  сторожа Пахомыча. Заимка была конспиративной. Гена там много чего хранил, наверняка, клад прикопал, поэтому раскрывать убежище обождет. Я надеялся.

Меня тоже когда-то держали на этой даче…

С Геной я столкнулся в обстановке, располагающей к доверию: в гей-тусе на одной частной бане. Он подошел первым:

- Сколько лет, сколько зим! Как же, помню. Такое не забывается, дружили. Тебе двенадцать, мне семнадцать.

Своих капитан Карпов не забывал. Лишь подробности путал. Мне было не двенадцать, а десять, ему – пятнадцать. Нас, красивых и умных, гордых, как древние герои, мальчиков сблизил физрук: когда он уволился из школы, Гена взял меня, малявку, под свое крылышко. Лоры со мною уже не было, и я подумал: почему нет, кроме Гены, я никому не нужен, он клевый, взрослый почти, есть, чему поучиться. Он меня ни к чему не принуждал. Все как-то само случилось, в смысле – секс. Мы с Геной тоже играли в шпионов. Встречались тайком, на квартире его бабушки, которая, как он говорил, пребывала в маразме. Когда мне стукнуло тринадцать, а студенту Карпову, соответственно, восемнадцать, меня поймали на медосмотре. Сообщили матери. Чтобы замять разбирательство и спасти меня от позора, она дала взятку школьному начальству. Деньги, надо думать, немалые, мать стрясла с жильцов: провернула какую-то аферу с заменой труб. Когда все открылось, посадили ее начальника, матери удалось отвертеться: ее просто уволили и даже, учитывая наличие несовершеннолетнего сына, не выселили из служебного жилья. В результате этой жертвы Гена остался сухим и чистым. Никто так и не узнал, с кем я имел многократные анальные контакты.

Мать была вспыльчивой, пожалуй, истеричной женщиной. К ее срывам я давно приспособился и был готов огрести за свои извращения по полной программе.

Однако она даже не упрекнула. Она вообще со мною мало разговаривала, сутками сидела в своей комнатушке, замкнувшись в воображаемой вине. Там она пила. И на моих глазах высыхала. А, может, я рос и наливался, ее красивый сын с дурными наклонностями. На что мы жили? На деньги зека Аристарха. Я воровал в магазине продукты, иногда вино для матери и не мог дождаться окончания восьмого класса. Поступлю в училище, думал я, дадут стипендию.

Так и случилось. Я зашел к матери, чтобы показать ей выпускное свидетельство, то самое, без единой четверки, с отличием. Я хотел ее порадовать. Не получилось. Мать лежала на постели, и я сразу понял – мертвая. В училище, кроме стипендии, выделили место в общаге.

Ради материнской памяти и глупой надежды, что у меня, благодаря ее жертве, все наладится, я женился и завел ребенка. За пять лет «извращений» я оттрубил пять лет нормального брака, в течение которых едва не спился. А потом развелся. Как всякая мать, она наверняка желала сыну здоровья и счастья. Хотела, чтобы я жил полной жизнью. Вот я и выбрал жизнь.

Гена слушал, опустив глаза. Он сказал: извини, старик, - и предложил пожить на его даче. Капитан Карпов помог оформить документы на мой родовой подвал, после смерти матери стоявший заброшенным. Вместе с телом приспособил к делу, приносившему сносные бабки.

- Куда мы идем? – спрашивала Лора, пока мы ковыляли по колено в снегу, подбираясь к даче лесом. Конечно, она так и не врубилась про Дениску. 

- Нужно забрать одного мальчика, - не стал распространяться я.

- Мальчика? – удивилась она. – Ты же говорил, что у тебя дочка.

Через триста метров я понял, что объяснять ей мои отношения с Дениской не имеет смысла. На месте, где раньше стояла конспиративная дача, проложили дорогу. Судя по раздолбанному состоянию, по ней ездили не первый год. Все окрестные строения зачистили. Гена был со мною откровенен, а про то, что дачи давно не существует, видно, позабыл сказать.

Дениски здесь никогда не было.

Проще было думать, что малыша я потерял, но, дай бог, он жив. Будь у меня впереди пять лет, я, не задумываясь, отдал половину, находись он в безопасности.

Не верите?

Правильно делаете.

Не обнаружив Дениски, я вздохнул с облегчением. Что ж, капитан, мы теперь квиты. Я с тобой расплатился: отдал малыша, и отныне Лора, по понятиям, только моя.

Вау!

Мы бодро шагали по шоссе, чтобы на ближайшей остановке сесть в автобус. Выйдем на окраине, снимем хату по объявлению. Выберем самое задрипаное, нацарапанное дрожащей алкоголической рукой: сдаю комнату на часы, ночь, сутки.

Предъявим паспорта на имя Леопольда Аркадьевича Пономаренко и его телки Лауры Антоновны Пенкиной. Люди мы солидные, за сорок, хотя в реальности - да, нам на тридцать лет меньше…

10. Чесотка

По документу на имя Леопольда Аркадьевича Пономаренко я купил дешевый смартфон.

Сначала посмотрел новости.

Губернатор учредил грант на создание произведения искусства, отражающее роль руководителя губернии в ее процветании. (Шестьдесят восемь миллионов, между прочим). В приемное отделение городской больницы доставлена девочка, засунувшая в ухо гранатовую косточку…

Ага, вот оно.

Очередной поджог в историческом центре. Строение начала прошлого века уничтожено практически полностью.

Сенсация ссылалась на сайт «Дети Засекина», полный гневных комментариев. В поджоге, как обычно, винили строительные компании и попустительство губернатора.

Новость о поимке шпиона, похоже, была удалена. Никаких репостов, комментариев, ни единого следа.

И тут я вспомнил, при каких обстоятельствах решил, что арестовали именно Гену. Было, кажется, пять утра, я зашел в мастерскую, врубил комп. Да. И сразу всплыло. Вместо того чтобы перепроверить, я запаниковал и вырубил электричество. Со страху во всем доме, из которого мы романтично смотались при свечах.

Возможно, я зря психанул, подорвав свой подвал. Раз уж я такой рисковый, дай, думаю, наберу Генин домашний номер. Стационарным аппаратом Гена пользовался только для служебных целей. Всегда отвечал одно: - Капитан Карпов у аппарата.

Говорить ничего не буду. Подышу в трубку, как собака.

- Да, - отозвались сдавленным, нарочито измененным голосом.

Его прижали. Вопрос в том, насколько плотно обложили меня. Жены в конторе под контролем. Бывшие – особенно. Если за меня взялись всерьез, Ларису Панайотову уже зацепили. Ее сотовый наверняка прослушивают, однако номер вахты детского сада, скорее всего, чист. Она устроилась воспитательницей совсем недавно, всего месяц назад.

- Привет, - сказал я в трубку. – Как дочка?

- Наконец-то поинтересовался, - буркнули в ответ и начали перечислять, чего ребенку надобно и сколько это стоит. – Думаешь, алиментов достаточно? Вот вчера получила.

Бухгалтерия проводила информаторов как технический персонал. Гонорар начислялся электрикам, плотникам, столярам небольшими суммами ежемесячно. С него и вычитали алименты.

Так я узнал: с денежного довольствия меня не сняли.

Вывод двойственный. Первое: Гена молчит. Он как бы хороший человек. Надежный партнер. Кремень, блять. Или в деле открылись такие перспективы, что обо мне, мелкой сошке, забыли.

Другой вариант: контора хочет усыпить мою бдительность, хочет отследить контакты. Вот, гонорар начислили. Тот, за старика Козлова. Все операции моей банковской карты отслеживаются. Они думают, я лох. Карточку я уничтожил. Денег на ней после оплаты Денискиных подарков, в частности, пальтишка за тридцать штук, практически не было.

-Я небогат, ты знаешь, - сказал я Ларисе Панайотовой.

Трубка выдохнула с раздражительной обреченностью:

- Твои проблемы. Но ко дню рождения она ждет от тебя золотые часы, те, бабушкины. Не вздумай их пропить.

Десять лет в разводе не повод, чтобы прекратить меня воспитывать. Любой разговор Лариса Панайотова завершала сетованием на мой алкоголизм, и насрать, что я давно в завязке.

Часиков дочурка, увы, не получит. Ее папа профессионал и понимает: из прошлого нельзя брать ничего, особенно милые сердцу сувениры. Мамины часы были позолоченным ширпотребом, полвека назад выпущенным здешним заводом ЗИМ. Винтаж оплавился в сгоревшем подвале вместе с содержимым жестяной бонбоньерки, в которой мать держала свою бижутерию.

- Уже пропил, - ответил я бывшей жене.

Мне не впервой обманывать ребенка. Лариса Леонидовна презирает папу-алкоголика, но ничего не знает про пидараса. Из различных вариантов лжи я всегда выбирал наименее травматичный. Пусть дочка думает, что бабушкины часы до сих пор тикают на чьей-то руке.

Отключившись, я выбросил аппарат в прорубь. Я выходил на связь с середины заснеженной Волги. Если засекли, пусть думают, что агент утонул. Все шло, как по маслу. Нас не сцапали, и пока имелись деньги. Когда они кончатся, Лора, наверное, предложит ограбить банк.

Здесь не прокатит. - Или ты забыла, чем кончаются  дерзкие ограбления? - В ответ она припомнит, что я с малолетства был туговат на инициативы, трусил, как зайчик, и норовил подвизаться на вторых ролях. - Окей, любовь моя, значит, пойдем грабить, но предупреждаю: в гоп-стопе я фраер. - Битый фраер, - поправит она.

Точно. В прошлой жизни меня время от времени колотили. Правда, толку вышло мало, скорее - наоборот. Из прошлого я вырвал самый опасный кусок - Лору Панфилову (согласно имеющимся документам Элеонору Панарину, Лауру Пенкину и Лорелею Владимировну Пурис). В своем подполье я ждал ее целых тридцать лет. Она явилась, как дар небес. И вместе мы вырвались на волю.

Вау!

Прости, малыш. Лора стоила жертв. И комфортного убежища, и даже тебя. От (вау!) свершившегося факта меня пёрло, как тридцать лет назад. Нет никакого завтра. Есть только сейчас. Главное продлить полет, увы, не мною пущенной стрелы. Бывает, правда, что стрелы вместо дворцовых дверей втыкаются в болото. И тогда пустивший ее Иван-царевич, неудачник и уебыш, которому по любому раскладу не светило занять престол, получает шанс возвыситься. Нет никакого выбора, никакой свободной воли. Только сбой в программе, только случай и свист в ушах.

Увы, я просто адекватный и действую сообразно свернутым мозгам и преступным наклонностям. Важно не поколоться, тренировать нюх, упреждая опасность. Не нас с Лорой этому учить: - Видишь, - шептал я ей, -  парень в спортивном костюме. Мы за угол – и он туда же…

Мы ночевали в каких-то углах, клоповниках, с бухими хозяевами за стеной. Нас принимали за бартер и кэш. Пузырь мы выставляли сразу, деньги обещали утром. Договаривалась всегда Лора. У меня, как она полагала, яркое лицо, раз увидишь - не забудешь. Шрам велела прикрывать шарфом. Брови прятать под капюшоном.

- Познакомились по интернету, -  врала она хозяину, трясущемуся алкашу, знавшему об интернете из телевизора. – Да ты не боись. Я его документы видела, - и предъявляла один из восьми моих фальшивых паспортов, предлагая переписать данные. - Допустим, на эту бумажку – обратную сторону просроченного счета за коммуналку. - Уже открывшему пузырь хозяину квартиры возня с бумажками была неинтересна. - ОК. - Он верил. И совершенно напрасно. Мы сматывались до расчетного часа. Не то, чтобы нам было жалко косаря. Из лихости. А также безопасности.

- Помнишь, - заметила она как-то утром, показывая на полоски пупырчатой сыпи (по всему телу, блять: на предплечьях, на ляжках, в паху, между пальцами), – во втором классе я заразилась от тебя чесоткой? Два месяца воняли серной мазью.

Вот уж неправда. Да, мы жили в квартире без удобств, но каждую неделю ходили в баню, в общее отделение, где мылись тетеньки с детьми до семи лет. Паспортов там никто не спрашивал, верили на слово. Лора должна помнить, какого роста я был, поэтому посещал помывочную лет до десяти. Я перевидал множество голых женщин всех возрастов и комплекций и не испытывал к их телам ничего, кроме жалости. Острые маленькие груди девочек- подростков  вызывали сочувствие. Этим бедолагам, думал я, наверное, неловко спать на животе. Большие титьки взрослых, как моя мать, женщин колыхались при ходьбе. Казалось, они тетенькам мешают. Помню одну старуху, которая скатывала обвисшую грудь в трубочку  – забавляла нас, детишек. Как славно, что я мужик, думал я тогда, и застрахован от этих нелепых бурдюков. На промежности я не смотрел. Нет там, говорила мать, ничего особенного – просто щели, из которых вылезают дети.

Да, да, подхватила Лора. Она раз была с отчимом в мужском отделении. Туда тоже пускали с детьми, в том числе и с девочками до пяти лет. Было, было такое. -  И знаешь, что? Я тоже жалела дяденек. За эту их хрень между ног, которой так легко зацепиться за что-нибудь и пораниться. Некоторые мужики прикрывали ее руками, типа оберегали. Как славно, что у меня все так безопасно устроено, думала я тогда.

Все, как тридцать лет назад, Лёня. Этот зуд, мое сердце, следствие того, что нас грызут микроскопические клещи. Чесотка…

- Спиртосодержащие препараты не отпускаем, - сказали нам в аптеке. Мы выглядели как два бомжа: она - в засаленной дубленке и мятых брюках от моего свадебного костюма, я – почесывающий между пальцев, обросший, с красными от недосыпа глазами (да, я, чертов параноик, почти не спал, вскидываясь от шагов в подъезде, звяканья чужих ключей, визга шин за окном).

- Нет значит нет, - покорно вздохнула Лора и к обалдению провизорши купила два баллончика французского инсектицида по цене приличной текилы.

Пора немного расслабиться и подлечиться. Сейчас конец февраля, базы отдыха в окрестностях стоят пустыми. Она знает одну такую. Когда-то та была пионерским лагерем, где Лариса Панфилова неплохо оттягивалась в подростковые годы. Зимой можно снять номер прямо на месте. Там тихо, Лёнечка. Никто нами – пенсионеркой Лорелеей и ее не слишком молодым любовником Леопольдом Перегудовым – интересоваться не станет.

Новую одежду покупал я, поскольку выглядел более адекватно, чем она в мужском прикиде. Две одинаковых куртки, два спортивных костюма, две пары утепленных кроссовок, четыре футболки, побольше носков и трусов, рюкзак, чтобы все сложить. Лора в это время затаривалась куревом и бухлом. Она экономила, поэтому не выпендривалась. Пять пачек папирос и три бутылки джина по цене двух.

Место оказалось и в самом деле глухим. От трассы к нему вела разбитая дорога, окруженная непролазными кустами.

Направо, налево. Упс! Тупик. А здесь – ямина.

В раздолбанной и нечищеной дороге таксист винил губернатора. Небось, к резиденции, как по маслу, в то время как народ вынужден мудохаться по колдобинам, рвать подвеску, а потом ремонтировать на свои кровные. Водила был местный, так что нам повезло. Попадись шофер-чурка (покосившись на меня, он поправился: мигрант) сроду бы не нашли этой вашей…

 - «Мечты», - подсказала Лора.

Ради конспирации мы назвали адрес соседней турбазы.

Наша именовалась «Ивушка».

Номера-клетушки в обшитом сайдингом двухэтажном бараке. Выбирай любой, заняты только три, в которых отдыхают родственники персонала. Две кровати, тумбочка, душевая кабина с электронагревателем. Из развлечений – заснеженные лавочки и свежий воздух. В выходные наезжают лыжники.

Сколько мы здесь пробыли? Не помню. На свежем воздухе я раскис, сдулся и пребывал в сонном запое. Чем больше дрых, тем сильнее клонило в сон, в котором мне снилось, как я хочу спать.

Так хочу, что падаю. Перехожу улицу и чувствую - отключаюсь, пытаюсь подняться, но не нахожу сил. Я понимаю, сейчас меня переедет машина, однако сон все равно тащит за собой.

- Давай-ка, поешь.

Она приподнимала мою голову от подушки и совала в губы ложку с какой-то липкой субстанцией:

- Манная каша. Ну же, глотай.

В пакет услуг входила кормежка в столовой. Там, под сенью ив на фотообоях, трижды в день собиралось здешнее общество.

- Татьяна Львовна, повар, - лопотала Лора, – уже привыкла, что ты не выходишь ни к завтраку, ни к обеду, и заранее пакует для тебя еду. Я сказала им, что ты писатель. Получил аванс за новый роман. - Вдохновения не было. Понимаете? - обратилась я к Свете, которая протирает столы. - Еще бы, - закивала та. – Деньги кончились, от издательства наезжают. - Да, Лёня, мы как бы прячемся от кредиторов. Работницам столовой это очень понятно, поэтому, если появятся подозрительные, нас предупредят. В благодарность, я поделилась с ними завязкой твоего нового романа. Рабочее название «На зубах». В центре сюжета женский образ. Акробатка. Под куполом цирка она, держась зубами за специальное кольцо, демонстрирует чудеса гибкости. С арены ее страхует парень в инвалидном кресле, сам бывший гимнаст. О, я их заинтриговала.- Ну, что дальше?-  Догадайтесь,-  ответила я им. - Роман еще не поступил в продажу, и мне, как литературному агенту автора, нет резона рассказывать сюжет. - Они поженятся, - предположила Татьяна Львовна. - Дура, - раскритиковала ее Света. – Роман пишет мужик, а не баба, думаю, концовка будет жёсткой.

От ее сказок я спал еще крепче. Лора лежала рядом, зафиксированная моей правой рукой. Так я контролировал ее присутствие и придерживал, чтобы не свалилась на пол, поскольку кровать была довольно узкой.

Многочисленные колонии подкожных паразитов Лора щедро полила французским спреем. Я в это время уже спал, стоя, как конь, мне было до лампочки, куда и сколько она брызгает. – Вот и умница, доверься мне. 

Снилось, будто я цветок, зябкий и чахлый, вялый – слишком ранний или, наоборот, последний. Вокруг – только лужи и кое-где снег. Из лейки на меня капают удобрения. Наверное, чтобы подкормился и выжил. Или сдох скорее. Последний подснежник, запоздалый…

Ах, да, эдельвейс.

Спать, обхватив ее руками и ногами.

- Черта мне остывшие щи из столовой?

- Ты прав, кормят отвратительно, я подобного лет двадцать не ела. Где они берут такие макароны? Или нарочно крахмал добавляют, чтобы крепче слипались. У них тут в гараже свиньи живут, вот и переводят продукты на помои. Хочешь, я раскручу их забить одну на шашлык. Отпразднуем окончание романа.

- Нет. Давай лучше спать. Ты забыла, что я вегетарианец, к тому же еврей, если и ем мясо, то точно не свинину.

- В прошлой жизни, - напомнила она. – Да и какой ты еврей! Твоего папу никто не видел, а посему ты, Лёня, русский сирота, хоть и особенный. Ты мужик, мой дорогой, твоим мышцам нужно мясо.

- Для чего? – поинтересовался я и снова провалился в сон.

Там появился дом, до которого недалеко ползти. Забиться под лестницу. Отоспаться.

Лора не могла все время спать. Сон ей нужно было нагуливать, поэтому она ходила на разведку, изучала окрестности.

- Представляешь, я их нашла, - отчитывалась она. - Когда тут был пионерлагерь, всюду стояли деревянные скульптуры сказочных персонажей. Они теперь - за гаражом, торчат рядком, прикопанные. Возле каждой – холмик, словно могилка. Здесь похоронен Винни-Пух, здесь - Лисичка-сестричка. Возле столовой, где раньше красовался треснутый Буратино, установили свеже тесаного козла, сказали, начальство распорядилось, для узнаваемости туристического бренда губернии.

Однако надолго Лора не пропадала.

- Подвинься, - и вот она снова рядом, накрытая моей голенью.

Дымит папиросой, потягивает джин с апельсиновым соком. Апельсины выдавали на ужин. Их она давила прямо в граненый стакан, и пальцы ее были липкими и сладкими.

Липкими.

Тот подъезд затянул меня, всосал в свою темноту, пахнущую цитрусовым освежителем. Я забеспокоился, где Лора, не осталась ли она там, на мостовой.

- Да здесь я, вот она, - шептала Лора, волоча меня по ступенькам.

Моим телом она распоряжалась, как собственным, без особых сантиментов и нежностей. Толкала, шлепала, вертела, как хотела

Но я все равно спал, мешок с рефлексами. И во сне видел образы других контактов.

Мы позвонили в квартиру, и нам открыл Дениска, мой малыш, правда, сам на себя не похожий: одетый в какое-то милитари, умытый, гладкие льняные волосы расчесаны на косой пробор. Денщик, - подумалось мне. И Дениска подтвердил: - Да, Лёнчик, я прекрасно устроился. Нашел зачетного партнера.

Из-за Денискиной спины появлялся капитан Карпов, живой и оперативный. В чекистской форме при погонах. Ну, прямо жених. Он по-хозяйски поцеловал малыша в ушко. Нам с Лорой приятельски подмигнул. - Оцени, пидарас, - улыбнулся Гена, – какой подарок я тебе подкинул. Хоть одного да вернул на путь безупречных ценностей.

Радостное оживление, смех, шутки, звук разливаемого бухла. На закуску – фрукты. Все друг друга поздравляют: капитан, Дениска, Лора.

Только не я. Я в ярости. В груди кипятком разливается… Ревность, да. Досада на собственное лоховство. Хитроумный агент, блять. Да я просто пешка в их многоходовке. Грозился: за Дениску удушу. Мудак. Он заранее снюхался с капитаном, предатель. Добился, чего хотел, занял, щенок, мое место при Гене. А в благодарность дал капитану наводку на Лору, знал, на что я наверняка клюну…

- Ты мой, со всеми отростками и впадинами.

Они все умеют мягко стелить, подмасливать, расстилаться, подстилаться.

Я прижал их обоих – Дениску и Лору – схватил за горло, придавил телом, чтобы не рыпались.

- Кому служишь, сука?

- Эй, полегче, - поморщилась она. - Задушишь.

Именно к этому я и стремился, вколачивая ее в матрас, а чтобы не издавала звуков, зажал рот ладонью. Она била пяткой мне по копчику. Дура. Следовало извернуться и заехать коленом в пах.

- Ну ты мясник, Лёня, реальный зверь, - говорил Гена. Его заводило, когда я, покладистый пассив, вдруг взбрыкивал.

Сердце билось в районе кадыка. Рвалось наружу, выстрелить и разлететься на кровавые куски.

Вот. Сейчас. По нашим телам пробежала судорога: гормональный выброс, мгновенная заморозка - выстрелило.

Она обмякла, а я проснулся. Не вполне понимая, на каком свете, я лежал меж ее ног, а Лора шарила по прикроватной тумбочке в поисках папирос.

- Он с трудом поднялся. Неспешно подошел к окну, - она комментировала  мои действия вполне спокойно, разве папироса в ее пальцах чуть дрожала. - Голый. Нет. Лучше: нагой и мокрый, как младенец, только что вылезший из чрева. И так стоял, задницей к партнерше, размышляя о туманном будущем.  

Она вылезла из развороченной постели. Тук-тук босыми пятками. Повисла на моих плечах:

- Тебе страшно, Лёня?

Лора привыкла врать, но я был с ней честен, поэтому ответил:

-  Да.

Ну, это нормально. Страх - вполне адекватная реакция на безвыходную ситуацию. Спросонья всегда так. Бед трип, сердце мое, всего лишь бед трип. Ее муж, Аристарх Маврикиевич, был серьезным человеком. Материалистом, да. Так вот, он настаивал: прошлого не существует. Есть настоящее. И в будущем тоже будет только оно.

Главное, что я, наконец, проснулся.

Потом мы поменялись местами: она стала у окна, а я заключил ее в охапку, чтобы не зябла. Так и стояли, укутанные одним казенным одеялом. Она сосчитала огоньки на той стороне Волги. Толи шесть, толи восемь. Не так уж мало.

- Я хотел воскресить тот счастливый год, помнишь? Мы играли в шпионов, ты устраивала мне проверки. Лёня и Лора были не разлей вода, целое особенное существо. Я, специалист по воскрешению, знаю, как оно бывает: учетная смерть, чистые документы и новая жизнь. Однако мне чудом удалось вернуть старую. Мы вместе и снова против всех. Чего хотел, то и получил.

- Есть средство зафиксировать это состояние, - сказала Лора.

Я, понял, любовь моя, и, разумеется, готов. Средства фиксации мне известны как никому. Самым приятным, на мой вкус, является овердоз сильнодействующего снотворного. Жаль, кончилось бабло. Можно прикончить джин, выйти на лёд и ухнуть в полынью. Этот вариант в данной ситуации, пожалуй, самый реальный.

Заткнись, одернули меня, и велели поцеловать. Не в лоб, словно покойника, а в губы, как следует, с языком, и этим бескостным отростком, который мелет всякую чепуху, пошуровать в области верхней челюсти.

Я пошуровал. Металлокерамические коронки на восьмерке и пятерке, меж ними - мост. С внутренней стороны, в углублении, я нащупал горошину, которая тут же прилипла к кончику языка.

Крохотная капсула. А в ней…

 

То самое средство.Часть вторая.

11. Капсула

Когда и при каких обстоятельствах испытуемый употребит субстанцию, решала она - Лора. Пусть будет Лора. Разумеется, только для своих.

Таков был договор, который они с Аристархом написали кровью.

Английской булавкой, дезинфицированной коньяком, укололи безымянные пальцы, те самые, на которых носят обручальные кольца. Кровь смешали в рюмке, куда обмакивали заточенное воронье перо. Шутка шуткой, но назад не отыграть: Лора зафиксировала процедуру на телефон и выложила в сеть. Ни хера не видно, - заметили в единственном комментарии. Допустим, но некоторые слова при повторном просмотре разобрать можно: - Субстанция, субстанция, субстанция.

Лёню она вспомнила не сразу. Тридцать лет, мама дорогая. Ну да, был когда-то дружок. Маленький, жалкий, как девчонка, вечно в синяках. Пария. Что она приказывала, то и делал. Лоре нравились рискованные игры: в шпионов, в грабителей банков. Лёнечка на все соглашался. Как-то Лора его обидела, в зубы дала, что ли. Лёня помнил все подробности. Лора, увы, нет.

Он вырос. Но остался по-прежнему жалким. Тощий, дерганный. Параноик, неудачник, социопат. С косым синеватым шрамом над верхней губой его лицо смотрелось жалко. Несмотря на черные брови и густо-карие влажные глаза, несмотря на прямой аккуратный нос. Жалко. Думалось, за что ж тебя, парень, так.

Собственные внешние данные Лора оценивала адекватно: ничего особенного. Ее рост (почти вровень с Лёней и на дюйм выше Аристарха) скрадывал кое-какие огрехи фигуры, в частности, тяжеловатую задницу и слишком крепкие ноги. И еще ей повезло с кожей. Однако супруг Аристарх (он любил выражаться афоризмами), повторял, как попугай:-  Красота в глазах смотрящего, - и называл ее прекрасной.

Да, Аристарх Маврикиевич Побегай, с которым она состояла в браке двадцать лет, являлся аномалией по многим параметрам.

 - Цель нашего союза - вечная жизнь. Ты обретешь ее уже на этом свете, -  сказал он и просил быть ему ассистентом, женой и музой, как настоящая русская женщина, свободная от бабьей ограниченности. То, чем он занимался, тянуло на небывалый прорыв. Аристарх назвал это психосоматической консервацией организма на неопределенно долгий срок. Победой над дряхлением и смертью. – Нобелевка? – уточнила Лора девятнадцати лет от роду, так, чтобы разговор поддержать, потому что и без обещаний вечной жизни была по уши влюблена в Аристарха. Он внимательно посмотрел на нее и серьезно ответил: - Не дождутся. Субстанцией бессмертия мы распорядимся сами. Никакой огласки, понимаешь? – и честно перечислил ряд уголовных статей, которые им грозят, если Лора где-либо заикнется об исследованиях.

Официально Аристарх промышлял экстрасенсом, лечил пассами важных людей и брал столько, чтобы хватало на лабораторию и достаточно комфортную жизнь.

Двадцать лет просвистело пулей. Аристарх полагал: от счастья. Счастливые, дескать, не чувствуют течения лет.

В тюрьме, сказывают, время тоже быстро летит.

Свое обещание Аристарх выполнил. И все бы ничего, если б не одна деталь: условия договора о субстанции он наплевательски нарушил. По соглашению, первой дозой распоряжалась Лора, но год назад Аристарх, не посоветовавшись, испытал открытие на себе. Утром поставил перед фактом:– Отныне зови меня бессмертным.

Ничего особенного с ним не произошло. Никаких видимых улучшений. Артрит, который Аристарх Маврикиевич высокопарно называл подагрой, остался при нем. Надолго или навсегда, пока неизвестно.

Вот радость-то вечно куковать в кондиции шестидесятилетнего старика. Способ надо опробовать на молодых или химичить дальше, изобретая субстанцию, которая не только продлит существование, но и вернет молодость.

Это даже не фантастика, Арик, а тупо – сказки.

Вторым неприятным сюрпризом стал капитан Карпов. По какому праву он претендовал на долю в предприятии, Лора не вполне понимала. Кажется, Карпов Аристарха на чем-то прижал.

- Да бес с ним, - не парился Аристарх, - капитан не ведает, с кем связался. Сгодится для прикрытия.

Однако тот принялся командовать. Деловито поинтересовался, сколько вещества требуется для обработки миллиона человек.

- Милый, я за двадцать лет едва на дозу накопил, и ту еще испытать надо, - усмехнулся Аристарх.

- Надо, так испытывай, - приказал капитан и предложил кандидатуру подопытного. - Одинокий маргинал - идеальная жертва. Если что не так пойдет, искать не будут.

Выбор испытуемого сделали без Лоры. Ее, получается, задвинули, поставили на место, обязав втайне от объекта выходить на связь и обо всем докладывать.

Лора не знала, что объектом окажется Лёня. Карпов, конечно, сообщил ей личные данные, но она не связала. Вот и хорошо, что Лёня: он заслужил покой. Лоре нравилось думать, что именно покой, хотя в точности эффект неизвестен:

- Если выживет – будем посмотреть.

Она подумывала, кинуть их – бессмертного эгоиста Аристарха и капитана с его государственным интересом.

Субстанция, фантазировал Гена, способствует установлению рая на земле. Бессмертная элита, сформированная из достойных людей, премирует неопределенно долгим сроком существования эффективных подданных. Счастливцы консервируются в оптимальном состоянии и фурычат, всем довольные, на благо общества и государства. Во главе встанет рациональный правитель, вечный и навсегда. Куда денутся остальные? Ну, во-первых, работа над субстанцией продолжится. Совершенствуя состав и технологию, будем вакцинировать население до оптимального количества, остальные убудут естественным путем.

- Фашист, - вяло заметил Аристарх. Он преследовал чисто научную задачу, в социальные проекты не верил, формулу и технологию из предосторожности держал в голове. Места для этого хватало. Кроме идеи консервации организма живьем, Аристарха мало что волновало.

Самозваному руководству явно не терпелось, поэтому капитан Карпов активировал план Э.

Экстремальную ситуацию, провоцирующую объект на участие в эксперименте. Затравить, как зайца, загнать в тупик. Не оставить иного выхода. Или экзистенциальную. - Испытуемый много о себе мнит, считает себя особенным, избранным даже, - философствовал капитан Карпов. – Подкинем ему момент истины.

Лёня все время был на измене, но видел ее не там. Лора была вне подозрений. Но потом он, видимо, кое-что сопоставил, припомнил некоторые факты, черт его разберет, но однажды вдруг вскинулся, буквально взял за горло, не в шутку, а со всей силы, и спросил, кому служишь, сука.

Все решил случай, и субстанцию пришлось применить экстренно.– Хорошо, пусть будет яд, - сказал он, проглотив капсулу.

Аристарх предупреждал о летальном исходе:  

- Поводов откинуться, сколько угодно. А вероятность, - стебался этот циник, - как обычно, пятьдесят на пятьдесят. Клиент либо умрет в течение двух с половиной часов, либо протянет неопределенно долгий срок.

Она надеялась: Лёня, еще молодой выносливый мужик, выживет. Аристарх ведь не сдох, чертов Кащей.

Капсулу он проглотил, но ничего не почувствовав: ни жжения за грудиной, ни холодеющих ног.

- Ты меня снова разыграла? Что это было? Витаминка?

Уже светало, и они легли спать. Все совершенно как обычно: Лора - у стены, он - с краю. Обняв ее, Лёня тут же уснул. Уснул и спал, открывая рот, когда Лора зажимала пальцами его нос. Прошло три часа. Он все так же дышал: едва - едва, в смысле, очень тихо, и позы не менял, а Лора боялась пошевелиться.

А если он не проснется? Может быть, следовало, не давать ему спать. А теперь он уснул и пребудет в таком состоянии неопределенно долго, если не вечно.

Лора выбралась из-под его ноги. В душевой кабине, в бачке для использованных салфеток, лежал телефон. Старенький аппарат она купила у охранника турбазы. Лёня о нем не знал.

Аристарх удивился:

 - Спит?

Сам он лишился сна лет пять назад, а прием субстанции только закрепил эту особенность. Приказал разбудить любой ценой…

В течение трех дней она поняла: субстанция подействовала.

Аристарха интересовала физиология: - Может ли объект обходиться без воды и пищи? - Приходилось «обходиться», поскольку все, что Лёня съедал и выпивал, через полчаса отторгалось. – Странно, - говорил он. – Я вроде в порядке. Если это симптомы неизлечимой болезни, утешает их необременительность.

Объект стал нечувствителен к температуре окружающей среды. Однако кожа теплая. 36,5.  Слизистые оболочки – влажные.

Лёня определенно живой. Как живой.

На издевательский вопрос: - Соображает? – Лора отвечать не стала.

Лёня останется моим личным проектом, - решила она, понимая, что капитан с Аристархом рано или поздно сами их найдут. Только она им больше не сука. Чем они лучше Лёни, который так предан, что принял из ее рук яд?  

Он готовился умереть.

Кто знает, что было в его голове. Лора спросила: тебе страшно? Лёня ответил: да. Она вспоминала: дрожали ли его руки. Учащенных ударов его сердца она не слышала, потому что в ушах стучало: тум-тум, тум-тум. Он спросил:

- А как же ты?

- Я рядом, - не придумала она ничего лучше.

Лёня усмехнулся. Шрам на верхней губе беспомощно дернулся. Кто знает, что было в его голове.

Нет, Лёня, нет. Лора не даст тебя использовать. Она клянется. Помнишь, как ты клялся ей в детстве: молчать. Лора будет о тебе молчать, больше не выдаст. Мы не расстанемся. Всегда будем рядом. Ты – сто пудов особенный - и Лора, твоя половинка.

Если бы Лёня обрел дар читать мысли.

Но кто знает, что было в его голове в тот момент, роковой, вне всякого сомнения, в его звездный час, в самый его пик – миг обретения бессмертия.

12. В его голове

- Звонишь в домофон, представляешься работником собеса. Называешь фамилию, имя, личный номер. Какие, неважно. Придумаешь. Главное - проникнуть в квартиру. Проходишь и сразу располагайся, распаковывай вещи, можешь поставить музыку. Остальное я сделаю сам.

Старика, впустившего их в квартиру, он схватил за горло и затолкнул в ванную. Щелкнул шпингалет. Зашумела пущенная во весь напор вода.

В квартире не было ни телевизора, ни компьютера, ни приемника, ни телефона. Ни единого средства связи с внешним миром. На винтажном пианино «Красный Октябрь» стоял проигрыватель марки «Пионер». Лора опустила иглу на дорожку запиленной пластинки. Заиграла музыка: дарк сайд ов зе мун

Лёня объяснил: этот хер ни в одной базе не числится. Остается зачистить следы, и хата – наша. Он был абсолютно спокоен и уверен в себе.

Сомнение мучило Лёню в первый раз. Вот тогда он, блять, реально колебался, а тот даже не вспомнил Лёню Платицына, своего ученика. Поэтому второй раз рука не дрогнет. Тот, кто открыл Лоре дверь, был вроде привидения, пережившего собственные документы. Дряхлый призрак самого себя.

Угроз, воплей, стонов, предсмертных хрипов, - ничего этого Лора не слышала. Зато видела результат. Мертвого старика в кровавой воде. Он лежал в покойной позе с приоткрытыми глазами. Эти глаза, старчески выцветшие, казались стеклянными. На крышке стоявшей впритык ванне стиральной машинки лежал маленький японский ножик. Он был обернут белой салфеткой с растекшимся по ткани розовым пятном. Никаких следов борьбы. Покойный вскрыл вены. Так и выглядело.

Картину Лёня предъявил, словно пятерку в дневнике.  - Полюбуйся. Красиво. Чисто. Достойно. – Взгляд его был, как обычно, влажный. Правда, улыбочка из-за шрама вышла кривой.

- Маньяк, - устало подумала Лора. - Убивает без колебаний и жалости.

Все эти часы, дни, недели, месяцы (давно запуталась) она наблюдала за объектом: не совсем человек мог выкинуть, сам того не понимая, что угодно.

- Не сгущай, любовь моя, - успокоил Лёня, хотя Лора не была уверена, что открывала рот. Он читал мысли. Ясно. – Я, скорее, гуманист. Анатолий Иванович, узнаешь? Физрук из нашей школы. Образованный был мужчина, с фантазией. Впрочем, он девочками не интересовался. Ему было за семьдесят, груз грехов, возможно, муки совести. Страх справедливого возмездия. Одиночество. Беспомощность. Я помог учителю сохранить лицо. Я, Лора, всегда его выручал и, возможно, еще выручу.

-То есть ты считаешь, что совершил добро? – Лора не собиралась его воспитывать, спросила, чтобы не молчать в этой ванной с незнакомым ей стариком. Не страшно, не противно. Странно. Да, странное ощущение, будто реальность подражает кино. Гиперреалистично, как в артхаусе. Подернутый налетом кафель, носки, сохнущие на леске под потолком, стиральная машинка с треснутой крышкой. Лёня, облокотившийся о рукомойник. Руки чистые и даже сухие. Шок, она догадывалась. Время кошмарных снов наступает не сразу.

На ее высоконравственный вопрос Лёня пожал плечами. Другие варианты решения жилищной проблемы были куда хуже. Он иронизировал.

Это было, прямо скажем, слишком. И Лора дала понять, велев как можно скорее ликвидировать зловещую инсталляцию. Она надеялась, что Лёня привыкший выполнять ее указания, ответит: ОКЕЙ. Вытащит старика из ванной, обернет полиэтиленовой пленкой, закатает в ковер и отправится топить, закапывать или сжигать. А она в это время позвонит Аристарху, повинится, дескать, открылись экстренные обстоятельства.

- В сумке его нет. Напрасно роешься, – сказал Лёня, имея в виду телефон. - Помнишь, ты учила меня: без отрицательных героев историй не бывает. Вот я и стал такой.

И расхохотался. Он еще смеется, блять. Наверняка полагает, что зловеще, так, что мороз по коже. На самом деле, нервно хихикает, конвульсивно сотрясаясь, так что жалко смотреть. Ах, какой я супер: завалил беспомощного старика.  - Лёня снова прочел ее мысли, заткнулся, помрачнел: - Все не так, как ты думаешь. Видишь то, чего нет. Как, впрочем, и я. Что-то со мною не так.

В пристрастии к фразам туманного смысла он стал походить на Аристарха.

- Нам надо пожрать, - сказал Лёня, позвонил в ресторан и на адрес с трупом заказал сырную нарезку, зелень и стейки.

В этой квартире он, похоже, бывал много раз: без труда нашел коробку из- под сигар. - На первое время хватит, - заключил Лёня, пересчитывая деньги.  -  Скоро доставят еду. Иди, помой руки…

То, что она увидела в ванной, не могло случиться в реальности. Вместо сухощавого старика, покойно коченеющего в остывшей воде…  

Сопли, бурая слизь с кровавыми прожилками.

По стенкам посудины и на дне, примерно на треть объема.

Биомасса колыхалась, пузырилась, чмокала.

- Тихо, тихо, - подхватил ее Лёня. - Все нормально. Прости меня. Но ты велела немедленно убрать. Пойдем на кухню. Я сварю тебе каши.

На этих словах Лору начало выворачивать. К счастью, она не ела двое суток и, кроме пустого нутра, в Лоре ничего не было. Лёня оттащил ее на кухню, налил водички и снова начал про кашу:

- Бывший хозяин стоял за правильное питание. В шкафчиках полно диетических смесей. Ну его, этот ресторан.

Он спросил, нравится ли Лоре их новое пристанище. Скромное, всего одна комната, зато в центре, за окном - пешеходная зона, играют музыканты, работают кафе. Лёня обратил внимание на интерьер. Очень интеллигентно, не так ли? Пианино, стеллажи с винилом, книжный шкаф.

- Все удалось, - продолжил, поставив перед ней миску овсянки. – Грязновато здесь, запущено. Покойный хозяин был не слишком опрятен. 

Стены комнаты были оклеены выцветшими обоями в золотых огурцах и густо увешаны рамочками: памятные фото, дипломы, графика, живопись.

Там должен быть рисунок. Ню. Мальчик лет десяти. Так вот, натурщик очень похож на Лёню.

Лора этого не нашла. Ей вообще рисунок не показался. Круглый затылок, острые лопатки, трогательная попка. Пошлость. Кич.

- Возможно, - согласился Лёня. – Тем не менее, это я. А тинэйджер со шпагой на фото слева -  будущий капитан спецслужб Геннадий Альфредович Карпов.

Вот что, спрашивается, было в его голове? Что он хотел этим сказать? Намекал на сексуальное насилие? Так Лора это поняла. За что еще, если не брать в расчет квартиру, можно через тридцать лет расправиться с учителем, мирно преподававшим физкультуру во втором классе?

О капитане Карпове Лора, если честно, и думать забыла. На связь она выходила только с Аристархом. Но Лёня помнит: Лора в сговоре. Он ведь типа сверхчеловек и видит насквозь.

- Какая же я дура, - думала Лора. - Так довериться Аристарху. Что было в той капсуле? Вот именно. Хрен знает что. В эксперименте у Аристарха свой интерес. Лёня для него просто объект, кролик. Что значит, обрел бессмертие? Как, блин, это проверить?

- Вот именно, - повторил Лёня. – У меня такие симптомы, с которыми долго не живут. Подъем, понимаешь. Будто я под стимулятором, вроде кокаина. Вот и еда в глотку не лезет. Тело легкое, натянутое, разве что не звенит. Так не может продолжаться вечно. Думаю, наступит спад, депрессия, словом, жопа, если не хуже. Хорошо бы успеть обеспечить достойное прозябание. Главное - ты со мной. Ты обещала, что мы не расстанемся.

Вот, подумала Лора, дернул черт на пафос. Как ни покрасоваться, какая я типа благородная, когда на тебя смотрят с обожанием преданного пса. Как ни пообещать.

- Это я чё, типа Кащей бессмертный? – наконец дошло до Лёни. Видимо, в мыслях у Лоры была путаница. - Вау! – развеселился он. - Ты всегда умела утешать. Меня, наверное, запросто не убить. Нужен какой-нибудь особенный способ. Скажем, святая вода, осиновый кол, серебряная пуля?

А почему бы не проверить, вдруг подумалось Лоре. Протестировать все возможные эффекты. Он может обходиться без пищи и воды, читать мысли, не парится убивать. Почему бы ему не стать неуязвимым? Полоснуть японским ножиком по нежной шее с острым кадыком. Посмотреть, что станется. Треснет ли кожа, брызнет ли кровь. Как быстро затянется рана. Или нож скользнет по плоти, как по мрамору?

- Не парься, - успокоил Лёня.

С Лорой у него особенные отношения. Лора не может предать, лишь в хорошем смысле спровоцировать. Он, впрочем, не очень понимает, чем одно отличается от другого.

Предал ли он старика Козлова, предложив выбор?

- Или я бросаю в воду работающий фен, и ты, учитель, умираешь быстро и некрасиво, либо, следуя классическим образцам, ты с достоинством режешь себе вены. Как Сенека. Помнишь такого? Особенный был человек, совсем, как ты, наполовину философ, наполовину пидарас. Я помогу тебе по старой памяти. Я, Лёня Платицын, посижу, подожду, пока ты уснешь…

- Пойдем спать, - закончил Лёня, убирая тарелки.

Он признался, что, хотя не чувствует усталости, спит с удовольствием. С Лорой сон похож на рай – никаких сновидений, лишь мягкая тьма, словно ты в утробе. В домике.

- Кошмары, любовь моя, случаются наяву, - сказал он. – Но с некоторых пор мне кажется, я могу их прекратить.

13.  Ушами

- На пол, - приказал он.  

Обоих повалили на ковер, физиономиями в ворс. Лёне надели наручники, уже на полу несколько раз заехали по голым ребрам. Он не пикнул. Краем глаза Лора видела его, в сбившихся трусах, с застегнутыми на спине руками и головой, прижатой к полу пяткой старшого.

Тот был в кедах и джинсах. Значит, их накрыли не копы.

- Женщину свяжите, - приказали кеды.

И Лора узнала глуховатый баритон капитана Геннадия Альфредовича Карпова.

Явился так называемый «жених». Об этой функции капитана Лора узнала от Лёни и приложила некоторые усилия, чтобы не расхохотаться. Никакой оперативной надобности в легенде об их грядущей с Геной свадьбе не было. Однако Лёня так старательно ее отрабатывал, что Лора решила ему подыграть. Это оказалось полезным: выяснилось, что Лёня опасался капитана не без оснований.

Случилось то, чего следовало ожидать: их нашли. Капитан явился разобраться. Ввалился с дружиной, обутой в берцы. Они проникли в квартиру старика Козлова, как профессионалы экстра-класса: внезапно и без лишнего шума.

Наручников на Лору не хватило: кисти рук и лодыжки обмотали скотчем. С полу, спасибо, подняли и плюхнули обратно на диван.

- Рот заклеить, глаза завязать, - велел Гена.

Приказание выполнили.

Шок, она уже привыкла. Полный отлив эмоций. Эффект телесного отсутствия, будто наблюдаешь за собой со стороны, регистрируя аспекты ситуации. Вращать ступнями, чтобы ослабить скотч, скрутить его в липкое кольцо. Освободить ноги. Руки у Лоры были не очень сильными, но лягаться она умела не хуже страуса.

- Свободны, но будьте на связи, -  приказал капитан. Шарканье подошв, скрип открываемой двери. Хлоп. Смотались.

Этой новости Лора почти обрадовалась. Ну не дура ли? Без свидетелей у капитана развязаны руки. В то время как у них с Лёней возможностей для маневра практически нет.

Тум-тум, вжик, плюх, - капитан что-то сделал с Лёниным телом, кажется, перевернул и прислонил к стенке шкафа.

- Молчишь? – прошипел капитан. - Мало вломили? Извини. Забыл, что ты любишь пожестче, - раздался шлепок оплеухи. – Нормально теперь?

Они примолкли. Шуршала ткань. Ветровка, что ли? Возня, чмоканье.  

- А ты молодец, - выдохнул Гена. –  Соскучился по мне? В этот раз ни слез, ни соплей. Держишься мужиком? Ведь ты мужик, а, Лёня? Или все-таки пидарас?

Интересно, зачем Гене нужно, чтобы она выслушивала эту мачистскую херню, на которую Лёня (в самом деле, молодец) не снисходил отвечать?

Лоре хотелось думать: мужик.

- В глаза смотри, - предсказуемо сменил тон капитан. - Сбежать от меня хотел? Кинуть, блять? Особенный, ты ж у нас особенный. Ох, Лёня, ты всегда был лохом. На водичку дул, а молочко убежало. И все тебя имели, все, кто хотел. И Козлов, и я, и, как ты его называешь, Дениска.

- Как он вам, очаровательная? – крикнул капитан в сторону дивана.

Оп. Ноги свободны. Главное, не шевелить ими. Гена хочет, чтобы Лора его слушала, ее уши капитана возбуждают. (За пошлость «женщины любят ушами» супруг Аристарх, тоже обожавший развешивать всевозможную лапшу, как-то получил подушкой). Лора не станет реагировать. До поры она будет лежать слепым бревном и не подавать виду. Кстати, ушами Лора умеет двигать: вверх-вниз, туда-сюда. Галстук старика Козлова, которым ей завязали глаза, таким манером можно немного сместить.

- Я не понял, ты мою невесту, что ли, трахнул? - раздухарился капитан. Он решил размяться. Грохнула дверца старого холодильника, зашелестел целлофан.

- Малыш установил в твоем гнездышке пару глазков, - продолжил он с набитым ртом. - Один - в душевой, другой - в спаленке. Свет никуда не годится: подвал. Увы! Подробностей рассмотреть не удалось. Но все равно я считаю, ты мне изменил. Предал ты меня, Лёня.

Снова послышались звуки возни.

- Иди на хуй, - произнес Лёня без выражения.

- Сам иди, - обиженно фыркнул капитан. – Если найдется такой. Но думаю, не судьба тебе с хуями дело иметь.

Снова тихо. По ковровому покрытию Гена перемещался бесшумно, словно кот. Заревели водопроводные трубы. Ага. Руки, значит, моет.

- А теперь слушай сюда, - продолжил он, вернувшись. На этот раз сухо, по-деловому, как начальник, принявший окончательное решение. - Не знаю, что тебе скормила эта женщина, только субстанцию, радикально приостанавливающую процесс ветшания организма, принял я.

Он сделал паузу, видимо, ждал эффекта разорвавшейся бомбы, но Лёня так же, без выражения, сказал:

- Развяжи Лору. Она непричем, я удерживал ее силой.

Так, Лёня, молодец. Повязка сместилась на лоб, и Лоре стал виден собственный живот в голубой толстовке, и полосатые колени, и лодыжки, лишь с виду спутанные бесформенной липкой тесьмой, в которую превратился скотч.

Что касается удержания силой, то доля правды в этом была. Лёня практически не оставлял ее одну. Рядом, рядом, мы не расстанемся. Мы одно. Ты - это я, я - это ты. Обыскивал ее одежду. Вся одежда одинаковая: стиль унисекс. Белье, правда, разное. Белье Лора отстояла. Лёня постоянно «путал» вещи, особенно те, на которых были карманы. Как сказал бы Аристарх: объект зациклился на наблюдателе.

Может, Аристарх забеспокоился, что она не выходит на связь, и прислал Гену на разведку? В таком случае, капитан сильно рискует.

Ха.

Лора представила, как нажалуется Аристарху, распишет насилие, добавит подробностей и потребует превратить Гену в жабу. Велкам, дражайший. Ты ж у нас, как это, алхимик, волшебник, черт тебя дери, бессмертный Кащей.

- Силой? – присвистнул Гена. – Ну ты, Лёня, зверь. Лариса Алексеевна, конечно, очаровательная женщина, но привыкла совать нос не в свои дела. У нее с нашим маэстро, видишь ли, договор: первая доза субстанции поступает в ее полное распоряжение. За двадцать лет безупречного брака. Мило, конечно. Чего для любимых не сделаешь! Помнишь, я оформил на тебя цокольный этаж старинного строения, памятника архитектуры, кстати? И что ты с ним сделал? Взорвал к ебеням, тварь неблагодарная. Даром, что мужик. А Лариса у нас женщина. Хрен знает, что у нее в голове. Вот и пришлось прибегнуть к отвлекающему маневру. Услать подальше, вручив ей горошину с плацебо. А ты что думал, мой сладкий? Эксперимент по продлению жизни следует ставить на состоявшихся личностях, а не на тех, кого ленивый не имеет. Короче, Лёня, сверхчеловеком стал не ты, а я. Все признаки налицо. Здоровье, аппетит, общая и сексуальная мощь. Не веришь, спроси у своего Дениски. Он мне сказал - мне, прикинь, Лёня, нашел, кого удивить, - что в сексе ты не очень. Предварительные ласки затягиваешь. Кончить по-человечески не можешь. Почему? А, Лёня? Ведь ты сам знаешь. Ты всегда был номер два. Ты котенок, Лёня. Таким и помрешь. Мне же, Лёня, навсегда останется сорок пять.

Лора фыркнула, выдохнула свободным носом, который, кстати, чуял капитанов запах. Мускус, да. Натуральную сладковатую секрецию, выделяемую с потом. Лёня пах лишь посторонними запахами. Если жарил рыбу, то вонял перегоревшим маслом, после возни с книгами старика Козлова от Лёни несло пылью и клопами. Зато после душа он был воплощенный гель «Альпийские травы», цветок эдельвейс. Однако сейчас воняло одним капитаном. Арик, сукин сын, что ты ему впарил?

- Довольно соплей, - коротко сказал капитан и щелкнул затвором.

Лора замерла.

- Только не в голову, - сказал Лёня снова каким-то бесцветным голосом. – Мозгами все забрызгаешь.

- Не тебе меня учить, - протянул капитан. – По старой памяти и ради былой любви симпатичную мордашку не задену. В сердце пальну.

Он резко выдохнул. И Лора тоже: ясно, розыгрыш. Капитан Геннадий Альфредович Карпов обожал производить эффект.

- Ох, Лёнька, не бери в голову, - добродушно каламбурил он. – Один из нас, походу, лишний.

И тут бабахнуло. Время застыло, потом что-то бухнулось с тяжелым длинным стуком, и раздался Лёнин крик:

- Лора!

Как все произошло, они, в конце концов, разобрались. Красным  фломастером капитан нарисовал на Лёнином теле цель с центром в левом соске, типа – десятка, яблочко. И с полутора метров прицелился.

Отчего он промахнулся?

Лёня объяснил.

Пуля скользнула по мишени, срикошетила о бетонную стену и врезалась в Гену. Жаль не в сердце, а в башку. Придется выбрасывать ковер, забрызганный кровью и набитый осколками черепной кости.

Лора не слишком удивилась.

Она еще вчера приметила. Лёня шинковал морковь, в сотый раз вспоминая их детские забавы. Историю о том, как во втором классе мальчишки затолкали ему в рот морковку. Та встала, как кляп: ни туда, ни сюда. Чтобы слезы остались в глазах, Лёня старался дышать носом и держать голову кверху. К счастью, никто не заметил его идиотского положения. Кроме, конечно, Лоры, которая придумала соревнование: кто дольше вытерпит с морковкой во рту. Он, как всегда, увлекся и с полминуты, вместо корнеплода, рубил ножом по пальцу. Ни единой ссадины, ни капли крови. Он еще сказал: нож тупой, надо наточить.

Лёня стал неуязвимым.

Окончание в следующем номере