26 января 2016 | Цирк "Олимп"+TV № 20 (53), 2016 | Просмотров: 2151 |

Фрагмент из нового романа

Ирина Саморукова

Подробнее об авторе

 

 

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ В ТОЧКЕ ИХ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

Патриотический роман

                                         Вот пришёл, пришёл туда с лопатой 
                                  Милостливый человек…

                                                             Народная песня

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.  ПИСЬМЕННЫЕ  СВИДЕТЕЛЬСТВА

 

Свидетельство первое. Анатолий Чайников, душевнобольной

Они будут пичкать таблетками, чтобы забыл факты. Поэтому записывай. В  психбольнице один научил. И я записываю, фиксирую с 18 лет. Без дат, но под номерами.

№ 1.

Я назвал сына именем, которое подходит ди-джею - Тимофей А. Чайников. Когда он появился на свет, я был юн, счастлив и хотел, чтобы сыну по жизни тоже было весело. Но ребенок выбрал науку.

Тимоха – кандидат гуманитарных наук: - Письма и чтения, - усмехается сын. Свой диплом он подарил мне:

- Вот, папа, прими удобную подставку под горячий чайник.  

Я повесил корочки в красный угол. Отец кандидата наук. Кое-чего в жизни, получается, достиг.

Моему ребенку 33 года. Став папой, считай, в детстве, я, видимо, в расплату за шалости, не слишком подрос и почти на голову ниже собственного отпрыска. Мой отец тоже был под два метра. Жена, дылда в метр восемьдесят, кликала меня Толиком. За все совместно прожитые годы она ни разу не обратилась Толя, Анатолий или, по приколу, Толян.  Дело не в нежности. А в том, что маленькая собачка до старости щенок, хотя я пока не слишком старый. Только 50.

Здешние тетки, лет на десять моложе меня, поначалу решили, что отцом является мой заросший бородищей ребенок, а сыном я, который, как они сразу поняли, немного не в себе.

№ 2.

Год назад мама бросила нас обоих.

Нашелся дядя. Парню 40, и живет он в городе Берлин.

- Тебе полтинник, зайка, - напомнил я ей. - Чужая страна, рискуешь, мать. -  Интересно, чем? - так, значит, она мне ответила.

Мы поделили имущество. Имелись двухкомнатная хрущовка и дача в заволжской деревеньке Подгоры. Все это досталось жене от родителей, а совместно мы ничего не нажили.

 Я, психический инвалид, не имел возможности радикально разбогатеть. Однако получал неплохую пенсию. Она была даже больше, чем тещина, хотя та трудилась на государство 35 лет, а я ни одного дня. За это я безотказно и всегда сидел с ребенком, чем дал возможность своей самоотверженной Марусе окончить академию нравственного воспитания. После учебы она служила методистом в деканате, и на жизнь нам более-менее хватало.

В 49 лет Марусе представился шанс пожить по-человечески. На научной конференции она совершенно случайно познакомилась с немцем Генрихом. Он ее оценил и предложил замуж. Если я, сказано было, когда-то свою Марусю любил, то смогу ее понять и отпустить.

Я отпустил.

И получил избу в деревне, которая расположена на том месте, где под  Жигулями 7 миллионов лет назад тронулась базальтовая платформа. С тех пор она и дрожит, словно размышляет, в каком направлении двигаться.

Это факт. Он зафиксирован в научной монографии «Легенды и были Жигулевских гор». Тектонические колебания инициируют пространственные аномалии, - сообщалось в одной из статей. Сами аномалии также описывались, в частности, бесследное исчезновение людей и предметов с их последующим ничем не объяснимым появлением совершенно в другом месте, а точнее – вовсе не к месту. Природа этих аномальных перемещений нуждалась в изучении. Первоначально была выдвинута гипотеза, согласно которой вокруг точки А сгущаются виды некой энергии. Поэтому во избежание непредвиденных и, возможно, необратимых последствий, ученые настоятельно не советовали возводить в этом месте объекты, генерирующие электрическое, магнитное и иные поля.

Однако Родине не хватало мощностей для военных заводов. Решение о строительстве гидроэлектростанции было принято на самом верху. Один раз, послушав ученых, его уже отменяли. Люди и предметы от этого исчезать не перестали. Посему в этот раз начальство на предупреждение исследователей забило. Тираж монографии изъяли из библиотек и уничтожили. 

Славную Волжскую ГЭС возвели силами зеков. И вроде все обошлось. ГЭС успешно стояла и давала ток 75 лет. Однако в последний год на бетоне проступили блуждающие трещины. По словам очевидцев, их можно разглядеть в темноте. Они ползают по камню, как изумрудные змейки. Это тоже факт

Когда я подписывал документы о разводе, руки немного дрожали.

- Что с тобой? – с обычной тревогой спросила моя с этого момента бывшая жена.

- Все ОК, - выдохнул я и подмахнул свидетельство об освобождении от беззаветной любви.

№ 3.

Тимоха спит на веранде, где отгорожен закуток с дверью от бывшей тещиной ванной. В отсек ничего не уместилось, кроме разложенного дивана, и потому сын именует его шкаф. Вот, дескать, где спит его ученость:

- 8 рядов книг для чтения, созданных посредством письма, подпирают ветхое ложе.

А по мне, спальное место неплохое. Я 30 лет жался на половинке дивана, шириною с вагонную полку. Слева – стена, справа -  Маруся.

Из окон веранды видны могучие стволы сосен, в стекло нет-нет, да и стукнет падающая шишка.

- Прекрасно, просто прекрасно, - язвит Тимоха, вспоминая любимый Марусин анекдот. Учительница задала школьникам сочинение со словом прекрасный. Все написали, как положено. Маша - про поход с родителями в прекрасный лес, Ваня о прекрасной музыке, прослушанной на детском утреннике. А Вовочка поведал семейную историю, о том, как его сестра за завтраком сообщила, что беременна. Повисла пуаза, а потом отец сказал: - Прекрасно, просто прекрасно!

Наш участок соседи называют лесом.

Несколько лет моя теща упорно засаживала пустошь вокруг купленной в Подгорах избы. Саженцы она тайком (поздно вечером или на рассвете) выкапывала в заповеднике. Где-то она слышала о народной примете: чтобы растение прижилось, его следует украсть. Прижилось почти все: сосны, рябины, пирамидальные тополя и прорва берез. Меж ними сам собою взрос кустарник: вишняк, торн. Чтобы разбить грядку, деревья приходится корчевать. Соседи ворчат, что мы приваживаем зверье. У нас в огороде шныряют ежи, ужи, соседские коты. В темноте порхают неясыти. Они вывели птенцов, которые издают писк, похожий на позывные инопланетян.

№ 4.

Тимоха мог бы спать в горнице. В пятнадцатиметровом «зале» есть камин, редкостный урод из корявых местных кирпичей, но огонь в нем горит. Вместе с пристроенной голландкой очаг занимает четверть комнаты. Дров не напасешься. Я уже сжег кое-то из лишней мебели, чтобы в комнату уместились стол с компьютером и кресло.

 - Чем тебе, кандидату письма и чтения, не кабинет?

- Я больше не ученый, нахер мне кабинет, папа. Но ей будет неловко от того, что ты, инвалид, спишь в чуланчике.

Её зовут Валерия. Раньше он уходил пожить к своим подружкам, а эту привел.

- Могу спать в проходной комнате, - предложил я.

- Это все временно, папа, несерьезно, а потому не нужно жертв, ты здесь хозяин.

Проходная комната стала гостиной на случай дождя. Вдоль стен углом стоят две тахты, над одной прибит коврище в серо-песочных тонах. Пыльный, как степь. На другой стене на толстых гвоздях криво виснут 2 картины, нарисованные Тимохиной бабушкой. Трудно разобрать, что стоит в ночи - то ли женские колени, то ли стога сена. Другой холст также черен, но маленький подсолнух в верхнем углу ядовито ярок и светится в темноте. Дверца древнего полированного шкафа плохо закрывается под напором напиханного тряпья. Старые джинсы, драные свитера, простыни, купальники, носки, среди которых не найти двух одинаковых, шапки и панамки – все для дачи, которой долгое время служил этот дом.

Я нашел джинсы, в которых венчался с Марусей. Сносим. Мы все приспособим, сынок. Мое барахло Тимохе мало, зато Марусин унисекс, может быть, сгодится.

№ 5.

Толик Чайников тоже имеет отношение к письму. 4 текста когда-то опубликовали в сборнике «Здешние макабристы». Распечатали на принтере, но с портретами и предисловием: «в текстах молодого автора  А. Чайникова» и далее ученые слова про «шизоидные метафоры». Критике виднее. Я в стихах факты фиксировал. Вживую я в те времена еще не свидетельствовал, но знал, что факты есть.

Мой родной сын сказал:

- Папа, как поэт, ты не оригинален. Кислотная дребедень является давней темой здешних мест. Свидетельствую, как эксперт в области письма. - Он хорошо воспитан, мой сын, поэтому сразу добавил: - Извини, я не хотел тебя обидеть.

Отчего ж не извинить? Ведь я виноват перед ним раз и навсегда.

№ 6.

Когда мы с ней залетели, она так паниковала, что я предложил оплатить аборт, сделать все без огласки и через надежных людей. Под партой она благодарно пожала мне колено. А потом врала сыну, что это я настоял на его рождении.

Где мне было настаивать?

Моего отца тогда арестовали. Если бы папа не сказал: - На ближайшей заправке идешь в туалет, и чтоб я больше тебя не видел,- загребли б и меня. Одним словом, не до детей мне было. В школу я ходил, но дома старался не появляться, ночевал у приятелей.

Деньги имелись. Отец успел сообщить, где спрятал. Надежных людей Маруся нашла сама, и в ее кармане появилась визитка с адресом врача: ФИО, телефон и приписка конфликт-менеджер по вопросам планирования семьи. На другой стороне бумажки тот парень указал сумму, день и час.

Так получилось, что Марусина мама затеяла большую стирку. Она не имела привычки рыться в чужих бумагах, просто проверяла карманы куртки перед тем, как заложить ее в центрифугу.

Мама подкараулила нас после школы. Меня вычислила сходу: я нес рюкзак ее дочери. - Не только, - объясняла она потом. - Из всей компании ты, Толик, выглядел самым безобидным. Ты мне понравился. 

 К тому моменту Маруся уже заметно налилась. Она светилась изнутри, и на нее заглядывалась половина класса. С каждым годом нашей совместной жизни Маруся становилась красивее, к 50 годам сама это поняла и сразу меня бросила. Но тогда она себе не очень нравилась.

Мы с ней направлялись к одному приятелю, у которого уехали родители. Это была Марусина идея: потрахаться напоследок. Сам бы я предложить не дерзнул, я и обнимать-то ее боялся. И без того напортачил.

С весны мы стали гулять. Нам было по шестнадцать, учились в одном классе. Марусю напрягало, что у нее нет парня. Хотелось легкой, а главное, верной победы, и подвернулся я. Мелковат, но в целом не такой ограниченный придурок, как остальные. Однажды Маруся придумала: вдвоем поехать в эту самую избу. Здесь мы и переспали.

- Вот скажу тебе сейчас одну вещь, только ты поклянись, что никому не проболтаешься. - Не дожидаясь моих уверений, Маруся выпалила: - Я ни разу не пробовала, даже близко не было. - Она просила меня научить по-дружески. – ОК, - икнул от неожиданности я и побежал запереть избу, а возле двери, той самой, что и сейчас скрипит у порожка, я подпрыгнул, я б и взлетел, кабы не потолок.

В избе мы провели неделю. Родственникам  соврали, будто всем классом помогаем фермерам.

Марусе мама интеллигентно поверила, отцу было не меня. Он собирал информацию, отслеживал маршруты. В трубку он сказал: - Я, сынок, затеваю кое-чего. Скорее всего, меня посадят.

Моя помощь ему не требовалась, но в последний момент я папу выручил. А он меня.

Марусина мама замыслила разговор по душам, для чего повела в ресторан.  Было заказано шампанское. Три бокала. Нам, школьникам, тоже. Официант потребовал наши паспорта, но мама что-то шепнула ему на ухо, после чего тот кивнул и предложил пройти в отдельный кабинет.

- Сколько? – спросила она.

- 12, - ответила дочь.  

- На зону захотели? Знаете, что за нелегальный аборт каждый из вас может получить пять лет? 

Знала бы она, сколько годков светило безобидному мальчонке по папиному делу.

Добрая женщина решила уберечь нас от тюрьмы и сделала предложение: отдельная хата в центре и деньги на первое время в обмен на нашу беззаветную любовь и крепкую семью с ее гениальным внуком.

- Вы ведь любите друг друга?

- Да, - сказали мы хором, потому что получали то, на что не смели надеяться. Жить вдвоем, как хочется, и спать, и все остальное тоже вместе.

Нам было по 16.

Теща как в воду глядела.  

В той квартире мы с женою прожили тридцать три года, и я никогда Марусе не изменял.

Уходя к немцу, она бодро, по-дружески советовала мне найти женщину-уфолога для задушевных бесед.

Была уверена, что так, как ее, я никого не полюблю, а без беззаветной любви сумасшедшего мужа никто, кроме Маруси,  долго вытерпеть не сможет.

Знаешь, что, зайка моя, я подвинут на том, чему был свидетелем. Я не уфолог и до зеленых человечков ни разу не допивался.

Я видел кирпичную стену бывшего дурдома в районе поляны Гаврилова. Отверстие в ней было полуметрового диаметра, гладкое, словно полированное. Вчера его не было, а сегодня стало. Отверстие есть, другие факты тоже. В них я и верю.

Рядом с фактами я и собираюсь жить. А ты, зайка, вали, если 33 года для тебя ничего не значат.

№ 7.

Мы с сыном устроились на пристань. Меня взяли за красивые глаза. За то, что я простой парень без образования, всю жизнь работал за кэш, надеясь не дожить до старости. Вот такой я типичный. Тимоху, когда он сунулся, не приняли. Он испугал всех своей ученой степенью. Но когда узнали, что он мой сын, тогда, конечно, позволили «профессору» служить матросом. Мы кидаем швартовы и трап. Проверяем билетики у пассажиров речного трамвайчика. Драим дебаркадер № 5075, ловим чебаков. За что нам с Тимохой такое счастье?

Тимоха острит, что мои «параллельные миры» – единственный выход из сложившейся экономической, политической и духовной ситуации. Без них здешнюю жизнь не изменить. Увы, полагает он, отрадные факты существуют только в моей голове.

Закончится навигация, и мы с ним сходим в ту пещерку. На первый взгляд, ничего особенного. Глубина два метра. Острые каменюки, пустые бутылки, запашок. Больше десяти минут делать нечего. Ну да. Только снаружи за эти десять минут проходят сутки. Я зашел в грот 4 мая в 17.00. Когда вылез, было 17.10- 5.05.

Цифры выскочили на календаре моих механических часов. Это очень хорошие часы, изготовленные на здешнем заводе ЗИМ. Их, перед тем как исчезнуть навсегда, дал мне отец, ему часы достались от деда, тоже где-то сгинувшего. Хронометр показывает абсолютно точное время. Никакие декреты, часовые пояса его не обманут.

Дыру в стене бывшего психиатрического интерната я Тимохе уже показывал. Мой кандидат письма и чтения тут же объяснил: шаровая молния. Допустим, но почему она угодила именно в развалины дурдома? Вокруг полно других каменных строений.

В его подружке Валерии я обрел союзника. Она тоже задумалась: почему в дурдом.

Тимоха покрутил пальцем у виска. Моему сыну не хочется признавать факты, которые он не может объяснить.

- Интересная фактура, - сказал сын, ковыряя ломом старую кладку. Обломками дурдомовских камней он хотел замостить площадку перед крыльцом. После дождей там стояла лужа и, соответственно, грязевое месиво, которое на подошвах сапог проникало в избу.

Мой сын выше суеверий. Крышку моего гроба он приспособил в качестве короба для сушки травы.

Гроб я изготовил сам. Пусть будет, если что. Толик тоже забивает на некоторые предрассудки. Ту траву мы с Тимохой курим оба. Первый в жизни косяк я выдул с Марусей. Тимоха стал прибивать только в деревне. Он неофит, а папа – олдовый.

№ 8.

Валерия взялась за хозяйство. Оказалось, она умеет колоть дрова, легко поднимает два полных ведра, переставляет мебель, а я только придерживаю.

С ней мы запустили бензопилу, что десять лет пролежала не распакованной в сарае. Этой пилой она в одиночку срезала три ветхих пирамидальных тополя, влезла на дерево и, обхватив ствол длинными крепкими ногами, пилила его по частям. Потом они с Тимохой корчевали корни. Я и не подозревал раньше, что у моего сына столько силищи. Спорт он всегда презирал, и рос, в сущности, увальнем. А тут он справился в три приема.

Валерия починила щеколду на калитке и разобралась с кроликом, который время от времени пасся в нашей моркови.

Она поймала его голыми руками. Держа за уши, вынесла приговор:

- Кроль-производитель. Умеет лишь совокупляться и жрать.

Тимоха вяло возразил, что Касьян, как мы звали кролика, способен еще и воровать. Ему удается сбегать из клетки. Он предпочитает волю, стало быть, не столь примитивен.

- Сбегать из клетки, говоришь? - прищурилась Валерия и потащила кролика хозяйке, попадье Дуне.

Вернувшись, она поделилась подробностями. Кроль якобы обитал в загоне, огороженном двумя слоями ржавой сетки. Вольер стоял на голой земле. Дуня, как ответственная за содержание, обязана учитывать: кролик норное животное. При ее попустительстве Касьян подрыл под сетку.

Валерия предложила Дуне выбор. Если та признает свою оплошность в содержании, то обязана сделать под клеткой крепкий пол. Если виноват, с Дуниной точки зрения, неадекватный кролик.… И тут попадья сама предложила продать Касьяна на мясо. Цену назвала божескую, если Валерия не претендует на шкуру.

- Она меня за дуру, что ли, держит? - возмущалась Валерия. - Касьян был красавчик, черный с белыми пятнами, как далматинец. Меха на целую шапку хватит.

Касьян был запечен на вертеле. Пока его готовили – свежевали, потрошили, посыпали специями, мы с ребенком выкурили косячок. Смотрели и дымили.  За ужином сын поднял стакан за то, чтобы лучшие качества кроличьего мяса  - смелость и смекалка - усвоились нашими организмами:

- Мятежный дух Касьяна успокоится, ибо не по нашей карме вершить поступки. Мы жертвы, отец. И подкаблучники.

№ 9. 

Как-то утром я спустился к речке на задах огородов.

Местные кличут ее Иорданкой. Наверное, потому, что рядом расположен женский монастырь. Когда моя теща покупала избу, того монастыря еще не было, Иорданка не называлась никак, но слыла полноводной. Она втекала в Волгу, весной заливала прибрежные огороды. Каждый год в речке кто-нибудь тонул.

Вода в ней была чистой, потому что ее питало множество родников. Лишь из-за них река, у которой с тех пор почти исчезло течение, не зарастает сплошь. Кое-где вода еще дышит, а за деревней, где Иорданка соединяется с протокой Каменкой, даже журчит.

С каждым годом Иорданка все больше напоминает обреченное озеро. По всей водной глади цветут лилии, красивые, как лотосы.  Среди них я своими глазами наблюдал речных драконов. Фиксировал по частям. Раз вплыл выгнутый хребет. Видел хвост, короткий, как у черепахи, плоский треугольник. Возле мостков что-то плеснуло, и я засек тупое кожаное рыло, пробивающее трассу в ряске.

Вдруг возникла Люба-продавщица, первая здешняя красавица…

Дородностью она напомнила мне Марусю, которую я и в лучшие годы едва мог приподнять от пола.

 Ох.

У ее нового мужа Генриха губа не дура. Он прислал мне извинительное письмо. Перевод Марусин, так как по-русски немец не говорил:

-Это совершенно чокнутая женщина. Я преклоняюсь перед вашим тридцатилетним терпением, но согласитесь, девушка того стоила.

Трудно сказать…

Тимохе Люба нравится. Мне он советовал тоже обратить внимание:

- Никто не заставляет тебя жениться. Речь идет о личной жизни.

Валерия, которая все это слышала, заметила, что я, как по-своему духовный человек, достоин лучшего, чем паучиха Люба. Дальше она понесла бабье. Детишек, дескать, у Любы много, а партнеров и след простыл. От мужчин, сказала Валерия, Любе нужно одно потомство.

Любино тело с шумом плюхнулось в воду и поплыло, как груженая баржа.

Да, Маруся была почти такой же.

№ 10.

- Как, по-твоему, я не толстая? - как-то спросила супруга. Нам было лет по 45. Я беспечно брякнул, что она мне любой нравится.

- Выходит, тебе пофигу, как я выгляжу? – произнесла Маруся уже грозно, а я, дурак, ляпнул: - Да. 

Она шлепнула меня по физиономии куском мяса, которое отбивала на жаркое.  

Она почти рыдала от обиды. Ей, что ли, врачи предписали белок, не менее двухсот граммов говядины ежедневно, чтобы не свихнулся окончательно? На мой прокорм нужно пахать, заседать в ханжеском деканате, а после службы стоять, как кухарка, у плиты. Я-то ведь сам ни на что не способен. Раз попросила капусты для щей сварить. Я, по слабоумию и короткой памяти, забыл, как щи варятся, прокипятил капусту в отдельной кастрюле, пропарил до состояния соплей. Вот только попробуй этот бифштекс не сожрать. Бутерброд себе намазать не могу. Устроился. Нашел няньку, блять. И неважно, как она выглядит, нос мне всегда утрут.

Я понимал, в чем напортачил.

Мне следовало честно сказать, что, несмотря на кошмарную жизнь с сумасшедшим мужем, моя жена выглядит свежее и моложе своих сверстниц. Моей Марусе требовалось восхищение. Оправдание ее самоотверженной жизни со мною. Он ждала, что за этот подвиг я буду любить ее сильнее, чем обыкновенные мужья. Так, чтобы завидовали на небесах. Больше ведь похвастать нечем. Я и любил.

 Основой нашего брака была беззаветная любовь, да, она, черт ее дери.

После таких всплесков Маруся казнилась. Она часто попрекала меня и всегда раскаивалась. Просто извиниться она не могла. Маруся переживала.

Ночью на нашем нешироком диване она так демонстративно отодвинулась, что едва не шлепнулась на пол. Всю ночь она бегала на кухню курить, а под утро и вовсе оделась, решившись пройтись по холодку, подумать, а заодно купить в круглосуточном магазине еще одну пачку.

- Что-то джинсы на тебе висят? Похудела, что ли? – сказал я тогда, и жена никуда не пошла. А вечером принесла торт. За этот сюрприз я совершил подвиг и съел почти все на тарелке, остальное подчистил Тимоха. Отбитое мясо пошло впрок…

Люба подняла шум, громко шлепала, глубоко загребала, швыряя на берег  пучки водной растительности:

- Для детишек, - крикнула она так, что вздрогнули покрытые росой кусты. - Днем жара будет, не то придут искупнуться.

 Занятие бессмысленное. Здешние энтузиасты выясняли, почему полноводная Иорданка за 35 лет превратилась в болото. Участки, выходившие на берег речки, потеряли половину стоимости, лодочники и рыбаки тоже были недовольны, купаться, и то стало возможно только в двух-трех местах. Версии оскудения реки выдвигались разные. Сначала все списывали на плотину, которую возвел один куркуль в том месте, где Иорданка втекала в Волгу. Плотину подорвали. Но ситуация не изменилась. Затем кому-то пришло в голову очистить русло при помощи чудесной рыбы белый амур, которая пожирает водную растительность, как саранча. Мальков закупили  по добровольной подписке и весною выпустили в реку. К осени переловили всех. Таких бессмысленных попыток спасти Иорданку было немало.

Скорее всего, причина превращения реки в болото естественная, или противоестественная. Я видел речных драконов. Вот в чем факт. Возможно, Иорданка перестала течь, чтобы стать их купелью.

Вылезая из воды, вся в ряске и лилиях, Люба ворчала:

- Нашвыряли дохлятины. Вот, - она предъявила ластообразную ступню, к которой прилепилось что-то вроде раздавленных кишок. - В какую-то тварь наступила, - брезгливо морщилась она.

Чадолюбивая паучиха раздавила речного дракона - выходца из параллельного мира, единственную нашу, епть, надежду.

№ 11.

Березовая роща, куда мы с Валерией отправились по грибы (поздно, под закат, и, разумеется, ничего путного не нашли, кроме червивых сыроежек), располагалась на горе за монастырем.

Легкий ветерок звенел листочками, и ее волосы, они тоже трепетали, щекотали мой нос. Волосы, травинки, мураши, мурашки, тоненькая струйка пота по ее груди, прохладной и маслянистой, как шляпка гриба. Она сама взяла мой кулак и по очереди разогнула все 5 пальцев…

 В 18 лет мне запретили размножаться. Тимоха мой единственный возможный сын, медицина об этом позаботилась. Сексом рекомендовали не злоупотреблять. Маруся боялась, что возбуждение вызовет галлюцинации, которые перейдут в навязчивый бред и потерю пространственной ориентации: - Тогда - интернат, дурдом пожизненно, Толик, понимаешь? - Мою бабу крепко запугали…

Последние 18 лет мы не трахались. Возможно, Маруся обходилась на стороне. Меня выручала трава. Ганжа вдувала в житейское общение эрос. Она казалась мне прекрасной, моя Маруся, и ничто не мешало заняться с ней любовью. Я ощущал негу, беззаботность, и лишней становилась неумелая возня, я и без нее очень хорошо свою Марусю чувствовал. Вот потому и вышли 33 года, после чего в этой дуре взыграли гормоны и охота к перемене мест.

А теперь я больше не Толик. Мне больше подходит Нат. Ведь я следопыт.

Я немного пожалел, что Маруся не наблюдала за мною, скажем, из-за соседней березы.

Утром была моя очередь дежурить на дебаркадере, но я отправился туда с вечера. Валерия этот поступок одобрила. Она понимала: после того, что произошло в роще, мне нужно побыть одному. Валерия, в свою очередь, как ни в чем не бывало, выпьет с Тимохой за мое здоровье.

Да. И мне очень захотелось выпить. 

№ 12.

На пристани Таня-кассир снимала высохшее белье. Таня – моя ровесница. Впрочем, с Тимохой она, как сама говорит, тоже одних лет. Тощая, быстрая, до старости щенок, вроде меня. Ширк, ширк – и  все простыни в корзине. Она мне обрадовалась и сразу сообщила, что соорудила наливку. Нацелила в пузырек, чтобы я оценил.

- А че зеленая такая?

- Абсент. Настойка на полыни. В предгорьях трава маслянистая, цвет напитка получается насыщенный, и зеленки в готовый продукт можно не добавлять. С этого бухла, - заверила Таня, - некоторые умеют видеть тонкие миры.

Мы киряли, свесив ноги с борта дебаркадера, и смотрели на серую волжскую воду. Поперек реки на глубине метра тянулся зеленый светящийся луч. Она тоже видела, спросила:

 - Чё это?

 - Дело в том, - ответил я, - что недалеко от пристани «Подгоры» пролегает подводный тоннель. В стены вмурованы ледяные кубы, в которых пришельцы заморозили представителей древнейшей фауны - рептилоидов, тварей вроде драконов.

Эту уфошизу я слышал в дурдоме, когда косил в нем от армии. Однако тоннель под Волгой действительно имелся, и лед в нем присутствовал. То было заброшенное хранилище стратегических припасов, построенное в прошлом веке в конце очередной мировой войны. Здешние места в то время были запасным центром империи.

Про то, что случилось в роще, я зачем-то тоже рассказал.

- Вот такой я, вроде ничего еще, а?

- Вполне, - боднула она пьяной головой.- Сама? Вот тварь.

Легкие Танины кости я затащил в бывший зал ожидания, нашу кают- компанию, и плюхнул на единственное спальное место – топчан из вагонной полки. Маруся была дородной, и эта - Валерия. Таня – совершенно другая, почти скелет. Она хвасталась, что работала моделью.  Я разомкнул ее сухие цепкие руки, обвитые вокруг моей цыплячьей шеи.

- Я знала, что ты не такой, как все, -  измученно произнесла Таня, а мне пришлось убрать не прижившийся в ней напиток.

- Блять, это пойло, такая горечь, хина, - выдавила она пересохшим ртом, и я взломал замок на шкафчике, где держали пиво на продажу. Таня целовала мне ладонь и полынно выдыхала, что я ангел и самый настоящий друг. На этом и отрубилась.

Завтра я буду виноват во всем – в заблеванной палубе, в синяке на ее лодыжке, в сломанном замке, в головной боли...

В последний момент, когда уже прибыло такси, жена отодвинула чемодан и решительно спросила:

- Хочешь, я останусь с тобой?

- Нет, - дал я единственно верный ответ. Я почти угадал, но счастья не пожелал. Не обрадовался, что Маруся, после стольких лет мучений поживет по-человечески.

№ 13.

Папа Нат клинический шизик. Сын сказал, что мне, у которого целы почти все зубы, может потребоваться опека. Как бы ни сложилось, он не бросит папу. А если понадобится, памперсы не побрезгует менять.

Ох.

Маруся переложила крест на сына: – Мне твой папа – никто, а тебе он родной отец, ты обязан о нем заботится, потому что тот ни на что не способен.

Вот как она повернула.

В нашем бюджете, между прочим, моя пенсия составляла почти половину. 

С той пенсии мы с Тимохой будем кормиться зиму, а может, и всю оставшуюся жизнь, потому как в следующую навигацию нас могут и не принять.

Мы прикованы друг к другу нашей избой, единственным убежищем.

№ 14.

Он показал мне вход в тоннель, откуда летом вытащил мороженого тунца. От руин психбольницы нужно идти под горку в сторону Волги, но забирать  левее. Так и херачить метров 300 сквозь заросли дикого клена и орешника.

В каменистом ущелье мы и нашли тот лаз, прикрытый гнилым дощатым щитом.  Заслонка оказалась тяжелой. Без Тимохи мне бы не вскрыть.  Щит Тимоха швырнул на землю так, что тот разлетелся в щепы.

По мшистой поверхности бетонной трубы, уходившей в землю под углом градусов 30, тянулась проплешина. Кого-то, видать, тащили волоком.

Тимоха предположил, что это заброшенный ледник психбольницы. Метра три в глубину - и наткнешься на полость, забитую мусором и всякой дрянью. Вонища и, возможно, зараза. Он отговаривал меня спускаться. Он прав. К фиксации факта следует подготовиться.

- Факт в том, папа, что у тебя осеннее обострение, - вздохнул Тимоха.

№ 15.

Он нас, считай, застукал, поймал на месте.

Когда теща купила этот участок у здешней учительницы-пенсионерки, на нем ничего не росло – целина и одна яблоня на задах. Она уже тогда была старая. Но каждый год коряга, которую много раз собирались выкорчевать, давала обильный урожай красивых красных яблок. Правда, они были не слишком вкусными: пористые и пресные, как вата. Поэтому яблоки никто не убирал.

Валерия разулась и полезла по пологому стволу, чтобы достать одно с самой верхней ветки. Оно еще держалось, последнее яблочко. Ей казалось, что если съесть, откусывая по кусочку от плода прямо на ветке, вкус проявится. - Держи меня, - и я держал и поздно увидел, что на тропинке в туалет, с которой та яблоня просматривалась, стоит Тимоха. Он глянул на меня и тут же отвернулся…

№ 16.

И вдруг Валерия говорит мне: - Наш с тобой контакт, телесное притяжение. Эта странная наша прыть. Это факт, Нат. С чего ты взял, что факт непременно должен быть вещью или животным, вроде того тунца, что выловил Тео? Факт может предстать как телесный аффект. Он даже обязан таким явиться, иначе никакой это не факт.

Про себя она призналась: случившееся меж нами, ни хорошо, ни плохо. Это как жизнь, природа. - Факт, - повторила она. Ее отношение к Тео совершенно не изменилось. Но ей почему-то кажется, что если открыться, будет хуже.

Еще бы. Мы с Валерией увязли. Что я скажу? Извини, сынок? Больше не буду? А ему что делать? Как-то стремно продолжать делить диван с Валерией. Скоро начнутся холода, а печь только в одной комнате. – Я уеду, - спасла меня мудрая Валерия. – Все равно хорошая погода закончилась.

№ 17.

Ходил в монастырь за бухлом.  Официально в деревне алкоголь не продается. Для ритуальных целей: рождение, крестины, свадьба, церковные праздники и похороны – спиртное выдают в монастыре. Нужно пешком идти в горы. Отстоять обедню в монастырской церкви, исповедаться, исполнить послушание, например, натаскать воды, нарубить дров, насбирать для братии грибов, и тебе бесплатно, по паспорту с местной пропиской, в собственную тару нацедят вина. Деньгами нельзя. 

Нас с Тимохой, наконец, прописали. Мы сельские. Свои. А повод – Казанская божья матерь. Годовщина нашей с Марусей свадьбы.

Брат Антоний, дяденька с бородой до пояса, опрашивал меня, сына Анатолия, в неформальной обстановке: на лавочке возле складских помещений. Он участливо поинтересовался здоровьем, спросил, не посещают ли меня видения.

Так и выложил! Никаких фактов. В прелюбодеянии раскаялся и будет. Антоний не удивился. Кивнул, дескать, бывает.

- Что-нибудь еще? Кстати, кто она? - уточнил священник, и грех мой многократно усилился. - Не знаю даже, как назвать непотребство. - Снохачество, - подсказал брат Антоний. - Погано, да? - Антоний развел руками.

Я предложил:

- Могу за это дров нарубить. Имею опыт в изготовлении соснового гроба. Если надо, то я готов, бесплатно.

Антоний задумался. Совсем как Тимоха, он стал дергать бороду и почесывать за ухом. Решая проблему, священник уточнил, венчан ли мой сын со своей женой. Поскольку нет, отягчающий довесок отпадал. На мне оставалась банальная половая связь с незамужней женщиной.

- Проблемы, скорее, у нее. Как ты сказал, ее звать?

На эту удочку я не попался:

- Какая вам разница? На мне грех, я ее постарше буду, опытнее, должен держать себя в руках. Такая логика. Однако предложение насчет дров и бесплатных гробов остается в силе.

- Ну да, ну да, - скороговоркой произнес Антоний. 

За раскаяние без попытки самооправдания грех он списал и советовал больше так не делать.

- Годовщину законного брака с заблудшей супругой отметить дозволяется, - изрек батюшка, сунул руку для поцелуя и велел идти получать вино.

Вино, приличный грушевый самогон, монахи наливали из бочек возле купальни. Цедили единой мерой, то есть заправляли горючим любую посудину, какую подставишь. Я взял двухлитровую баклажку, а все вокруг подходили с канистрами и ведрами.

Емкость на человека полагалась одна, и принцип: сколько унесешь на себе, не расплескав, и так до самого дома, иначе больше не получишь, какие бы подвиги ни совершал. Такая типа легенда.

№ 18.

Сказать, что мы с Тимохой закладываем, неправильно. Мы с ним приляпываем и латаем избу, чтобы в ней можно было перекантоваться зимой. Работа нейтрализует алкоголь, который ее скрашивает.

Мы с сыном заделываем щели в доме. Держим оборону от мышей.

Полевые грызуны прут в жилища. Они чуют лютую зиму, бескормицу, им надо выживать. В том числе и нас, людей. Мыши разносят лихорадку с геморрагическим синдромом, реальную мини-чуму, от которой нет особенных лекарств, только лечь и перетерпеть, и если не подохнешь, то обретешь железный иммунитет. Сможешь отомстить тварям, сожрав одну из них живьем. Но это, если выживешь. Заранее знать нельзя.

№ 19.

В подушке на веранде мыши свили гнездо. Грязно-розовые голые мышата со скрюченными лапками и хвостиками шебаршились в перьях, издавая непрерывный писк.

Тимоха зарычал, скомкал подушку и швырнул в костер, что мы жгли в огороде. Отсыревшее перо тлело, и те человечки стали вопить, как мандрагоры.

От брезгливости он блевал, боялся, что заболел.

- Знаешь, какие симптомы, отец? Глаза нальются кровью, все тело отечет, раздуется от яда, который не выведешь без гемодиализа. Очень мучительная смерть.

 Ученый, что и говорить. Мы засыпали его бывшее ложе махоркой. Ее продают как раз для таких целей.

№ 20.

Обошлось. Возможно, тот выводок был здоровым.

Но пришлось принять дополнительные меры безопасности.

Завести кота не выход. Всех мышей ему не передушить. Да и дело не в них самих, а в ядовитых следах, что оставляют полевые грызуны. Чтобы заразиться, достаточно вдохнуть пыль с микроскопическими частицами мышиной физиологии. Мышка пробежала, хвостиком махнула – мой чашку, а пряник, что забыл возле нее, сожги в печке.

Посуду и пищу мы упаковали в узлы и подвесили на крюки в потолочной балке. Мышам, чтобы добраться до них, придется сначала научиться бегать вверх ногами.

По этой же причине мой сын спит не на диване, а в гамаке. Когда он меняет позу, то изба вздрагивает от движений его могучего тела. Тюки покачиваются в свете луны, как зачехленные колокола. Один позвякивает посудой. Другой, с крупами и сахаром, напоминает боксерскую грушу. У моего отца была такая.

Я иногда прыгаю возле нее, разминаюсь, когда за окном льет. Тимоха пишет. Камин потрескивает. Я скачу, стучу босыми пятками. Музыка.

В ГСБ компьютер Тимохе вычистили. Ради шутки загрузили казачий рэп, а также песни, рекомендованные к публичному исполнению в присутствии детей. Уцелел только транс, поскольку файл был назван «Речь губернатора». Там и в самом деле кто-то бубнил минут пять, но дальше перла психоделика.

№ 21.

Он спросил, как действуют мои таблетки.

Откуда мне знать? Я их не ел. Я проталкивал колесо языком за десну. Там оно и лежало преспокойно, а водичку я заливал непосредственно в глотку. Потом я доставал таблетку, складывал в пакетик, на который находились охотники. Есть такие торчки, законченные наркоманы, им надо отключиться, забыть. А я хотел помнить, свидетельствовать факты.

Но если факты ломятся в дверь, как полевые мыши, притаились за порогом, только зазевайся с дверью, можно принять по одной из коробочки, что врач прописал. И запить монастырским вином.

Вот так, сынок, на диване удобнее, чем в гамаке. Часть таблеток я растолок и посыпал ими порожек. Пусть упорются твари. Спи, Тимоха. Мыши потеряют ориентацию и станут добычей речных драконов, потому что те хищники. Папа всегда будет рядом. В безумии ты новичок, а Толик – олдовый.

№ 22.

 Ух. Я там был.

Дождался первого снега и отправился. Я все продумал. Если что, найдут по следам. Тимохе оставил записку: «Не волнуйся. Я на факте».

 Я взял веревку и топор, небольшую титановую лопату, запас воды, спички, противогаз, 4 яблока. Я исследую полость при входе в тоннель, так я думал.

Чего я только не видел!

 Я замешкался с противогазом, надо было надеть заранее.

Когда, скользя по замшелым плитам, я добрался до полости и ступил на дно, заваленное заплесневелыми тряпками, ржавыми жестянками, козьими и овечьими черепами, мослами, перьями, то ясно услышал голос Валерии:

- Иди сюда.

Куда идти, было понятно – на свет, фосфорное свечение у противоположной стены. Там она и мерещилась. Валерия была плоская, как проекция. Возле ее носа, объемные, парили очки – строгие учительские окуляры, которые ей совершенно не шли.

Эти очки у Валерии однажды пропали. Лежали на столе рядом с футляром и испарились. Мы обыскали горницу: прочесали на коленях от печи до красного угла, постель мы также перетряхнули, проверили все карманы. Потом переползли на веранду. Я светил фонариком под крыльцо. Без толку. Валерия сокрушалась. Очки были итальянские. Достались от мамы. Настоящий винтаж, когда-то они стоили восемь тысяч.

- Очки утянуло в параллельный мир, - острил Тимоха. – Или стащили отцовы речные драконы.

Все лето Валерия промучилась без очков. – Смотри, - показывал ей Тео на небе. - Падающую звезду, папину летающую тарелку. - Близорукая Валерия смотрела в другую сторону.

Очки нашлись. Я держал их в руках. Все было галлюцинацией, но очки – факт.

Подкатывала рвота, и я сдернул противогаз. Назад пришлось ползти. Я елозил по мшистой сырости, по скользким известняковым плитам. Меня всасывало назад. Потом все-таки вывернуло, я едва успел приподнять голову, чтобы не захлебнуться. Я кое-как цеплял камень ножом и пер, подкатывал к просвету рывками, словно сам был рвотой, извержением зловонного нутра.

Когда я, наконец, вывалился, снаружи смеркалось.

Факт заключался в том, что я оказался совсем не в том месте, где находился вход в тоннель. Я очнулся под мостком через овраг в пятистах метрах от собственного дома. Я обнаружил себя в слизи, рвоте, одним словом, во всевозможном говнище, с очками Валерии в руках. Остальные вещи пропали.

Тимоха сжал меня в объятьях так крепко, словно хотел удавить. Меня якобы не было три дня, и еще один фортель, сын привяжет отца к дивану.

№ 23.

Зеленый человечек – ручки, ножки, головка, отростки по всему телу - висел на ржавой сетке ограждения.

Я шел из магазина. Я собирался купить хлеба, сахара, что-нибудь из еды. Проснулся – в избе никого, на часах 6. Думал - стемнело, оказалось, еще не рассвело. Магазин был закрыт, и улица совсем пустая, словно мертвая. На того человечка я старался не смотреть. Ясное дело: галлюцинация, последствия отравления в тоннеле. Он сказал «привет». Так я и купился.

Я ускорил шаг, чтобы встряхнуться. Вот, думал я, сейчас приду домой и задавлю в зародыше уфологическую лабуду. Есть у меня на такой экстренный случай порошок. Доктор на последнем приеме сунул, прописал, коли таблетки перестанут помогать.

Выяснилось, этой зелени с присосками на деревне целый десант, на каждой третьей избе высажен наблюдатель. На моем заборе тоже, на самой калитке. Тварь за щеколду зацепилась. Она дрожала, колыхалась, словно без костей. Я саданул ногой, а человечек прыг и спрятался в куче палой листвы.

Тут появился Тимоха. Резиновыми перчатками он подцепил зеленца за утыканную приемными антеннками голову и выбросил в костер. Повалил едкий фиолетовый дым. Смерть тварь приняла молча. Видно, Тимоха его придушил. Если, конечно, пришелец не окуклился, чтобы потом воскреснуть.

Тимоха сказал:

- Успокойся, папа. Давай-ка, скушай свое колесо. Любины детки наделали чертенят из резиновых ковриков для бани. Пустили в ход лежалый товар и заодно отметили праздник хеллуин. Порадовать всех хотели. Вспомни, папуля, какое вчера было число? Ну?

Но подтвердил: те черти, человечки, были зелеными.

Вечером в огороде за соснами мы слышали гул и видели шар, который светился ярко-голубым. Шар висел над горой Манчиха, точнее, он там мерцал. ЛО Тимоха опознал. Он сказал, что это сосед резвится, летает в темноте на воздушном шаре с прожектором.

- Сосед разбился в сентябре, - вспомнил я. Тимоха объяснил: не насмерть, корзина, правда, вдребезги, пришлось новую плести, но сейчас все снова в норме.

Он прав, факты неброски, иначе их давно бы обнаружили.

№ 24.

От лжефактов я принял порошок. Доктор предупредил о побочных эффектах: тряхнет, польет изо всех дыр. Поэтому я заранее завернулся в пленку, которой укрывали огурцы. Тимохе негоже на это смотреть. Он и не стал, запер меня в комнате и снова куда-то смотался.

За 30 лет лекарство, видать, испортилось. Так я и пролежал в полиэтилене до рассвета, липкий от собственного пота.

Реальный психбольной.

Жертва Марусиных страхов.

Поскольку у меня был годовалый ребенок, в военкомате предложили альтернативу. Необходимый родине фармакологический препарат якобы вывели на этап клинических испытаний.

- Месяц в диспансере и гуляй на свободу. Все будет тип-топ. Покайфуешь, белобилетник Чайников. Любишь вещества? Есть у нас сигналы. Ну что ты, какой шантаж? Нужны добровольцы твоих лет и твоего железного, между прочим, здоровья.  С такими данными мы посылаем на полигон Тюратам. Слышал о таком? Обслуживание ракетных шахт. Тоже вариант.

Она сказала: - На полигон не пущу. Ты, Толик, зайчик, ты рохля, дорогой, тебе там не выжить.

Она боялась меня потерять.

Марусю вызвали в секретную комиссию при военкомате. Поговорили по душам.

Заверили, что в случае провала эксперимента ее супруга, довольно, кстати, бестолкового молодого человека, без образования, без работы, а хорошее место тот, у кого отец сел за вооруженный налет, вряд ли отыщет …

Короче, мне назначат содержание.

Маруся была подготовлена.

Она приперла их: - Что конкретно?

Ей сказали: пока сохраняет адекватность, будет получать пенсию как младший офицер ГСБ. А станет заговариваться, поместим в палату для хронических больных.

Она их сделала, моя Маруся. По подписанному ей договору, пенсию обязались выплачивать и в случае успеха.

Она не хотела меня потерять.

Вот как она меня любила. И я ее тоже очень любил.

Под утро явился Тимоха и принялся бухтеть, что у нас воняет кислыми овчинами, и вообще такая безнадега.

Он был сильно пьян. Свалился среди горницы, хорошо, я успел подстелить пленку, чтобы не дуло от пола…