23 сентября 2015 | "Цирк "Олимп"+TV №18 (51), 2015 | Просмотров: 1907 |

"Пироманы в Нью-Йорке. Портрет Достоевского", "Антропология. Гангстеры" (новые рассказы)

Юлия Кисина

Подробнее об авторе

ПИРОМАНЫ В НЬЮ-ЙОРКЕ. ПОРТРЕТ ДОСТОЕВСКОГО.

Это мой жених, который спрятал меня живьем. Мне нельзя разговаривать с посторонними.

Кроме него и нескольких сумасшедших мне не позволено общаться ни с одним человеком. Казалось бы, это не имеет ничего общего с настоящей реальностью. Но, поверьте, если вы живете с человеком, у которого произошел сдвиг в сознании, вы проваливаетесь в кино и становитесь одним из невольных актеров, а именно, главным действующим лицом.

Сейчас мы живем в Говняном музее среди ирокезов и цадиков, среди лабиринтов и вымпелов, среди самопальных алтарей и психоделических портретов, намалеванных на старых канадских лыжах. Мы живем в храме Зеленого Гнома, в Говняном музее. Здесь поклоняются уличной жизни и безымянным героям. Здесь кормят курицей обдолбаных пуэрториканских подростков, проклинают корпоративную мразь и раздают премии людям только за то, что они ТАК выглядят!!!

- Как?

- Вопиющим образом.

 В нашем матрасе живет кусачий зоопарк.

- Клопы! Они неистребимы. Они  бессмертны! Они кусают цепочкой. У меня аллергия. У всех аллергия. Чтобы их уничтожить, недостаточно старого доброго ДДТ. Из-за этих сволочных экологов его больше не выпускают. Клопы умирают только в огне. Да и то, не всегда.

- Клопы, саламандра, феникс, неопалимая купина! Глупости все это!

- Ирония тут неуместна. В Мексике сжигают целые деревни. Иногда вместе с людьми. Сжигают дома. По-другому от них не избавиться. Они ползают по стенкам домов и забираются в квартиры. Они пожирают мебель. Они живут не только в матрасах, но и в дереве. Они живут под обоями. Они проедают нам мозг. Египетская цивилизация погибла из-за клопов.

В последний раз я слышала о клопах от бабушки: Клопы = батька Махно. Клопы = революция. Клопы и большевики. Клопы и сифилис. Сифилис и марксизм. Марксизм и клопы.

Сейчас клопы привели меня в Манхеттен, город с подмоченным прошлым, остров с подмоченной репутацией. Его история похожа на историю Венеции. Все острова имеют похожую историю - на них живут беженцы: Приехали голландцы - привезли свои страхи. Приехали ирландцы и немцы - привезли свои страхи. Приехали евреи и украинцы - привезли свои страхи!

До прихода европейцев Манхеттен и правый берег Гудзона кишели дикими племенами делаваров (ленапе) из группы алгонкинов. Говорят, они были кровожадными садистами и умерли от пандемии в восемнадцатом веке. После того, как индейцы исчезли, здесь началось строительство коммунизма. Коммунизм построили на Лоу Ист Сайд, коммунизм с бубликами и галушками, с подземными синагогами, с квартирами, похожими на одноразовые гробы, по всем законам подонка-Корбюзье (будь он проклят со своей уравниловкой). А потом на улице Хаустон построили дом по имени Красная площадь и этот дом - это есть Супрематический Мавзолей - мечта Малевича. А на крыше перед гигантским циферблатом, похожим на свалившуюся с небес Луну, водрузили фигуру Ленина. Луна и Ленин! Кратер Мартышки. Инфернальный циферблат. Купорос на зубах! Ватрушки с маком! Говно с петрушкой!

У нас под матрасом ходит поезд F. Когда он проходит, у нас дрожат суставы. У нас дрожат стаканы. У нас разрушаются кости.

Вместе с клопами-анархистам, и антисионистами-лесбиянками мы живем над подземкой, над городом крыс. Это амфибии, которых завезли сюда голландские моряки еще в шестнадцатом веке. Каждая величиной с горного орла. У каждой крысы - жабры и перепончатые лапы. Они болеют бешенством и кусают людей и собак. Собаки и люди тоже в свою очередь кусают людей и собак. Крысы пищат. Манхеттен пищит подводными крысами. Местные жители путают этот писк со щебетом птиц.

- Птицы - крысы воздуха. Голуби - летающие крысы. Чайки - пираты. Голуби - бандиты. Зараза переносится на крыльях и на лапах, в желудках и под хвостами. Она попадает на бублики и на хасидские беляши. Вирусы жрут нас живьем. Мы живем в преисподней!

Вчера около полуночи подожгли наш дом. Нас хотели поджарить. Первая мысль: Вася Васильковский. У него мой компьютер. Я ему доверяла. Я дала ему компьютер, чтобы он нашел себе работу.

После того, как я устроила парти и первая же с этого парти сбежала под предлогом спасения моего жениха от смерти (он собирался порезать себе вены, а я кажется, собиралась прыгнуть вниз головой с исторического Бруклинского моста), он исчез. Кажется, Вася-Василек спер мой компьютер со всеми моими драгоценными текстами. Что мне делать? Если я ему позвоню, меня убьет мой жених, когда он в очередной раз будет контролировать мой телефон, потому что, как я уже говорила, я похоронена заживо и мне нельзя разговаривать с посторонними людьми, а в телефоне остался только один номер - номер моего жениха.

Он спит здесь рядом в трениках. Нос кверху. Черный провал беззубого рта. Я - его будущая вдова.

На столе прямо посреди раскрытой книги о приключениях венгерского анархиста в немецком концлагере лежит его верхняя челюсть. Она розовая с остатками клея для глотки. Из нее торчит арматура, которая царапает ему рот. Мой жених носит золотые бутсы и называет себя Конт де Бронкс. Князь Бронкса, князь червей. То есть, я его так называю.

Мы очень друг друга раздражаем. Он любит все то, что я ненавижу по идеологическим соображениям: Достоевского, дайнеры (общественные столовые, где подают говно с майонезом), американский футбол и картошку, обжаренную ломтиками в кипящей смоле, классическую музыку и огнестрельное оружие. Он любит темную маслянистую прозу, пропахшую мужским потом и бессмысленным индустриальным трудом. Она медленная и вязкая, без начала и без конца.
- Зовите меня Измаил!
Он ненавидит все, что люблю я: новые технологии, дадаистов, Пруста, Фуко, жаркие страны, погрязшие в нищете, морские ландшафты, глухую тишину, диких попугаев и очкариков. Он никогда не слышал про поэта Хлебникова, а я никогда не дочитала до конца ни одно из произведений его любимой Кати Акер. Нас объединяет только одно - мы попеременно что-нибудь ненавидим.

И еще нас объединяет то, что сегодня мы ходили в Ред Хук и видели там индустриальные свалки необыкновенной красоты, длинные ржавые мосты на головокружительной высоте, автозаправки для летательных аппаратов, расплющенные автомобили, запаянные в гомерические брикеты, краны и крючья, на которые можно повесить острова со слонами и махараджами. Этот пейзаж растянулся на множество этажей. Мы смотрели на него из башни метро - из этого средневекового замка. Нам все это очень понравилось и в особенности жуки-бетономешалки. Это такие машины с вертящимися цистернами. Их там очень много. И еще мы любим катапиллеры - гигантские рабочие машины. Еще мы любим Дон Кихота - он сражается с катапиллерами. То есть, я люблю Дон Кихота и никому не говорю о его сражениях с индустриальными чудищами.

Здесь в обветшалом доме на пересечении Хаустон и улицы полицейских-проституток с прическами тюльпан-ураган, живут одни психи. Сегодня мы встретили на прямо у нашей входной двери режиссера Джармуша с какой-то теткой. Теперь я знаю, что он существует на самом деле. Мой жених заорал, что Джармуш говнюк, последнее говно, дерьмо собачье и не стоит и выеденного яйца.

Из положения лежа я ударила его носком ботинка в глаз. У него очень впечатляющий синяк. Он обиделся.

Только что приходил молодой пуэрто-риканский индивид и принес нашему жирному старому хозяину-художнику килограмм кокаина. У нашего хозяина борода как у деда мороза. Он похож на садового гнома, но только вместо колпака - кепка, а на кепке нарисованы гениталии. Он никогда не моется. У него в бороде живут мыши. Посреди ангара висит гигантский портрет Достоевского, исполненный из коровьего говна.

Индивид и хозяин сидели в центральном зале этого странного ангара с полукруглым окном. Здесь запарковано множество скейтбордов, покрытых тяжелой смальтой мозаики, похожей на флорентинскую, а также, рогатая гитара, фаршированная булыжниками и галькой. Она тоже покрыта смальтой и камнями. Это искусство.

Мы всю ночь не спим. Клопы бастуют. Мы прислушиваемся, не придет ли с заднего двора поджигатель. Деревьев здесь вообще нет. Их вытеснили кирпичи. Поэтому шума листвы не слышно. Есть только искусственные звуки, производимые двигателями, кранами, сиренами, бетономешалками и бойлерами. Местные попугаи воспроизводят писк микроволновки, скрип двери и телефонные звонки.

Вчера нам пришлось вызвать пожарников, потому что загорелось огромное зеркало, стоявшее во дворе.  Это зеркало доходило до второго этажа и горела его деревянная основа. Теперь от него остались одни треугольники. В отражении застряло пустое небо. По-видимому поджигатель перелезает через забор. Это очень легко - перелезть через забор. Я сама сегодня прямо в юбке и в очень красивых красных туфельках продемонстрировала старшему поколению - кокаинисту и жениху, что перелезть через забор - это как два пальца обоссать.

Каждый из них (жених в золотых бутсах и кокаинист с золотой челюстью) утонул в своем кишечнике и они часами строят предположения по поводу поджога. Поэтому все не спят, а ждут поджигателя.

- Говорят, что пироманы всегда возвращаются на место преступления. Они любят стоять и смотреть на пожары, смотреть, как гибнут кошки и люди, нюхать поджаренное мясо.

Мой жених засунул под мою подушку огромный кухонный нож на случай, если придет поджигатель, и сразу же захрапел.

Мы живем на пороховой бочке. Под нами в подвале находится неисправный бойлер, который может взорваться каждую минуту. Это означает пожары и ожоги. Мы в опасности.

- Такие бойлеры взрываются здесь каждую неделю! Мы гибнем.

Всю неделю горят дома. Самовозгораются провода. Воспламеняется гиблый хлам, которым завалены убежища старожилов. На щербатых паркетах кипит кошачья моча, испаряется в серое небо. Сгорают люди. Пахнет котлетами.
Только здесь я начинаю понимать, что все голливудские истории про вторжение инопланетян - это не выдумка. Земля уже колонизована существами зеленого цвета, похожими на гигантских кузнечиков и муэрто-фиканскими женщинами-гигантами, вызывающих у одних оргазм, а у других - целый инфаркт. 

- В бывших синагогах теперь буддистские храмы. Буддисты в основном шведы и ирландцы. В церквах торгуют подержанными баскетбольными мячами. В китайском магазине продают руки крокодила с длинными отполированными ногтями и водяных змей, умирающих в мутной воде.

Мы подозреваем, что это не руки крокодила.

- Это руки женщин с длинным маникюром. В подвале сидят работники, которые красят эти руки в зеленый цвет. Вот тебе и мясо крокодила.

Каждый день мы проходим мимо Украинского Дома.
Вчера в Чайна Тауне мы ели медуз, потом бабочек. Меня стошнило.
Сегодня мы были в музее, посвященном гангстерам.

- Здесь прохожие проваливаются в люки на улицах. Их дальнейшая судьба неизвестна. К тому же, люди исчезают среди бела дня и о них никто не вспоминает. Ты можешь стать такой жертвой. Ты будешь годами жить в темном подвале на хлебе и на воде, претерпевая страшные муки. Из твоей спины будут вырезать куски лжи. Ты будешь гнить заживо. Тебя будут насиловать до бесконечности, пока не просверлят в тебе сквозную дыру. Ты этого хочешь?

Лицо моего жениха становится очень грозным. Брови пляшут, сдвигаются, перекрещиваются как две янычарские сабли.

- Сегодня в соседнем квартале был еще один подозрительный поджог. Наркоман говорит, что это война строительных инвесторов с поколением поэтов и битников - война говнюков и романтиков.

- Началась большая охота!

Мой жених утверждает, что этот поджог совершили Ангелы Преисподней за то что кокаинист уехал в Австрию, не предупредив американскую братию. Он устроил там диктатуру  пролетариата. Он инвестировал бабло в фестиваль: мотоциклы, татуировки, хэви метал, пиво, викинги-хуикинги, ковбои, наркотики и чешские проститутки. Кокаинист заработал на этом деньги, а главе Ангелов - шиш. 
Вечером он молится. Он стоит на коленях перед огромным портретом Достоевского.

- Барух атай адона елохей! Да славится имя твое!

- Аллах акбар! - Говорит Достоевский. Он доволен.

- А еще в Америке есть еврейские Ангелы ада. - сказал мне жених. - Это все началось после второй мировой войны. Солдаты вернулись из Европы и, чтобы не скучать в Калифорнии объединились в банды. У каждой банды есть символ, цвет, униформа и автограф, как у спортивной команды. Он узнает по надписям на домах, какая банда контролирует район.

Он знает про это все.

Я сама однажды проходила мимо штаб-квартиры Ангелов. Это их главный офис в Вилладже.
В Нью-Йорке начинается жара. Люди прилипают к домам. Солнце привинчивает нас к асфальту гигантскими ржавыми болтами. Оно прыгает из окна в окно по фасадам гигантских домов. От желтого света у моего жениха на бицепсах выцвели все татуировки.
Ночью под нами пищат бобры.

- Они едят детей. После укуса - сорок уколов в живот. Кроме того, их травят крысиным ядом. Если это попадает в кровь человека, он умирает мучительной смертью.

- В июле и в августе здесь появляются аргентинские москиты. Они приносят с собой желтую лихорадку. Они приносят с собой вирус западного Нила. Движение на третьей авеню полностью перекрывают. С вертолетов распыляют противоядие. Машины летят низко. Винтами вертолеты нарезают птиц. После таких полетов на тротуарах - салат из птиц.

- Кровавый?

- Кровавый. Кроме того, после этого распыления ядовитого вещества еще несколько месяцев люди умирают от интоксикации. Больницы забиты.

- Трупами?

- Да. Это не смешно. Это страшно. Всего в нескольких блоках отсюда в госпитале были случаи эболы.

Я начинаю остро интересоваться болезнями. Особенно меня увлекает Нильская лихорадка или Вирус Западного Нила. Теперь я знаю, что этот вирус принадлежит к одной из разновидностей  семейства Flaviviridae. Это возбудитель острого, не до конца изученного заболевания, переносимого комарами рода кулекс (Culex pipiens). Вирус распространен в тропиках, но после начала массового туризма всё чаще фиксируется в других регионах!

Вчера он вынес меня из огня, хотя я страшно сопротивлялась и брыкалась. Но он очень большого роста и даже когда я даю ему в морду, ему кажется, что я маленький комарик. Но маленький комарик не сдается и все равно лепит чудовищу кулаками в морду, а потом у меня болит плечо и это лишний повод остаться в кровати и читать Фуко.

Я живу как во сне. Как во сне живет и Монпансье - она боевая подруга кокаиниста. У нее проволочные ресницы и синие боковые резцы. Дешевый пластик. У нее длинные спутанные седые волосы, как и у многих старых хиппи. В молодости она была портнихой, шила разную экологическую пацифистскую дрянь: флаги, одежду, шапки с изображением марихуаны и огня. Ей семьдесят лет. Монпансье в глубоком маразме - в нее вошел диббуком Альтцгеймер и не хочет выходить, несмотря на страшный шаманистско-вудуический экзорцизм и чтение дьявольских молитв перед портретом Достоевского. Нам всем кажется, что она русалка в аквариуме. Аквариум - это наш Говняный Музей, который вот-вот еще раз подожгут.

Монпансье плавает по дому с этажа на этаж и ищет двух слепых собак, взятых в приюте. Это датские собаки-крысоловы, но они очень старые и не обращают на крыс никакого внимания. Зато кокаинист вставил им золотые зубы. Когда они умрут, он расплавит им челюсти, чтобы завести новые зубы для новых собак. Нет, у новых собак будут вставные челюсти - как у моего жениха!

Собак никогда не кормят и никогда не выводят. Их не кормят, чтобы они не гадили. От голода собаки начинают сатанеть. Зато, если их накормить порошковым мясом, они какают от счастья прямо под дверью нашей конуры. Испражняются из благодарности. Это очень хорошие собаки. От порошкового мяса у них рак.

- Идите отсюда ко всем чертям! Чтоб Вы сдохли! - Монпансье колотит собак кулаками, чем попало. Они прижимаются к земле. Они становятся плоскими, они теряют всякий цвет и сливаются с полом.

Мой жених говорит, что здесь очень страшно, но мне совсем не страшно, потому что у меня за плечами российский опыт. Мой жених говорит, что Нью-Йорк это город интеллектуалов, но я их не боюсь, потому что у меня за плечами немецкие академики. Вообще, у меня за плечами восточное полушарие мозга и мне не страшен никакой Бронкс. Аминь.

Вечером пожарные сирены перекрывают все слуховое пространство. Видно как одна за другой у людей из ушей стремительно выстреливают перепонки. Кровавые кляксы остаются на стенах. Из бутылок летят пробки. Двери срываются с петель и падают замертво. Лопаются стекла. Скрежещут и пищат нервы. Когда все стихает, я слышу крик младенца. Семидесятилетняя Монпансье рожает кошек - липких, мокрых и спрессованных как змеи.
- Она рожает клубки черных кошек!

На втором этаже мы отчетливо слышим плач ребенка.

- Откуда здесь детский плач? Здесь живут одни старики.

- А ребенок Розмари? Ты забыла?

Теперь я слышу треск. Зеркало лопается по швам, то есть, по границам отражения разных предметов. Из-под амальгамы течет огонь. Дома здесь вспыхивают как спичечные коробки. Мы выбегаем на улицу. Вопит сирена. Доблестные пожарники в громоздких скафандрах ступают по дому, как по Луне - в медленном танце агонического равнодушия. В дверь, выходящую в сад, кто-то отчаянно колотит. У меня колотится сердце. Со стены срывается гигантский портрет Достоевского, покрытый прозрачными лентами огня. Сверху на него падает американский флаг времен великой депрессии и мгновенно сгорает.
- А теперь все вместе встанем посреди ночи, разбуженные неопубликованным рассказом, и побежим с топорами убивать поджигателя!

- Я знаю, кто это был! - изумленно говорит жених и тут же забывает, о чем шла речь в сегодняшних парламентских дебатах.

2015

Антропология. Гангстеры.

Когда он приближался ко мне, во мне начинали бродить волны счастья. Я задыхалась от них, захлебывалась и слова застревали в глотке. Несколько месяцев спустя, когда мы поселились в крохотной квартирке, выходящей в узкий, заброшенный хламом  двор, в который изредка попадали заблудившиеся солнечные лучи, меня душил новый опыт: он говорил и говорил и просто не мог замолчать. По утрам консервным ножом своего голоса он вскрывал моллюски моих век и мои зрачки сворачивались под ярким светом. Внутри меня вставало старое усталое солнце. Старое ржавое солнце. Он приносил мне арбуз прямо в кровать и запихивал арбузные треугольники мне в горло: Ешь, ешь, маленькая свинья! По моей шее текла арбузная кровь. Он любил гангстеров, бандитов, жуликов, грязь. Он говорил, что в городе М. пахнет мочой.

- Что пахнет?

- Все. Здесь жили картежные игроки. Они играли в карты и испражнялись прямо под себя. На каждом их пальце было по сверкальничку. У них на шеях, переползая в утробу, шипели настоящие золотые цепи. У каждого в ухе было по бриллиантику.

- Что!

- Они имеют собственную моду.

- Какую моду?

- Конк.

Я вспоминаю шотландского антрополога Фрезера. Вспоминаю нравы диких народов. Все мы антропологи. Но я никак не могу понять, откуда произошла эта мода?
Японские женщины делают себе операции - выпрямляют глаза, чтобы убрать эту кошачью складку, которая обычно так возбуждает. Она считается некрасивой. Под нее забивается пыль - так сказал мне один расист с квадратными глазами и двойным носом на синем пятнистом лице. Темные, особенно черные волосы выбеливают под платину. Это - влияние господствующей бледной расы. Жители Бронкса окунают голову в кислоту. Уголовники в сибирских тюрьмах закатывают себе в члены железные шарики. В Китае калечат женские ножки, насколько могут, не дают им вырасти. В восточной Африке засовывают в нос самовары, в западной - отрезают клиторы, кое-кто делает татуировки по всему лицу, оперируют носы. А тут кто-то выпрямляет себе волосы щелочью и картошкой и, кажется, морковкой. Салатом. Потом на эти волосы надо надеть чулок и сидеть так несколько часов. А потом надеть "зут-сут", костюм черного гангстера - огромный пиджак, клетчатые шаровары и шляпу с пером. Все как в сказке про кота в сапогах. Мексика! Гангстерский цирк!
Я ненавидела гангстерский шик и запах парикмахерской. В детстве я считала, что в парикмахерские ходят одни проститутки. Итак, намазать голову дрянью, распрямить волосы железной расческой, надеть на макушку тугой чулок. Не дышать. Ждать химического превращения, волшебства.

- А что потом?

- Потом чулок сползает на лицо, как у Малькольма Икс. Теперь можно грабить банки. Грабители носят на голове чулки. И туфли еще. И еще красные мамины перчатки.

- Кто тебе все это рассказал?

- Он. Он говорил мне: Ешь маленькая свинья, маленький кошон, хазер.

- Хазер - это свинья на идише?

- Да.

А еще он боялся крыс. Это я сразу поняла по лицу одной крысы в парке. Она мне подмигнула. А потом я посмотрела на него. Он дрожал и потел. А когда он потел, он становился похож на покрытую лаком статуэтку. И я ему рассказала, как я пошла в один магазин покупать угрей в рыбном отделе и чем все это кончилось.

- Чем?

- Китайской оперой.

- Ну, это уже совсем!

А теперь у меня паника. Как я буду жить дальше? На что? Я хочу вернуться домой. Я больше не хочу всей этой экзотики и антропологии. Я просто хочу стоять за занавеской и не дышать и не думать о том, что хасиды в белых накрахмаленных рубашках с блестящими пружинными локонами и в роговых очках шьют костюмы из кожи вепря с дикого цвета отворотами только потому что пуэрториканская мафия и черная мафия требует удовлетворить ее эстетические потребности. А потом к тебе приходят с ножом и спрашивают: где мои подгузнички?

- Какие-такие подгузнички?

- В которые ты нагадишь от страха, когда ОНИ постучат в твою дверь!

2015