17 октября 2013 | "Цирк "Олимп"+TV №10 (43), 2013 | Просмотров: 3114 |

Читательский дневник: о романе Дмитрия Быкова «Икс» и о романе Александра Терехова «Немцы»

Татьяна Казарина

         Это неправда, что читать сейчас нечего. Лев Данилкин однажды верно написал, что если во времена Белинского в год появлялось 5-7 произведений, которые стоило всерьёз обсуждать, то сейчас - 50-70 только в русской литературе. Проблема именно в этом: мы просто не успеваем разобраться, что происходит в нашей словесности, наши впечатления обрывочны, суждения неизбежно поверхностны и фрагментарны. Лично я совсем не рассчитываю на то, что мои заметки о прочитанном сложатся в какую-то целостную картину. Но я бы не сказала, что это «случайные» суждения. Многие книги произвели достаточно сильное впечатление, и мне очень хотелось с кем-нибудь о них поговорить. Чаще всего было не с кем, и тогда я начала их обсуждать… сама с собой. То, что я пишу о разных книгах – итоги таких дискуссий.

Как решается уравнение. О романе Дмитрия Быкова «Икс».

         Совсем ещё недавно многих интересовала жизнь большой литературы и литературных кругов, сейчас она протекает как-будто на другой планете, - большинство людей о ней даже не догадывается. Иногда это кажется нормальным (так ли уж хорошо, что у нас каждый понимает в литературе больше писателя и в медицине больше врача?), иногда странным: выяснилось, что, когда умер Борис Стругацкий, многие с удивлением узнали, что вот только что он был жив. Мысленно они его давно потеряли из виду, похоронили, а ведь  как любили когда-то! Большинство читателей реагирует на то, что происходит на фасадной стороне литературной жизни, на её нарочито выпяченной поверхности. Это делает картину обманчивой: как правило, сверху водоём украшают лягушки, - крупная рыба предпочитает глубину.

Так происходит и с отдельными писателями: побочные продукты, а то и отходы их литературного творчества воспринимаются публикой как его главные продукты. В результате оказывается, что за самым броским не замечено самое интересное. Вот и Дмитрий Быков в последние годы стал любимцем публики, но преимущественно в одном из своих качеств - как невероятно активный публицист и сатирик, своего рода «инстанция мгновенного поэтического реагирования» на происходящее в стране. О том, что он ещё и биограф знаменитых людей, от Горького до Окуджавы, многие знают только понаслышке, как литературоведа (кстати, прекрасного) его читают единицы, и ценителей его прозы тоже, увы, совсем мало. Конечно, можно сказать, что не всё в ней так уж блестяще удалось, ну, так ведь и в «Гражданине поэте» не одни шедевры, а какой ажиотаж! Проза Быкова заслуживает внимания уж никак не меньше.
Последний роман Быкова вышел под интригующим названием – «Икс». Автор пояснял, что это роман-загадка, а разгадки надлежит находить самим читателям, так что каждый сам подставит на место искомой величины (икс) найденный результат. Читатели охотно вступили в игру, но, похоже, поторопились с выводами. Во всяком случае, в интернет-отзывах настойчиво повторяется одно и то же: Дмитрий Быков предложил свой, неожиданный ответ на вопрос об авторстве «Тихого Дона», - этому и посвятил роман.

Всё не совсем так. То есть, действительно, Быкова давно волнует загадка «Тихого Дона», - и не его одного. Очень многих смущало то обстоятельство, что создателем знаменитой эпопеи считается малограмотный казак, у которого не было ни исторических знаний, ни писательского опыта. Человек, по словам того же Быкова, «ничем в дальнейшей жизни не подтвердивший права называться автором «Тихого Дона», не имевший понятия ни о писательской чести, ни о корпоративной этике». В его авторстве сомневались коллеги-писатели и многочисленные исследователи. Выдвигались и выдвигаются версии о том, кто в действительности написал роман, и круг предполагаемых авторов включает самые разные имена: от расстрелянного в 1920 году Вениамина Краснушкина до авторского коллектива, куда входил даже Андрей Платонов. Но дело в том, что Быков, как литературовед, уже высказывался по этому поводу, и очень определённо: он убеждён, что создателем великой книги был один человек, причём именно Шолохов. Этот человек менялся, взрослел, постепенно расставался с юношеским простодушием, приобретал трагически-мудрое отношение к жизни, - и стиль книги отразил все эти изменения.
Дмитрий Быков писал об этом неоднократно, и вряд ли его точка зрения изменилась. Зачем же к этому возвращаться в романе? А он и не возвращается, его книга о другом. Ему важно понять, что делает то или иное время творческой эпохой. Не удивительно ли, что из кровавой каши начала 20-х могла возникнуть великая литература?! Что вообще будит и что гасит творческие силы человека, общества? Иначе говоря, «Икс» - роман об источниках творческих возможностей. И «Тихий Дон» – просто случай, когда они проявились неожиданным образом, и значит, разговор о нём может привести к нестандартным выводам, а потому имеет особый смысл.

Гипотеза, которую на этот раз выдвигает Быков, достаточно фантастична: автор «Тихого Дона» – сдвоенная личность: человек, «перелицованный» обстоятельствами из белого офицера в красноармейца-продотрядовца (а затем – начинающего прозаика). И литературными достижениями он обязан именно этой двойственности – соединению военного опыта одного и литературных амбиций другого человека. Разница между Шелестовым (так в романе Быкова зовут Шолохова) и множеством прочих начинающих прозаиков не в том, что он талантливее других, и даже не в том, что он использует бесценные дневники какого-то белогвардейского офицера (по версии Быкова, несомненно использует, и в полной мере, но автор дневников тоже не Шекспир), а в том, что он един в двух лицах. Быков уверяет, что великие произведения появляются как кентавры – в результате странного скрещивания, неожиданного сближения, неслиянности-нераздельности разных сущностей и позиций – там, где жизнь не допустила полного совпадения, унификации. «В ком нет двоих, в том нет никого полного» – говорит один из героев романа.

Конечно, это метафора. Без них вообще не обходится ни один роман Быкова. В каждом из них (а «Икс» – уже девятый) невероятное множество сюжетных линий - факты истории, человеческие судьбы, многочисленные портреты придуманных и реальных знаменитых людей – всегда объединяет суммарный образ, позволяющий увидеть в этом нагромождении общий смысл. Это чисто быковский способ интерпретации событий, - все они оказываются частными случаями, отдельными воплощениями некоторого общего закона, уловленного поэтически – в общих очертаниях, иносказательно. Скажем, в «Орфографии» – романе о злоключениях интеллигенции в революционные годы – неожиданно важным, скрепляющим разные пласты повествования оказывается образ дудочки, способной звучать, только если соеденены две её части. Но они в разных руках, у разных людей, и эти люди ищут друг друга, гоняясь по всему свету, то и дело оказываются почти рядом, у цели, - но встречи не происходит, целое не складывается, музыка не звучит. С этой точки зрения, революционная идеология – как намерение всё упростить, от орфорграфии до классового состава общества – выглядит попыткой играть на половинке свирели, извлечь мелодию из сломанного инструмента.

На этот раз центральной становится метафора многосоставности человеческого «я».

История Шелестова, по логике романа, не уникальна, - «двойной жизнью» здесь живут едва ли не все: советская редакторша с прошлым декадентской поэтессы, бездарный писатель, выполняющий поручения чекистов, бывший командарм, ставший цветоводом… Самыми «запущенными» случаями занимается гениальный врач, и находит-таки способ возвращать пациентам память о том, кто они на самом деле. Вот только исцелённые не испытывают к нему никакой благодарности: в своей «виртуальной реальности» они были счастливее.

Между тем, по Быкову, средоточие советской идеологии – идея единения как высшего блага, и главной целью становится приведение всего к общему знаменателю. Плоды этой деятельности изображаются очень ядовито. Вот посетившему Советскую Россию Бернарду Шоу в образцовом колхозе спешат показать «приведение природы к полному единомыслию»: демонстрируют чудеса селекции, благодаря которым овощи вырастают хоть и невкусными, зато правильного цвета – красными. Здесь же все усилия животноводов сосредоточены на взращивании одной-единственной огромной свиньи. По ходу дела выясняется, что поросят эта свинья не принесёт, - с нею ни один хряк не справится; что на мясо её не пустят – жалко. Наконец, что она недавно мимоходом сожрала своего прежнего хозяина. Какой от неё толк, что она производит? Кроме символического капитала («самому Сталину пошлём»), только одно - навоз. Таким образом, наглядным результатом этой многотрудной деятельности становится тотальная унификация – упразднение всех цветов, кроме одного-единственного и всех видов материи, кроме того, который непрерывно выдаёт на гора монструозная хрюшка.

Ошеломлённый увиденным Бернард Шоу, как бы он про себя ни иронизировал, в общем-то ничем не лучше этих «советских варваров»: с таким же упорством, с каким колхоз растит несъедобную свинью, он ищет встречи с «воплощённым совершенством», титаном советской литературы – Шелестовым. Он надеется обрести единомышленника и бурно радуется, когда Шелестов кивает в ответ на какую-то его фразу. От нас автор романа не скрывает: советский классик просто спешит поскорее отделаться от иностранца, - такие контакты властью не поощряются. В романе Быкова любое согласие – это только компромисс, временное соглашение. Всё, что похоже на идиллию, отдаёт предательством: в «идеальной» семье Шелестова муж, жена и сын нужны друг другу только «для прикрытия» – дабы выглядеть «образцовой ячейкой советского общества»; в кои-то веки пришедшийся по душе собеседник оказывается доносчиком… Совпадения подозрительны, сходство обманчиво… Сила, любовь, творческий задор, простой здравый смысл возможны только там, где есть зазор, расщелина, неполная притёртость друг к другу соседних явлений, тел, тем.

Быкову дорога мысль, что возможность развития связана с несовпадением – верований, взглядов, убеждений. Он, например, настаивает в своих статьях на том, что некорректно любое сравнение фашистской Германии и СССР. Ведь люди в СССР были «зомбированы» не на все сто процентов, а немцы – на все. Поэтому в России можно было спастись, и кому-то удалось, а в Германии нет. «Где есть единомыслие, там нет мысли» – не раз заявлял Быков. В романе он это убеждение обосновывает. И очень эффектно.

«Очень своевременная книга…»
(о романе Александра Терехова «Немцы»)

В одном из произведений лагерной прозы (той, что про ГУЛАГ) есть сцена, которая запомнилась мне навсегда. Героиня, уже много повидавшая в лагере, впервые попадает в санитарный барак и застывает в недоумении: в большом помещении множество больных, но нет ожидаемой больничной тишины, - здесь стоит ровный гул. Все с кем-то бурно дебатируют, и, прислушавшись, девушка понимает, что не друг с другом, - каждый разговаривает со Сталиным.
Можно не сомневаться, что вождю адресовались самые разные речи: не только клятвы в верности, но и обвинения, и слова проклятия. Кто-то присягает, кто-то открещивается – в лагере, как и повсюду, люди разные, но поразителен этот единодушный выбор собеседника – одного на всех. Переговоры ведутся со Злом, - именно оно воспринимается как фокус всего происходящего.

Это всегда – последнее, что остаётся человеку. Пока мы в безопасности, мы стараемся не входить в зону риска, не заигрывать с тёмными силами. Но когда всё летит в тартарары, кажется, что лучше иметь дело не с приспешниками дьявола, а с ним самим. Ладить с ним или ему дерзить, льстить или обличать, но когда мир заваливается на один бок, все держат равнение на Зло. Вокруг него начинает строиться исторический сюжет, с оглядкой на него разворачиваются любые события.

Я думаю, что роман Александра Терехова «Немцы» - именно об этом. Речь идёт о гибельности такого выбора - о неудачной попытке «продать душу дьяволу». Причём подобная акция рассматривается не с точки зрения высокой морали, а с позиций вполне прагматических. На опасный шаг решается современный чиновник, ловкий карьерист, но он же и вынужден признать абсолютную проигрышность избранной стратегии. «Немцы» - очень недобрая книга – ядовитая, мизантропичная. Без положительных героев и трогательных сцен. Чем она, собственно, и интересна.

Терехов любит смотреть на мир глазами человека, играющего в описанных событиях не самую благовидную роль. В его предыдущем романе («Каменный мост») странные происшествия сталинских лет пытался понять бывший чекист, в новом – жизнь московской префектуры описывает по уши погрязший в воровстве и чиновничьих интригах пиаровец Эбергард. Благодаря такому герою мы оказываемся допущены к тайному тайных – происходящим в Москве процессам распределения и поглощения государственных денег, дележу постов, механике внутренних отношений во властных структурах.  Терехов с этой средой знаком достаточно близко: когда-то при Лужкове – ещё не опальном, а вполне всесильном - он играл почти ту же роль, что и его герой при своём префекте. Автор видел этот мир вблизи и даёт нам такую же возможность. Надо сказать, удовольствие сомнительное: картина ещё омерзительнее, чем мы могли предполагать.

Поначалу чиновничье царство в романе выглядит застывшим: ни живого слова, ни свежей мысли, всё подчинено раз и навсегда установленному церемониалу. Все знают наизусть, когда префект встретится с жителями района, что им соврёт и сколько на этом «наварит». Все непрерывно «заносят» вышестоящим – по цепочке, ничего другого и представить себе не могут,  только тихо любопытствуют: «Интересно, кому башляет Путин?...» Роли подчинённых расписаны до последней детали, движения отточены до блеска: в любой ситуации каждый помнит, в каком ряду ему стоять, куда скосить глаза, когда уронить слезу и из какого глаза. Правила игры неизменны и известны всем. Одна из лучших сцен романа – случайный разговор Эбергарда - с участковым милиционером. Тот как-то уж слишком волнуется по поводу выборов в Татарстане, где «ихний сенатор Юсипбеков схватился с Шаймиевым, - третий месяц уже бьются. Измучили меня уже!». Вроде бы, какое до этого дело московскому менту!  Оказывается, от Казани до Москвы не так уж далеко: «А если слетит Шаймиев, то Юсипбекова не поставят. У него братья под следствием за вымогательство и похищение — поставят кого? — И капитан, от чего-то проясняясь, пропел: — Нургалиева. А как с министров уберут Нургалиева, начальник ГУВД Харитин затопчет нашего окружного Мищенко в две минуты! Он Мищенко не-на-ви-дит. Комиссии с округа не вылазят, как аттестация — Мищенко заныривает в реанимацию! — Почему? — Мищенко не тамбовский. Харитин на все округа своих, тамбовских поставил, а Мищенко снять не может, тот в волейбол с Нургалиевым играет. Без Нургалиева нашего окружного вынесут!— Капитан злорадно рассмеялся».  И так, шаг за шагом,  разматывая цепочку, милиционер добирается до себя самого: оказывается, при нынешнем развитии событий он проиграет в конкуренции с напарником, потому и переживает.

Всё как в шахматах: можно победить с блеском, а можно сдать партию, - уж как повезёт - но правила всегда те же, и их знает каждый!

Однако внезапно игра вступает в новую фазу. В предчувствии отставки мэр города назначает новых префектов – из тех, кто сумеет быстренько доворовать недоворованное. У Эбергарда появляется начальник, сразу и всеми  окрещённый Монстром. Это злобный уродец, не способный пройти мимо человека и не оскорбить его. С подчинёнными не разговаривает – орёт, топочет ножонками, брызжет слюной. С очевидной целью - запугать всех и каждого до смерти, чтобы отдали последнее.

Эбергард на этот крючок не попадается: сторонится  начальства, держится в тени. Но так не может продолжаться вечно: рано или поздно попадёшь под раздачу, останешься без работы. 

Тут и разыгрывается сюжет, на который я намекала. Дело в том, что Эбергард своих коллег-чиновников не просто не любит – люто ненавидит. Что больше всего поражает в этой книге, так это непревзойдённое авторское умение раздавать оплеухи. Персонажи – один карикатурнее другого, и все разные. Общаясь с коллегами, Эбергард то и дело содрогается от омерзения, и его легко понять.

Вот один его сотрудник: «Каменистое лицо огородника, где глаза не важнее бровей — так, небольшие участки открытой слизи с четко очерченными краями, мускул, что ли, зрительный такой, для фиксации вспышек света».

Вот другой: «Плечи поглотили шею и уже пожирали затылок, грудь подпирала подбородок. Распухшие бицепсы теснились в рукавах, манжеты готовы были брызнуть пуговицами, - он ходил как-то без участья собственных мускульных сил, словно его шевелил ветер, один край отрывал от тверди, другой, а ещё мгновенье и – весь полетит по косой наверх и прилипнет к потолку…»

А все вместе, по характеристике Эбергарда, «кровососущие: насекомые, потребляющие и испражняющиеся непрерывно».

Если жизнь чинуш – парад уродов, то почему бы не сменить работу? Но для Эбергарда эта перспектива ещё более чудовищна: «Очертания жизни «обыкновенного человека» напоминали ему очертания гроба». А значит, податься некуда – только наверх - искать милостей у тех, кто сильнее.

Эбергард – жулик, пройдоха и карьерист, нам трудно его полюбить. Но он действительно чувствует себя загнанным в угол, и мы против воли начинаем не то что сочувствовать, но следить за ним с интересом. Тем более, что автор склоняет нас к этому, постоянно давая понять: в мире умертвий его герой - единственный живой человек, он бесконечно любит дочь, и всё, что делает, делает ради неё. То, что происходит с Эбергардом, нас заставляют воспринять как большую человеческую трагедию: страдающий человек судорожно мечется, ища выход  из патовой ситуации.

Находит. Тот самый, не слишком оригинальный: чтобы сохранить позиции, герой пытается «прильнуть к власти», «приласкаться» к Монстру. До сих пор это мало кому удавалось: префекта интересуют только деньги. Надо их раздобыть, и Эбергард ввязывается в тёмную аферу, получает куш, даёт Монстру многомиллионную взятку, а в итоге всё же оказывается обобран до нитки и уволен.

Выбранная стратегия явно подвела, ставка на «близость к телу» себя не оправдала. А ведь Эбергард совсем не наивен и ничуть не прекраснодушен. Если в чём-то и обольщался, то в ходе событий лишился последних иллюзий: разочаровался в друзьях, возненавидел любовницу, разлюбил жену. Но, в отличие от мифа дружбы и мифа любви, миф власти, как выяснилось, удивительно стоек. Так трудно поверить, что «владыка» не нуждается в преданных людях. Не может быть, чтобы он не оценил моих достоинств и моей жертвы!  Наверняка я ему нужен!

Ну да, что и говорить… Людоеды дейстительно любят людей. И Эбергард на самом деле нужен своему шефу, - важно лишь не ошибиться, в каком качестве. Терехов заставляет нас учиться на ошибках своего героя, не понявшего вовремя, что при всеобщей и тотальной деградации власть – не штаб противодействия этим процессам, а скорее, их эпицентр и средоточие.

Что в этой книге по-настоящему удачно и действительно умно, так это авторское неприятие того, что можно назвать «мифом Воланда». Я имею в виду русскую готовность поверить, будто в отсутствие доброго хозяина его антипод станет играть ту же роль. Кто поп, тот и батька. У кого власть, тот и гарант справедливости.

Как ни странно, в финале Эбергард всё же получает утешительный приз – долгожданную встречу с дочерью. Эту сцену можно понимать по-разному: то ли герой вознаграждён за искреннее чувство, и это перевесило всё остальное, то ли он галлюцинирует от отчаяния… Не знаю, на хэппи-енд не похоже. Больше похоже на акт сострадания читателю, так долго созерцавшему весь этот чиновничий  паноптикум.

Что и говорить, книга получилась беспощадная. Но ведь самые обсуждаемые произведения последнего времени, как на подбор, саркастичные, огрызающиеся. Писателям ли изменяет добродушие или читателям надоели утешительные картинки, трудно сказать… Во всяком случае, это уже тренд. Так что у «Немцев» Терехова наверняка будет своя благодарная аудитория.