Времена «Цирка «Олимп»
Ирина Саморукова
«Вестник современного искусства «Цирк «Олимп» - под таким названием газета (по виду это была газета-толстушка) была зарегистрирована в Комитете РФ по печати в Москве (№ 014202). Но делался «Цирк «Олимп» в Самаре на материальной базе формального учредителя – Издательского дома «Все и всё», специализировавшегося на желтой прессе и возглавляемого бизнесменом Моршанским. Этот Моршанский был, пожалуй, идеальным меценатом: он не только не совал нос в редакционные дела вестника (только поначалу робко уточнял у создателя и главного редактора «Цирка «Олимп» Сергея Лейбграда, действительно ли тексты Всеволода Некрасова считаются поэзией), но и в первые несколько месяцев платил гонорары авторам. Настоящее искусство не для средних умов, но спонсировать его – значит, принадлежать к избранным, к элите, - кажется, самарский газетчик и в самом деле так думал.
Как бы то ни было, но «Цирк Олимп», вскоре ставший безгонорарным, бесперебойно выходил с ноября 1995-го по июль 1998-го года, став своеобразным долгожителем бурных девяностых, кишевших изданиями – эфемеридами. Тираж, правда, все время снижался, но это было следствием наполеоновского замаха первых номеров: начали с 3000, но уже 16 номер имел 700 экземпляров. У последнего 33 (сдвоенного) номера тираж не был указан вовсе. На «газету» можно было подписаться (спасибо этим 337), можно было выписать и один номер. В №16 указывалось, что его стоимость по СНГ с доставкой 3000 рублей (№№ 1-14), а с №15 – 6000 рублей (что поделать - инфляция!). «Цирк «Олимп» продавался в Самаре в редакции – маленькой комнатке в здании Аэрокосмического университета, которая ничего нам не стоила, в газетных киосках, в Москве – в магазине клуба О.Г.И.
Тринадцать лет прошло, и последние лет пять мне хотелось – и соратники всячески поддерживали это желание – написать об истории «Цирка «Олимп». В ЖЖ я даже завела страничку для этой цели, на которой так и осталась одна единственная запись. Сложности возникли с формой повествования. Времени вроде бы прошло достаточно, но почему-то казалось, что точка еще не поставлена, что проект не завершен, а лишь временно прерван, ведь формально оно так и было: кризис 1998-го года разорил Моршанского. Основные участники цирколимпийских действ были живы, личное мое участие мешало необходимой для «историка» дистанции. Я была, да и теперь остаюсь пристрастна. Что писать: хронику, мемуары, манифест, историко-литературный очерк? Пусть будет всего понемногу, жанровая «контаминация» («термин» из постоянной моей рубрики «Словарь «Цирка «Олимп» в его старой версии), ведь мы тогда любили красивые ученые слова.
Итак, начну с места. С места-времени. С города Самары. В поздние советские времена закрытый город военных заводов и номерных КБ был местом, которое не назовешь ни провинцией, ни столицей. Здесь обитало довольно много образованных людей, но практически не было никаких современных культурных институций. На рубеже 1980-х годов возник киноклуб «Ракурс» (который, кстати, здравствует до сих пор), изредка выходили какие-то самопальные литературно-художественные издания с альтернативной советскому мейнстриму интенцией, ну а больше почти ничего. Из Самары уже тогда уезжали в Москву, в Ленинград, в Прибалтику, уезжали за культурной средой. 1990-е годы открыли город, и появилась надежда на то, что в Самаре начнется полноценная современная художественная жизнь. С Сергеем Лейбградом я познакомилась на первом Аксеновском фестивале в начале десятилетия. Василий Палыч второй раз, невольно, как некая знаковая фигура другой, свободной литературы повлиял на сгущение культурного бульона, в котором потом и варился наш «Цирк «Олимп». Современное искусство, без территориальных и языковых границ, «без посредников» (так назывался один из наших литературных сборников) оказалось (казалось?) возможным и в Самаре. Точнее Самара могла быть одним из мест его базирования при отсутствии жесткого центра («децентрация» - еще один рабочий «термин» из первой редакции «Словаря «Цирка «Олимп»). «Это была, чтоб ты знал, политика», - как писал Михаил Айзенберг, наш постоянный автор. Осенью 1997-го третий год издававшийся в Самаре «Цирк «Олимп» (ЦО) участвовал в московском фестивале литературно-художественных изданий вместе с «Иностранной литературой», «Золотым веком», «Новым литературным обозрением», «Арионом», «Постскиптумом», «Литературным наследством» как равный среди новых.
Название изданию придумал Лейбград. Были какие-то еще варианты, но он всех убедил, что надо выбрать именно это. «Олимпом» называлось здание в стиле модерн, построенное в Самаре в начале ХХ века. Полное название было таково: театр «Цирк Олимп» и был предназначен этот «цирк» для разнородного нового искусства. Здесь выступали и Шаляпин, и Собинов. В этом здании в Самаре была провозглашена советская власть, а потом размещалась филармония. В конце советского времени здание хотели немного отодвинуть от проходящих рядом трамвайных путей, в результате оно, можно сказать, развалилось. Тогда было принято решение построить такое же. И построили. И там теперь снова филармония. В ней даже есть орган.
Вся эта история с Цирком «Олимп» не могла не будоражить метафорическое воображение поэта Сергея Лейбграда. Она рождала множество ассоциаций, касающихся извилистых путей современного искусства и судеб самарского культурного пространства. Поэтому все, что мы делали и, может быть, все, что нам предстоит сделать в искусстве и около него с конца 1995-го года и называется «Цирк «Олимп».
«Цирк «Олимп» стал изданием, сформировавшим культурное сообщество. Из Самары можно было не уезжать, наоборот, к нам стали часто наведываться гости – наши авторы: из Москвы, Швеции, Польши, Чехии, Грузии, Прибалтики. Потому что вместе с газетой пришли организованные Лейбградом фестивали – «Из века ХХ в век ХХI» (1996), «Европейские дни в Самаре» (1997), четырехмесячный проект «Диалог без посредников», когда в Самаре читали свои тексты и общались с народом Тимур Кибиров, Михаил Айзенберг, Владимир Тучков, Виктор Ерофеев, Андрей Сергеев. В марте 1996-го года была учреждена Ассоциация современного искусства «Всемирное Бельмановское общество», у истоков которой стояли поэт Геннадий Айги и культурный атташе посольства Швеции Юхан Эберг, а председателем стал главный редактор «Цирка «Олимп» Сергей Лейбград. Мне выпала честь войти в загадочную «Ревизионную комиссию» этой одновременно безумной и «вменяемой» - любимое словечко Лейбграда - ассоциации, крупнейшим презентационным событием в жизни которой стало шумное открытие памятника шведскому поэту середины XVIII века, певцу любви и вина Карлу Микаэлю Бельману. В марте 1997-го года состоялось торжественное шествие поэтов, музыкантов и просто сочувствующих в центре Самары, завершившееся установкой маленькой фигурки рядом с памятником Пушкину в скверике над Волгой. По окончании открытия памятник был «закрыт» и унесен редактором ЦО к себе домой.
В самой Самаре ЦО тоже открыл новые имена. Постоянным автором стал Александр Федорович Ожиганов, замечательный поэт питерской школы. Много лет он работал в нашем городе кочегаром и почти никто здесь его не знал. Большинство из нас считали тогда себя «постмодернистами». Александр Федорович постмодернистом себя не считал и спорил с нашими довольно наивными отсылками к Фуко, Барту, Делёзу, Деррида, Лакану, Хабермасу (весь джентельменский набор интеллектуала 1990-х), довольно беспощадно выставляя эти «деконструкции» догматами. Для полемики он выбрал себе саркастический псевдоним К.Постмодернистов, который провокатор Лейбград наотрез отказался раскрывать. Но ведь было лестно прочесть такое: как утверждают Р.Барт и Ирина Саморукова… Когда ЦО закрылся, Ожиганов уехал в Москву. Тут, конечно, не работает простая мифическая логика: после - значит вследствие. Были семейные обстоятельства, дела житейские. Однако исчезновение вестника сыграло, по словам самого Александра Федоровича, роль последнего решающего аргумента.
Другим самарским открытием стал молодой прозаик Дмитрий Бортников. Вечный студент филфака, настоящая богема, безработная, бездомная, голодная, беззаботная. Первая публикация – «Кое-что покруче» – мне эта вещь до сих пор кажется его лучшим текстом – была в ЦО. Сейчас он большой писатель, живет во Франции. В начале нулевых его роман «Синдром Фрица» конкурировал с прохановским «Господином Гексогеном» в премии «Нацбест» и уступил ему, кажется, только потому, что не был на момент присуждения премии опубликован.
В себе мы тоже кое-что открывали. Поэт Лейбград органично почувствовал себя в роли идеолога новой литературы, я пристрастилась к теории (неловко писать о таких вещах, но в ЦО родилась моя докторская, моя так и не развитая никем идея «художественного высказывания»). В цирколимпийских публикациях формировалась философская «феноменология художественного опыта» поэта Виталия Лехциера, выстаивалась история русского литературного авангарда Татьяны Казариной. Показательно, что литературная акция 96-го г., организованная Лехциером в Самаре на базе Самарской гуманитарной академии при поддержке Института Открытое общество, когда сюда приехали Кушнер, Рейн, Айзенберг, Садур и Немзер, и здесь читали свои тексты, давали мастер-классы и выступали с докладами о современной русской литературе, была, по словам Виталия, задумана именно в контексте созданной ЦО атмосферы в городе, инспирирована той проблематикой и теми событиями, которые генерировал ЦО.
Цирколимпийское сообщество формировало смыслы эпохи «пост». Мы жили в постсоветском времени, с ощущением перевернутой исторической страницы. Прежний советский мир ассоциировался с символами и ценностями советского гуманитария, шестидесятника-гуманиста, ратующего за целительную силу искусства, отражающего реальность. Искусство во главе с литературой – ЦО был откровенно литературоцентричен – мыслилось как экспериментальное пространство свободы, игры, полемики. Именно в этом поле «вырабатывалась» концепция «постмодернизма». Кавычки здесь как никогда уместны: несмотря на отсылки к именам из уже упомянутого джентельменского набора в постмодернистские термины мы вкладывали совершенного конкретное, контекстуально строгое содержание, связанное с антинормативным пафосом, борьбой с догматическим сознанием, банальностью. Искусство воспринималось как маргинальное в прямом значении этого слова явление, то есть как то, что существует только на границах, в складках, как личностная рефлексия культуры. Эта рефлексия и означала свободу, в том числе и свободу интерпретации высказываний всяческих отцов-основателей постмодернистской гуманитарной мысли. Другими словами, наш Ролан Барт или наш Жак Деррида нередко были лишь «означающими» нашего желания свободы творчества. Взять хотя бы пресловутую «смерть автора». Она трактовалась в ЦО и как отказ от моральной интенции текста, и как отречение автора от свойственной ему в советской культуре роли пророка и учителя, и как ориентация на игровое многоголосие высказывания. При этом «образцовыми» для ЦО поэтами и прозаиками были те, кто обладал яркой индивидуальной манерой письма, кого, что называется, ни с кем не перепутаешь – Лев Рубинштейн, Всеволод Некрасов, Игорь Холин. Но это были другие авторы, художники «неклассической» манеры, для которых литература, поэзия была приключением изумленного сознания в пространстве слова. Постмодернизм ЦО был устремлен в будущее, которое парадоксальным образом распространялось и на прошлое. В рубрике «Самиздат века», которую готовил и вел Генрих Сапгир, перед читателем развертывалась предыстория литературы будущего: Ян Сатуновский, Игорь Холин, Вс.Некрасов, Лев Кропивницкий, Леонид Чертков, Станислав Красовицкий, Андрей Сергеев, Валентин Хромов, Семен Гринберг, Михаил Соковнин. Многие тексты публиковались в ЦО впервые. В частности, рассказ мало кому тогда известного Павла Улитина «Милость победителей». С этих имен по нашей версии начиналась свободная литература.
Среди авторов ЦО не было главных, ведущих – это была принципиальная позиция, но существовал так сказать актив, постоянные участники цирколимпийских фестивалей и акций, дружба с которыми продолжалась и после закрытия издания. Поэт-минималист, корреспондент ЦО по Москве (такова была его официальная функция) Александр Макаров-Кротков, остроумный и тонкий прозаик, эссеист и поэт Владимир Тучков, мудрый Лев Семенович Рубинштейн, тексты которого в авторском исполнении обрели в моих глазах истинно лирический смысл, Геннадий Айги, Всеволод Николаевич Некрасов (в ЦО он опубликовал «Письмо немецкому другу», которое, если не ошибаюсь не печаталось больше нигде), Михаил Айзенберг, Юлий Гуголев, Тимур Кибиров, Николай Байтов и Света Литвак. Это, конечно, далеко не все.
Я, пожалуй, не смогу написать сколько-нибудь подробную историю ЦО. Пусть написанное останется безответственными заметками, в которых путаются даты, времена и имена. Сама я вела рубрику «Словарь «Цирка «Олимп» и многие ее статьи сегодня кажутся мне безнадежно наивными, дилетантскими. Я эти статьи потом переписала, переделала. Правда, в те времена многие мои определения, которые я придумывала на ходу, вылавливала из только что опубликованных текстов, многим казались серьезными. Однако атмосферу поиска, свободы и брожения идей я не забуду и продолжаю настаивать на том, что она и была главной в «Цирке». Вопрос: пропитала ли эта вытекшая вместе со временем вода почву? Я уверена, что да. Параллельно с ЦО я преподавала в университете, на филфаке. И все цирколимпийские идеи я старалась передать своим студентам. Они писали димломы и курсовые по творчеству наших авторов, опираясь на концепты издания. Для них и Дмитрий Александрович Пригов, и Всеволод Некрасов были не просто большими поэтами, но и основателями поэтических школ, революционерами стиха, они тосковали по концептуализму и брали на одну ночь тысячестраничную «Мифогенную любовь каст». Для них русская литература стала не набором прописных истин, а пространством борьбы языков и смыслов.
Смотрите также: